Аромагия

Исмир увлек меня подальше от их любопытных ушей.

— Слушаю вас, — я старалась дышать ртом, чтобы поменьше обонять смрад грязи, боли и отчаяния, пропитавший все вокруг.

— Мирра, — заговорил дракон негромко и серьезно. — Вы должны понимать, что просто так прервать заседание вам никто не позволит. Я могу потребовать, чтобы выслушали ваши показания, но тогда вам придется говорить при всех, вы это понимаете?

— Понимаю, — проговорила я, сглотнув. Окинула взглядом унылые стены с облупившейся краской, стылые даже на вид металлические скамьи, вдохнула запах застарелой грязи, пыли и затхлости.

Рассказать правду прилюдно означало подвергнуться остракизму.

Каюсь, на мгновение мне захотелось сбежать, но я быстро пересилила это малодушное желание. Не я ли решила больше не оглядываться на чужое мнение?

Что для меня важнее — моя репутация или жизнь Петтера?

— Итак, что выбираете? — Исмир пытливо всматривался в мое лицо, а его стальные пальцы сжали мой локоть до боли.

И пронзительно-прохладный, с солью, эвкалипт выдавал напряженное внимание.

— Я дам показания, — я гордо подняла подбородок, посмотрела в ледяные глаза, сейчас почти синие.

— Вы сделали выбор, — Исмир криво улыбнулся. И стремительно шагнул прочь, оставив меня гадать, уж не специально ли он задержался с прилетом…

Минуты тянулись медленно и тягуче, как расплавленная смола. Любопытные взгляды охраны словно иголками кололи мою кожу, а ведь это было только самое начало!

Наконец из зала выглянул коротышка в форме.

— Госпожа Мирра, зайдите!

Вытерев об юбку влажные ладони, я вошла внутрь.

Зал был переполнен, заставив меня вспомнить старую сказку о теремке.

Скамьи для публики заняты газетчиками и зеваками, тут и там теснились какие-то люди в форме, подсудимые — десятка три — набились в железную клетку, словно кильки в банку. И внушительный стол для судей — хель и двух драконов.

Только Петтера держали отдельно, приковав к одной из скамей в зале (надо думать, предупреждая возможные стычки с Ингольвом, который вряд ли простил мальчишке тот удар). Рядом с ним стоял Исмир, при виде меня одобрительно кивнув.

Но я видела лишь два лица: потрясенное Петтера и ненавидящее Ингольва.

Муж сыпал проклятиями и ругательствами, вцепившись в металлические прутья.

А Петтер просто молча пожирал меня глазами, не в силах побороть радость — запах апельсинов, пачкающих руки маслом, сладко-кислых, ярких.

— Представься! — перекрывая шум, сурово велела мне хель с выкрашенным в зеленое лицом — Мать матерей всего острова. Надо думать, именно она председательствовала на этом суде.

— Мирра, дочь Ярослава и жена Ингольва, — послушно назвалась я и, с некоторым трудом вспомнив, как полагается обращаться к суду, попросила: — Ваша честь, дайте мне минуту.

— Хм, — Мать матерей заинтересованно склонила набок голову и согласилась: — Ну, давай!

Я благодарно кивнула — и шагнула прямо к клетке, в которой бесновался Ингольв. Бросились в глаза его апоплексическая краснота, руки с обкусанными ногтями, форма со споротыми погонами.

Сняв перчатку, я с некоторым усилием стянула с пальца золотое кольцо и протянула Ингольву.

— Возьми, — во внезапно упавшей тишине голос мой прозвучал неестественно громко. — Я больше не считаю себя твоей женой.

— Шлюха, — словно выплюнул Ингольв, с силой отталкивая мою руку.

Кольцо, звеня, покатилось по полу.

В зале вспыхнули шепотки. Люди вытягивали шеи, стараясь лучше разглядеть происходящее.

Я же, как можно равнодушнее пожав плечами, вернулась на свидетельское место.

— Ну и что расскажешь? — поинтересовалась Мать матерей, которой это представление явно пришлось по вкусу.

— Правду, — пообещала я, приступая к рассказу. К счастью, опыт с Валерианом не прошел даром: слова нанизывались легко, как бусины на леску…

Ингольв неоднократно прерывал мой рассказ выкриками и проклятиями (вот уж кто сразу поверил в вину Петтера!), так что угомонила его лишь угроза заморозить дебошира. После этого говорила я в звенящей тишине — никому не хотелось испытывать на себе ледяную магию, тем более в нынешних обстоятельствах.

— Вот и все, — закончила я, разведя руками.

Мать матерей слушала меня, как ребенок сказку, подперев щеку рукой и кивая в наиболее напряженных моментах. Лица драконов казались высеченными изо льда, но и они слушали предельно внимательно.

— Ай, Петтер, сын Утера, встань, — велела Мать матерей, когда я умолкла. — Это правда?

— Нет! — звонко и четко возразил Петтер, вздернув подбородок. Я едва не застонала от досады. Идеалистичный юнец! — Я виновен в измене. Могу в этом поклясться.

Я до боли прикусила губу. Отличная формулировка, все ведь сочли его слова признанием вины перед хель, а в действительности… Впрочем, у Петтера была отличная практика, как солгать, не сказав ни слова неправды.

— Ай, ты понимаешь, что тогда тебя осудят, как остальных? — Мать матерей вперила в него внимательный взгляд, однако Петтер не дрогнул.

— Я готов нести ответственность наравне со всеми! — отчеканил он.

Вот паршивец, как складно заговорил!

— Садись, — кивнула Мать матерей. Кажется, стойкость Петтера произвела впечатление даже на нее. — Ай…

Что она хотела сказать, осталось тайной. Один из драконов коснулся ее плеча и что-то тихо сказал на ухо. Подумав, она кивнула и проговорила громко:

— Ай, ладно! Перерыв на полчаса!

Из зала меня вывел Исмир. Я старалась ни с кем не встречаться взглядом, понимая, что отныне для общества Ингойи я хуже, чем прокаженная.

Дракон отвел меня в торец коридора, спиной заслонив от любопытных глаз.

— Можно мне поговорить с ним? — спросила я тихо.

— Разумеется, — согласился Исмир. — Только вам придется несколько минут побыть одной. Я пока попрошу, чтобы его перевели.

Я кивнула. Не слишком большая цена…

— Госпожа Мирра к подсудимому Петтеру, — сообщил Исмир конвоиру. Ладони дракона веско покоились на моих плечах.

Солдат кивнул и рывком распахнул передо мною дверь.

— Я останусь здесь, — тихо проговорил Исмир, и я несмело ему улыбнулась, благодаря за деликатность.

Юноша стоял у окна, спиной ко мне, но стремительно обернулся, услышав стук. Он не был скован, и лишь осунувшееся лицо свидетельствовало о том, что он пережил.

— Зачем вы это сделали? — спросил Петтер напрямик, неприступно скрестив руки на груди. И острый травянистый запах осоки — режущей пальцы, стоит ее тронуть.

— Зачем?! — возопила я, в два шага преодолев расстояние между нами, и вцепилась в отвороты его шинели.

Он рефлекторно отшатнулся, разом растеряв напускное безразличие.

— Вы, самоуверенный юнец! — восклицала я, с каждым словом встряхивая его за грудки. Я была в ярости, игнорируя то, что он выше меня и, разумеется, сильнее. — Как вы посмели?!

— Посмел — что? — наконец поинтересовался Петтер, придержав меня за руки. — Я дважды предал своего командира и должен за это ответить!

Холодная уверенность его слов взбесила меня еще больше, хотя мгновение назад я могла поклясться, что это невозможно. И это красноречивое «дважды»…

— Ах, предали?! — почти прошипела я, глядя в темные глаза. — И теперь, разумеется, хотите «смертью искупить» и все такое? Так вот, не выйдет! — я вырвала руку и обличающе ткнула его пальцем в грудь. — Раз уж вы поступили, как считали нужным, имейте теперь смелость принять последствия. И жить — слышите! — жить с этим. А не заставлять меня оплакивать вас!

В запале я даже не замечала, что стою вплотную к нему, почти прижавшись к грубому сукну шинели, и кричу. Потом будто споткнулась о его взгляд.

— Мирра, — выдохнул он и нашел губами мои губы…

За тонкой дверью, в серой казенной обстановке, мы целовались. Упиваясь теплом юноши, я позабыла обо всем — о конвоирах за стеной, об Исмире, о суде.

— Я люблю вас, — тихо сказал Петтер, осторожно прижимая меня к себе.

Открытый взгляд, упрямо выдвинутый подбородок, горькая усмешка на еще совсем детских припухших губах… И запах — бальзамовый, протяжный аромат ладана. Спокойная вера.