Страница 37 из 47
Спору не возникало. Симеон Полоцкий, как и его предшественник Ян Кохановский, твердо был уверен — Псалтырь создана не только для чтения, но и сама просится быть положенной на ноты.
«Сладкопением» назовет свое творение Симеон Полоцкий. И музыка полилась. Псалтырь зазвучала в переложении ее певчим дьяком Василием Поликарповичем Титовым[118], который работал вдохновенно, скоро. Успех творения Титова был не случаен. Народные мотивы, безбрежные просторы Руси, Господнее слово слились в гармоничный неподражаемый лад. И.П. Еремин, автор одной из статей о Симеоне Полоцком, утверждал: «Обширная композиция Титова — она содержит 165 музыкальных номеров на текст псалмов Симеона — интересна тем, что она положила начало русской камерной вокальной музыке».
Выпускник Славяно-греко-латинской академии Василий Кириллович Тредиаковский, профессор латинского и русского красноречия в Академии наук (с 1745), автор небезызвестной «Телемахиды», разобранной на бесчисленное количество цитат, без сомнения, многое перенял у зачинателя высшего российского образования Симеона Полоцкого и сочинил трактат «Способ к сложению российских стихов». Путешествие по морю изящной словесности и теоретизирование занесло его в Синодальную библиотеку, где хранилась «Псалтырь рифмотворная», написанная Симеоном Полоцким. Пользуясь отменной репутацией светила российской филологии, В.К. Тредиаковский камня на камне не оставил от труда своего даровитого предшественника и разродился собственной «Псалтырью»[119], которая при жизни автора так и не увидела свет, и поэтому российский читатель был лишен возможности сравнить оба творения.
Весьма примечательны строки, взятые из предисловия к «Псалтыри»: «Преложение Симеона Полоцкого есть не токмо не лирическое, но и какого б было из поэзии вида определить не без трудности… Сие, впрочем, сказано не в укор честному и ученому мужу. Но понеже в его время стихотворение наше не имело еще правил и не было приведено в порядок… оный иеромонах таким перелагал стихом, какой инде, там свойственный от своих… воспринял учителей».
Чем для нас ценно сие откровение? Прежде всего тем, что якобы во времена Симеона Полоцкого не существовало ни правил, ни порядка стихосложения. Такой вывод неоспорим. Иеромонах Симеон не опасался быть растерзанным противниками русского барокко, однако вовсе не подозревал, что поэзия зиждется на атрибутах казармы. Пройдет несколько десятков лет, и неистребимая тяга к самовыражению породит поток графоманской поэзии, в которой царили порядок и правила, но полностью отсутствовало божественное озарение.
Однако возвратимся к делам Верхней типографии. Преодолевая сопротивление патриарха, Симеон Полоцкий добился-таки, чтобы с Печатного двора по указу царя «наверх» были доставлены: «книг печатного дела стан с азбукою, да азбука слов полная никитинская весом три пуда и со всеми снастьями, чем книги печатают». Следом за печатными станками из ведомства патриарха в Верхнюю типографию были переведены наборщик Иван Варфоломеев, разборщик Григорий Леонтьев, печатники Богдан Иванов и Иван Автономов, накладчики красок Михаил Иванов и Денис Федоров. Не исключено, что отбором этих мастеров занимался Симеон Полоцкий.
4 декабря 1679 года Верхняя типография выдала свою первую продукцию — «Букварь языка словенска, сиречь начало учения детям хотящим учитися чтению писаний». Свою радость по поводу выхода в свет первой книги Симеон Полоцкий не скрывал.
В январе 1680 года Симеон Полоцкий держал в руках уже вторую свою книгу — «Тестамент, или Завет Василия царя греческого к сыну его Льву Философу». В апреле этого же года — «Псалтырь художеством рифмотворным преложенную». Жизнь Симеона Полоцкого оборвалась внезапно, но «Историю о Варлааме пустыножителе и Иоасафе царе Иудейском», красочно оформленную Симоном Ушаковым и Афанасием Тух-менским, ему удалось увидеть близкой к завершению. Увидела книга свет в сентябре 1680 года. В октябре 1681 года Сильвестр Медведев преподнес Федору Алексеевичу труд их общего учителя «Обед душевный», а в январе 1683 года — «Вечерю душевную», снабдив их предисловиями, писанными Симеоном Полоцким.
Намереваясь значительно расширить Верхнюю типографию, Симеон Полоцкий неустанно заботился не только о ее техническом оснащении и привлечении лучших мастеров-книгопечатников, но и об их образовательном росте. Без сожаления игумен Заиконоспасского монастыря передал из своей библиотеки с добрый десяток книг и словарей. Приказ книг печатного дела, а во времена правления Федора Алексеевича был и такой, «безденежно» передал в библиотеку Верхней типографии: 5 часословов в переплете, 55 часословцев в тетрадях, 7 книг жития Николая Чудотворца, 10 вечерен в одном переплете, 10 книг о трехперстном сложении, 10 книг молитв. Печатный двор передал 25 книг Евангелия. От щедрот царя из его личной библиотеки детище Симеона Полоцкого получило книги на латыни — естественные, научные, книги на греческом языке — исторические, поэтические, лексиконы, книги на польском языке. Как мы видим, Верхняя типография быстрыми темпами становилась мощным издательским центром с более светской направленностью, нежели Печатный двор, и, самое главное, с полной независимостью от церковной власти. Создание особого Приказа Верхней типографии — подтверждение тому. Ранее рассылкой книг по монастырям, церквям и братским школам занимался Приказ Большого дворца. Теперь же эта обязанность вменялась Приказу Верхней типографии, и Печатному двору предписывалось часть изданий «безденежно» отправлять «наверх».
Особое расположение Федора Алексеевича к мастеровым печатного дела выражалось в их значительно большем денежном содержании по сравнению с работниками Печатного двора. К моменту закрытия Верхней типографии, которая просуществовала до 17 февраля 1683 года, в ней трудились 24 человека.
Л.А. Черная в статье, посвященной Верхней типографии Симеона Полоцкого, утверждает: «Значение Верхней типографии в культурной жизни Москвы определяется еще одной особенностью: по существу она представляла собой “вольную” типографию со своей программой изданий, предвосхищавшую русское частное книгопечатание XVIII века».
Четыре года просуществовала типография в царских палатах. Много это или мало? До обидного мало. И все же в столь короткий срок русское купечество получило «Считание удобное, которым всякий человек, ку-пующий или продающий, зело удобно изыскати может число всякия вещи», книжицу практическую, крайне необходимую в торговле. Массовый читатель и предприимчивый человек — вот до кого желал достучаться Симеон Полоцкий.
Абсолютизм — прекрасная возможность для всемогущего властелина в реализации самых головокружительных фантазий, не исключая сумасбродные. Однако создание типографии «наверху» было не просто прихотью юного самодержца, не великолепная игрушка, а глубокий расчет и предтеча к победоносному шествию книги, возвеличивающей человека. И в этом отношении сердце учителя и ученика бились в унисон со временем.
ГЛАВА XVI.
«В НАУЧЕНЬЕ РОДУ РОССИЙСКОМУ ЯВИВЫЙ…»
О вечности заботися денно,
Обаче на небе разумом пребудь токмо.
Творчество — понятие широкое.
С чего начинается творец? С божественного вдохновения, с зарождения мысли об особой предназначенности своей, с философии, за которой стоят муки адовы в выборе собственного пути, и собственного, ничем не измеримого чувства торжества открытия. Парадоксально, но за многие века человечество так и не выработало общепринятого определения творчества, и не потому ли и по сей день ломают копья философы, искусствоведы всех мастей, пытаясь провести четкую грань, за которой остаются явно амбициозные поделки, а попросту халтура, относительно нашей темы — литературная стряпня, которой временем уготовано небытие. За шедеврами же остается право на подлинное бессмертие и признание поклонников.
118
В.П. Титов (1650—1710), русский композитор, один из первых мастеров хорового пения.
119
«Псалтырь, или Книга псалмов блаженного пророка и царя Давида, переложенных лирическими стихами и умноженных пророческими песнями от Василия Тредиаковского в Санкт-Петербурге. 1753».