Аромагия

— Бутыль! — скомандовала Мать резко.

Ей благоговейно поднесли открытую емкость (судя по резкому запаху — с крепчайшим самогоном), и Мать сцедила еще несколько капель медвежьей крови прямо в пахнущую сивухой жидкость.

— Живи! — торжественно разрешила Мать медвежонку. — И знай, что жизнь твоя без остатка принадлежит Хозяину Моря!

После чего с явным облегчением передала «малыша» на руки его приемной матери. Медвежонок обиженно ревел, но мигом угомонился, когда хель сунула ему в рот сосок.

— А теперь — праздник! — объявила Мать во весь голос, и подданные ответили ей восторженным ревом…

Праздник удался на славу. Хель не пожалели ни выпивки, ни закуски, даже для нас с Петтером припасли какие-то ягоды и соленую рыбу.

И, признаюсь, без плотной закуски алкоголь как-то слишком быстро ударил в голову.

Бесконечные тосты за молодых, разрумянившаяся Альг-исса и смущенный Вет-исс…

А я старалась не вспоминать собственную свадьбу. Как я была счастлива в своем скромном, совсем не праздничном платье, как сияла улыбка Ингольва, какими глазами он смотрел на меня…

Петтер все больше молчал. Временами он забывал, что нужно улыбаться, и тогда маска веселья сползала с его лица. Потом юноша спохватывался и снова изображал удовольствие. Вот только тяжелый запах смол — курились ладан, мирра и мастиковое дерево — выдавал его отнюдь не радостное настроение…

Наконец молодые засобирались домой. На эту ночь нас с Петтром приютила какая-то пожилая хель, по такому случаю перебравшаяся к родне. Традиции требовали ввести молодого в дом сразу после свадьбы, чтобы «досыта наесться жирной рыбки», как застенчиво называли хель первую брачную ночь.

«Удачной рыбалки!» — вразнобой кричали подвыпившие гости, когда Альг-исса на руках уносила свою добычу…

— Пойдемте? — предложил Петтер, помогая мне встать из-за стола.

— Пойдемте, — согласилась я, чувствуя, как приятно шумит в голове.

Мы шли молча. По счастью, идти было недалеко, потому что снег падал хлопьями, и заблудиться в белом мареве было совсем несложно.

Он окутывал все пушистым покрывалом, создавая иллюзию, что мы одни в этом мире.

Морозный воздух пьянил свежестью, кружил голову обещанием свободы — безбрежной, как хельхеймские льды. Петтер — живой, теплый — был в этом ледяном царстве желанным, как сама жизнь.

Я потянулась к Петтеру, но он удержал меня.

— Вы правда этого хотите? — спросил он, пытаясь заглянуть мне в глаза.

Милосердные сумерки скрывали мои алеющие щеки.

— Разумеется, — отозвалась я легкомысленно. — Я ведь ни разу не целовала накрашенного мужчину!

Мгновение он смотрел на меня, потом наклонился, зачерпнул снега и принялся яростно тереть лицо. Пахло от него злостью — маслом бея — жарко, горьковато-перечно.

Отшвырнув разноцветный комок, Петтер шагнул ко мне, схватил за плечи.

— Мирра, — он стоял так близко, что я чувствовала его дыхание. — Скажите, теперь вы… не жалеете?

И замер, дожидаясь ответа. На скулах его, на висках виднелись остатки косметики, и эта клоунская маска так ему не шла, что хотелось вытереть ее рукавом собственной шубы.

Я хотела что-то пошутить, но вовремя одумалась.

— Ничуть не жалею, — ответила серьезно. — Хотите, поклянусь?

— Мирра, — выдохнул юноша, прижимая меня к себе.

«Какой аромат! — успела подумать я. — Малина, жасмин, фиалка…»

И нырнула в поцелуй, как в прорубь…

Разбудила меня осторожная попытка Петтера встать. Спали мы, прижавшись друг к другу, поэтому когда Петтер отстранился, я машинально потянулась за ним.

— Что такое? — сонно спросила я, ожидая услышать что-то вроде «мне нужно».

— Дракон, — ответил он просто, и от этого короткого слова, от резкого тона юноши сонливость разом слетела с меня.

— Что? — переспросила я, садясь на постели. Может быть, приснилось?

— Я слышал драконий рев, — объяснил Петтер, натягивая брюки и, отвернувшись, затеплил свет. — Нужно посмотреть.

Я взглянула на его напряженную спину и без слов потянулась за одеждой.

Когда мы выбрались из дому, на улице уже толпилось с десяток хель. Рассвело, и день выдался на редкость погожий. И в холодном свете солнца приземлившийся чуть в стороне дракон казался цельной льдиной, сверкающей так, что резало глаза.

Со спины его спрыгнула в снег невысокая фигурка. Шапки на ней не было, так что рыжие волосы вызывающе золотились.

— Валериан, — выдохнула я и рванулась к нему, проваливаясь в снег.

Глава 10. Суд

Сын просиял и бросился мне навстречу.

— Мама! — он стиснул меня в объятиях, совсем по-детски прижался, зашептал сдавленно: — Мамочка, я так рад тебя видеть!

А я глотала слезы, отмечая, как он вырос — уже на голову выше меня! И пахнет не лавандой и молоком, а остро заточенными карандашами — кедром. Совсем взрослый…

— Мальчик мой, мой Валериан, — повторяла я, крепко-крепко обнимая сына.

Я плохая мать, совсем позабыла и о ребенке, и о своем долге!

— Мам, ну хватит уже, — наконец смущенно попросил Валериан. — Ну что ты, в самом деле? Я тут, теперь все будет хорошо!

Я усмехнулась — он меня утешает! — но разжать руки не было сил.

Из-за его спины подошел Исмир, уже успевший сменить облик, и я наконец отпустила сына.

— Здравствуйте, Мирра, — улыбнулся дракон. — Как видите, я сдержал обещание.

— Благодарю вас, Исмир, — теперь называть его по имени казалось совсем несложно. И спохватилась: — Здравствуйте!

— Здравствуйте, — поздоровался и Петтер, вставая рядом со мной.

Дракон внимательно взглянул в мое лицо (должно быть, на нем читалась обуревающая меня растерянность), потом перевел взгляд на Петтера… Глаза Исмира вдруг полыхнули голубым льдом, и я невольно повернулась, ища, что его так разъярило. И едва не выругалась вслух. Взъерошенные волосы юноши, припухшие губы и шальные глаза… Улики, которых вполне достаточно для проницательного наблюдателя.

— Мам, а когда мы полетим к отцу? — разорвал напряженную тишину звонкий голосок сына.

Вопрос его заставил меня вздрогнуть и умоляюще воззриться на Исмира.

«Вы ему ничего не сказали?!» — взглядом спросила я.

Дракон отрицательно качнул головой. Отвернулся, но звонкой песне бергамота и мяты это нисколько не мешало.

— Понимаешь, Валериан, — начала я, мучительно подбирая слова, — мы больше не вернемся в Ингойю.

— Почему? — удивился он, глядя на меня, и глаза его так походили на глаза мужа, что у меня закололо в груди. — Отца опять перевели?

Боги, милосердные мои боги, а ведь мы, стоящие здесь, лишили его отца. Как признаться Валериану в том, что я наделала? Пусть Ингольв сам подтолкнул меня к этому, это не уменьшает моей вины перед сыном.

Я отвернулась и зажмурилась, с силой сжимая губы.

— Мам, что с тобой? — затеребил меня сын. Его испуг — пряный, брызжущий в горло остро-кислым соком — мгновенно привел меня в чувство. — Мам, что такое?

— Все в порядке, милый, — ответила я, растягивая губы в натужной улыбке.

И, открыв глаза, будто натолкнулась на взгляд Петтера — серьезный и усталый. Пахло от него подорожником, ромашкой и календулой, выдавая желание залечить мои раны.

Спасибо вам, Петтер. Спасибо за все…

— А у тебя как дела? — спросила я сына. Последние месяцы он провел далеко от дома, даже не подозревая о бушующих там штормах. К тому же детская память изменчива, из нее легко вымарываются неприятности.

— Здорово! — признался Валериан, широко улыбнувшись. — Исмир тоже обалденный!

— Хм, — проговорила я, бросив взгляд на дракона, который отнюдь не выглядел польщенным. — И в чем это выражается?

Я ожидала услышать о силе, неутомимости и чем там еще восхищаются мальчишки, однако Валериан меня ошарашил.

— Прикинь, он заморозил Ингрид! — довольно сообщил он. — Прикинь, она взяла меня в заложники!

Я задохнулась, запоздало перепугавшись.

— Что за выражения? — упрекнула я машинально. — Говори правильно!