Страница 3 из 82
Когда ты родилась, — сказал он, — я тоже не спускал тебя с рук.
Через два часа Мигуен стала бить дрожь. Я умоляла отца отвезти нас к ветеринару, в ветлечебницу — куда угодно, лишь бы нам помогли. Я так сильно рыдала, что он сложил остальных волчат в ящик и понес их в свой видавший виды грузовичок. Ящик он поставил между водительским и пассажирским сиденьем, а Мигуен продолжала дрожать у меня под курткой. Меня тоже трясло, хотя я не могла сказать точно, отчего это — то ли от холода, то ли от страха перед неизбежным.
Когда мы добрались до стоянки перед ветлечебницей, она уже умерла. Я ощутила то мгновение, когда это произошло, — она стала совсем невесомой. Как пустая раковина.
Я закричала. Не могла смириться с мыслью о том, что Мигуен умерла прямо у меня на руках.
Отец забрал у меня волчонка и завернул в свою фланелевую рубашку. Положил тельце на заднее сиденье — подальше от моих глаз.
В природе, — сказал он мне, — она бы и дня не прожила. Только благодаря тебе она протянула так долго.
Если этими словами он хотел меня утешить, то они не помогли. Я разрыдалась.
Внезапно коробка с волчатами оказалась на приборной панели, а я на руках у папы. От него пахло мятой и снегом. Впервые в жизни я поняла, почему он не представляет себя без своих волков. В сравнении с такими вещами, как жизнь и смерть, разве на самом деле важно, забрал ли он вещи из прачечной или забыл, когда в школе день открытых дверей?
В дикой природе, рассказал мне папа, самка волка учится на своем горьком опыте. Но в неволе, когда волки размножаются только раз в три-четыре года, совсем другие правила. Нельзя стоять в стороне и наблюдать, как погибает волчонок.
Природа знает, что делает, — произнес отец. — Но от этого нам легче не становится, верно?
Рядом с отцовским трейлером в Редмонде растет красный клен. Мы посадили его летом, когда умерла Мигуен, чтобы обозначить место, где она похоронена. Такое же дерево четыре года спустя я видела несущимся на лобовое стекло нашего автомобиля. И на этот раз наш грузовик лоб в лоб врезался в такой же клен.
Рядом со мной на коленях стоит женщина.
Она очнулась, — говорит она.
Глаза заливает дождь, я чувствую запах дыма, но не вижу отца.
Папа! — зову я, но слышу свой голос только у себя в голове.
Сердце бьется в непривычном месте. Я смотрю на плечо, где чувствую сердцебиение.
Похоже на перелом лопатки, и, возможно, сломаны ребра. Кара! Ты Кара?
Откуда она знает, как меня зовут?
Ты попала в аварию, — объясняет мне женщина. — Мы отвезем тебя в больницу.
— Мой... папа... — выдавливаю я из себя. Каждое слово — как нож в руку.
Поворачиваю голову, пытаясь найти отца, но вижу только пожарных, которые из брандспойта заливают столб пламени, который когда-то был отцовским грузовичком. И дождь на моем лице совсем не дождь, а просто брызги от струи воды.
Неожиданно я вспоминаю. Паутина разбитого лобового стекла, идущий юзом грузовик, запах бензина... Как я звала отца, а он не отвечал. Меня начинает бить дрожь.
Ты невероятно храбрая девочка, — хвалит меня женщина. — В твоем состоянии вытянуть папу из машины...
Однажды я смотрела интервью с девочкой-подростком, которая подняла холодильник, который случайно упал на ее маленького двоюродного братика. Все дело в адреналине.
Пожарный, загораживающий мне обзор, отходит, и я вижу еще одну бригаду скорой помощи, окружившую моего неподвижно лежащего на земле отца.
Если бы не ты, — добавляет женщина, — твой отец наверняка бы погиб.
Позже я задумаюсь над тем, действительно ли ее слова побудили меня сделать то, что я сделала. Но тогда я просто заплакала. Потому что понимала, как ее слова далеки от истины!
ЛЮК
Мне постоянно задают вопрос: «Как ты мог? Как вообще можно отказаться от цивилизации, бросить семью, уйти жить в леса Канады со стаей диких волков? Как можно отказаться от горячего душа, кофе, общения с людьми, разговоров, вычеркнуть на два года из своей жизни детей?»
Не приходится тосковать по горячему душу, если из-за мыла стае труднее распознать твой запах.
Не станешь скучать по кофе, когда твои чувства и без него постоянно напряжены.
И ни к чему общение с людьми, когда жмешься к теплым бокам двух своих братьев-волков. И разговоры не нужны, когда выучишь язык зверей.
И семью ты не бросаешь. Находишь свое законное место в новой семье.
Как видите, на самом деле вопрос не в том, почему я променял этот мир на жизнь в лесу.
Вопрос в том — как я заставил себя вернуться.
ДЖОРДЖИ
Раньше я постоянно жила в ожидании звонка из больницы, и, как я и предполагала, он раздался среди ночи.
Алло, — отвечаю я, садясь на кровати и на мгновение забывая, что теперь у меня другая жизнь, новый муж.
Кто звонит? — спрашивает Джо, поворачиваясь на бок.
Но звонят не по поводу Люка.
Да, я мама Кары, — подтверждаю я. — С ней все в порядке?
Она попала в автомобильную аварию, — сообщает медсестра. — У нее сложный перелом плеча. Состояние стабильное, но необходима операция...
Я уже вскочила с кровати и пытаюсь в темноте натянуть джинсы.
Еду! — бросаю я в трубку.
Джо зажигает свет и садится.
Кара попала в аварию, — говорю я.
Он не спрашивает, почему позвонили мне, а не Люку, отцу, с которым она живет. Возможно, ему звонили. С другой стороны, вполне вероятно, что Люк недоступен. Я натягиваю свитер и сую ноги в сабо, пытаясь мыслить рационально и не поддаться эмоциям.
Элизабет на завтрак не любит блинчики, а Джейсону необходимо принести разрешение на экскурсию... — Я поднимаю голову. — Тебе завтра нужно быть в суде?
Обо мне не волнуйся, — успокаивает Джо. — Я позабочусь о близнецах, о судье и обо всем остальном. Поезжай к Каре.
Временами я поверить не могу, насколько мне повезло, что я вышла замуж за этого человека. Иногда я думаю, что после стольких лет жизни с Люком я этого заслуживаю. Но иногда — как сейчас — я уверена, что мне придется за это еще заплатить.
Когда я подбегаю к стойке информатора в травмопункте, людей там немного.
Кара Уоррен! — выдыхаю я. — Ее привезла скорая помощь. .. Она моя дочь...
Все мои предложения повисают в воздухе, как надутые гелием шарики.
Медсестра провожает меня в коридор, куда выходят стеклянные двери, задрапированные занавесками. Некоторые двери открыты. На тележке я вижу пожилую женщину в больничном халате. Мужчину с разорванными на колене джинсами, его распухшая лодыжка приподнята вверх. Мы пропускаем коляску с роженицей, сосредоточившейся на правильном дыхании.
Водить машину Кару научил Люк. Несмотря на собственную беспечность, если речь шла о безопасности дочери, он был непоколебим. Вместо сорока часов вождения перед сдачей на права он заставил ее ездить пятьдесят. Она осторожный, внимательный водитель. Но почему ее не было дома так поздно в будний день? Авария произошла по ее вине? Кто-нибудь еще пострадал?
Наконец медсестра входит в одну из палат. Кара — такая маленькая и испуганная — лежит на кровати. В темных волосах, на лице, на свитере запеклась кровь. Ее рука туго прибинтована к телу.
Мамочка... — всхлипывает она. Даже и не помню, когда она в последний раз называла меня мамочкой.
Она рыдает, когда я заключаю ее в объятия.
Все будет хорошо, — успокаиваю я.
Кара поднимает на меня заплаканные глаза, из носа у нее течет.
Где папа?
Эти слова не должны меня ранить, но мне больно.
Уверена, что ему уже позвонили из больницы...
В палату входит врач-ординатор.
Вы мать Кары? Нам необходимо ваше согласие, прежде чем мы повезем ее на операцию.
Она еще что-то говорит — я едва различаю слова «лопатка» и «мышца плечевого пояса» — и протягивает мне планшет с зажимом, чтобы я подписала.