Аромагия

— Обещайте мне, — потребовала я отчаянно. — Обещайте, что будете жить! Исмир поможет вам, только не упрямьтесь! А я… Я уеду с вами, куда скажете. Только живите!

Петтер обнял ладонями мое лицо, провел большим пальцем по губам…

— Не надо, — печально улыбнулся он. — Что я могу вам дать? С ним вам будет лучше.

Можно было не спрашивать, кого он имел в виду.

И от земляного, древесно-дымного аромата ветивера, смешанного с пьянящим медовым жасмином, мне хотелось плакать.

— Обещайте! — настойчиво повторила я.

— Обещаю, — твердо ответил Петтер. — И спасибо вам за…

— Время! — приоткрыв дверь, сердитым шепотом сообщил конвоир. Надо думать, он изрядно нервничал из-за нарушения порядка. — Уходите, быстро!

— Мирра, уезжайте! — в спину мне успел сказать Петтер. И, уже совсем тихо: — Не надо вам этого…

Долго гадать о смысле его слов не пришлось. У входа в суд меня уже поджидали разъяренные родственники и друзья подсудимых. Новость о моем выступлении распространилась, как пожар.

— Шлюха! — крикнул какой-то прыщавый юнец с лихорадочно горящими (то ли от эмоций, то ли от простуды) щеками.

— Продажная тварь! — уверенно поддержал какой-то солидный господин в мундире.

— Своих продала! — отчаянно крикнула полубезумная женщина в засаленном бедном платье. — С не людью снюхалась!

Самое страшное, что среди этого моря лиц взгляд то и дело выхватывал пациентов, соседей, знакомых. Те, кого я лечила когда-то, теперь швыряли в меня обидными и злыми словами. И, надо думать, через минуту в ход пошли бы заботливо припасенные огрызки и камни…

Однако за спиной моей айсбергом возвышался Исмир, по одному жесту которого леденцы закрыли меня собой. Чуть поодаль уже надрывался свисток, призывая полицейских на подмогу.

Вот только как я могла не видеть? Госпожа Мундиса, походившая на увядшую розу, — ее муж тоже был там, на скамье подсудимых. Заплаканная Гуда, один из сыновей которой служил под началом Ингольва. Служанка господина Гюннара. Хмурый кондитер Эгиль. Господин Бранд — неопрятный, небритый, с помятым лицом запойного пьяницы и в засаленной одежде. Вероятно, хель выставили его из дома, а больше идти ему некуда…

— Пойдемте, — кратко скомандовал Исмир, придерживая меня за плечи. — Вам лучше пока вернуться к сыну. Я обо всем позабочусь.

А я переставляла ноги, стараясь не думать, не чувствовать, не помнить.

Можно долго говорить о том, что они сами виноваты. О преступлении против государства, о судьбе хель и драконов, о правах на землю и договорных обязательствах. Но этого не объяснить близким тех, кого сейчас судили там, в сером казенном доме с решетками на окнах. Разве холодные слова «закон» и «справедливость» заменят им отца, брата, мужа?

Ненависть похожа на дрожжи. Попав в питательную среду, она стремительно пенится, вырастает шапкой…

А я отныне не просто жена преступника. Мы с Валерианом стали изгоями…

Вновь потянулись долгие дни. Поступок мой, пусть глупый и даже безрассудный, снял камень с души, и изматывающая тоска отпустила.

По здравом размышлении я не стала раскрывать сыну деталей своей поездки. Сказала лишь, что ездила по делам и за вещами…

Пациенты мои уверенно шли на поправку, так что от меня требовалось лишь наблюдать за их выздоровлением. Благодаря этому я могла почти все время проводить с сыном.

В один из таких спокойных дней (я давно сбилась со счета, сколько их минуло) мы сидели с Валерианом у воды, уплетая печеную рыбу. Провиантом нас снабжали с избытком, даже кофе привозили, так что нужды мы ни в чем не испытывали.

Я рассказывала сыну родных, которые, несомненно, будут рады с ним познакомиться, стараясь не думать, что они могли попросту не дожить до этой встречи. Валериана интересовало все: как выглядят леса (проведя всю свою короткую жизнь в ледяном Хельхейме, он не представлял такого множества деревьев, растущих безо всяких теплиц), как строят деревянные крестьянские дома («Мам, это же так… расточительно!»), и множество иных вещей, вполне заурядных с моей точки зрения.

Странный звук неподалеку заставил меня вздрогнуть. Потом он повторился, уже ближе, и я нахмурилась, узнав медвежий рев, оттененный перезвоном бубенцов.

— Кажется, к нам гости! — заметила я, вставая, и отряхнула юбку от прилипшего к ней мха.

— Мам, это что, хель? — удивился Валериан, заинтересованно вглядываясь в появившуюся меж скал могучую фигуру, ведущую за собой медведя.

— Да, — кивнула я, узнавая гостью. — Это тетя Альг-исса.

— Ура! — Валериан подпрыгнул, радостно вскинув руку. За истекшие недели он изрядно подрастерял привитые в академии представления о дисциплине и, каюсь, меня это радовало. — Мам, можно я?

— Беги уже, — улыбнулась я…

Альг-исса, оставившая своего Хельги у скал, вела себя странно.

— Здравствуй, — сказала она глухо, не прибавив задорного «солнце».

У меня противно засосало под ложечкой. Наверное, оттого, что я никогда еще я не видела развеселую Альг-иссу такой серьезной и печальной.

— Что случилось? — спросила я, не отвечая на приветствие. Взглянула на заинтересованно прислушивающегося сына и велела: — Валериан, пойди пока погуляй, хорошо?

Сын насупился, но спорить не стал.

— Да, мам, — буркнул он и поплелся прочь.

— Альг-исса, что случилось? — требовательно повторила я, убедившись, что он уже нас не слышит. — Почему ты приехала?

Насколько я помнила, хель и драконы, невзирая на подчеркнутое уважение друг к другу, старались поменьше пересекаться. Так что для визита Альг-иссы требовалась очень веская причина.

— Ай, у меня письмо. — Она протянула мне сложенный листок. — Мальчик меня просил — я привез!

Непослушными от волнения пальцами я развернула записку. В нескольких местах расплылись пятна от воды, но короткие строчки все еще читались без труда.

«Так будет лучше. Я люблю вас. П.»

Имя его начинается с руны перто — судьба, выбор, рок… Горькая ирония.

— Что с ним? — слова застревали в горле, и приходилось кричать, чтобы хоть как-то их протолкнуть. — Ты слышишь меня? Что с ним?!

— Исмир сам казнил мальчика, — Альг-исса не отступила, только опустила голову. — Неделю назад. Прости, солнце, я не мог раньше… Ай, в городе бардак, там теперь многие наши застряли…

А перед моими глазами опрокинулось холодное северное небо…

— Мам, — звал меня звенящий отчаянием голосок сына. — Мамочка, что с тобой? Мама!

— Я… в порядке… — с трудом выговорила я.

Возле Альг-иссы жался Валериан, выглядящий совсем ребенком. В глазах слезы, губы дрожат… Но мне, каюсь, было не до него.

В голове не умещалось, что Петтера больше нет. Что я жила спокойно и радостно, мечтала о будущем, общалась с сыном, навещала драконов… А его уже не было.

Как нелепо, как несправедливо! Как же вы могли это допустить, мои боги?! Я больше никогда не назову вас милосердными…

Вспомнился усталый голос Исмира: «Если бы я действительно собирался убить мальчишку, какой смысл был сообщать вам об этом заранее? Проще поставить перед фактом, когда приговор уже будет приведен в исполнение».

Значит, он действительно это сделал?! Тогда к чему было это все? Проверял меня?

Впрочем, какая теперь разница…

— Альг-исса, ты сможешь перевезти нас с Валерианом на материк? — губы едва шевелились, а в голове царила ледяная пустыня. Я с некоторым трудом села, опираясь на дрожащие руки.

— Да легко! — Альг-исса слегка оживилась. — Ай, только что скажут драконы?

— Драконы?! — взвилась я, чувствуя, что готова покусать всех ледяных без исключения. И повторила громче: — Да какое мне дело до твоих драконов? Я лечила их детей, а они убили его! Слышишь, убили! Я же его…

Я не договорила, потому что в коротком слове «люблю» больше не было смысла.

И зарыдала. Тяжело, некрасиво, прижимая ко рту тыльную сторону ладони.

Альг-исса молча придерживала меня за плечи.

— Мам, не плачь! — просил Валериан, сам едва сдерживая слезы. — Мам, ну прекрати!