Страница 11 из 68
– Так куда вы едете?
– Я в горы еду, – ответил Юс.
– Серьезно? Честное слово, сейчас вы меня точно разыгрываете. Может, вы еще и альпинист?
– Нет. Я совсем не альпинист. Просто люблю побродить в горах. Посмотреть на мир сверху. Написать его. Как и вы.
– Правда? А в каких горах вы были?
– На Кавказе был. Много раз. В Крыму, в Карпатах. Но это, конечно, не горы, – хотя там красиво.
Особенно весной. Один раз был на Фанах. Там поразительные места. На Тянь-Шане был.
– А где на Тянь-Шане?
– Мы от Каракола пробежали аж до Иныльчена. С Тюза на Хан-Тенгри смотрели.
– Здорово.
– Да, здорово. Только вымотались там предельно.
– Ас местными проблем не было?
– Нет. Мы вообще пришли к казахской границе с ничейной земли. И ничего.
– Это вам крупно повезло. … А теперь вы куда?
– Не знаю. Я хочу отдохнуть от людей и от себя. Подлечить нервы. И снова начать рисовать.
– Вы романтик.
– Немножко. Может, потому у меня и глаза как у наркомана.
Оля засмеялась.
– А может, вы мне и посоветуете, куда податься? На Алтай или куда-нибудь еще? Не присоветуете ли лагерь или турбазу повыше, где меня устроили бы за мои деньги?
– А какие ваши деньги? Сколько хотите потратить? Сотню долларов? Или, быть может, тысячу?
– Ну, сотни четыре, я, наверное, осилил бы.
– Тогда я могла б вам посоветовать лагерь, куда сама с друзьями собираюсь в конце лета. Я, если все в порядке будет, на Памир махну, в Алайскую долину. Под пик Ленина. Там базовый лагерь. Большой, шумный, но там хорошо. А можно отойти малость повыше, палатку поставить и жить в свое удовольствие, а время от времени в лагерь наведываться. Правда, по пути на Алай ободрать могут, но если не жаль заранее сунуть местным властям десятку-другую, то все в порядке. Горы там – ахнете. Красота поразительная. И высота. Базовый лагерь на четырех с лишним. Но это ничего. Помучаетесь немножко горняшкой – привыкнете. Вот, из-за вас я снова разболталась. Я так никогда не закончу.
– Вам же немного совсем осталось.
– Глаза остались. Я никак ваши сумасшедшие глаза не могу поймать. Расскажите мне еще что-нибудь, и я быстренько-быстренько дорисую. Например, про то, чем вы больше всего любите заниматься.
– Я больше всего люблю спокойно спать.
– Спать?
– Да, просто спать. Спокойно, глубоко, зная, что никто не потревожит.
– А вот сейчас представьте, что вас кто-нибудь потревожил – грубо, бесцеремонно, нагло. Как вы его сейчас ударите, обругаете, крикнете, замахнетесь… вот, кажется, есть. Готово! Принимайте работу.
Юс глянул на рисунок. Улыбнулся.
– Что не так?
– Нет, нет. Все прекрасно. Вы очень хорошо нарисовали. Особенно глаза. А автограф ваш можно на рисунке? … Ольга Хребтович. Знаете, у вас знаменитая фамилия.
– Я знаю. У меня предки – поляки. После восстания Костюшко моего прапрадеда сослали в Сибирь. Он тут прижился, женился. В селе, откуда мой отец родом, половина – Хребтовичи. И все – родня. Я сперва стеснялась своей фамилии, особенно в школе. Знаете, дразнят. А я еще тощая совсем была, «выйди-из-за-лыжной-палки». Потом узнала.
– Честное слово, мне как-то неудобно девушке с такой фамилией давать шестьдесят рублей за рисунок.
– Ну, так не давайте. Вы же нарисовали мой портрет, и нарисовали лучше, чем я. Будем считать, что моя бумага и карандаш плюс портрет равны вашему.
– Да нет, ваш рисунок гораздо лучше моего.
– Вы мне льстите.
– Нет, я серьезно.
– Ну тогда считайте, что я вам разницу подарила.
– Нет, вот вам… пять долларов есть.
– Я сейчас сдачу отыщу.
– Не нужно. Вы мне лучше консультацию дайте. Я, наверное, в Новосибирске снаряжение буду покупать. Рюкзак, ботинки, мелочи всякие для гор. Я как-то совсем голым с места сорвался. Вы мне посоветуйте, куда обратиться.
– Хорошо, – Оля черкнула несколько строчек на обороте портрета. – Вот. Подойдите, сошлитесь на меня. Там ребята помогут, они меня хорошо знают. А вот тут адрес магазинчика, где я профессионально отовариваюсь. Вам ведь тоже будет нужно. … Ну, до свидания. Я побежала. До встречи в августе!
После того как Оля ушла, волоча за собой портфель, Юс долго рассматривал портрет. Она недаром столько времени не могла нарисовать глаза. Похоже, она так и не поняла, что увидела и что в конце концов нарисовали ее руки. Юс закрыл дверь на замок, встал перед зеркалом и посмотрел на свое отражение. И подумал: тогда, в машине – это не они друг друга. Точно – не они.
Утром в Новосибирске Юс первым делом обменял три сотни долларов на рубли и купил купейный билет до Ташкента, на ночной поезд. И пошел гулять по городу. Город ему понравился – красивый, просторный, не очень грязный, хотя окрестности вокзала изрядно захламлены. Юс сытно позавтракал чаем и мантами, огромной, как сибирские расстояния, местной разновидностью пельменей, в ресторанчике с видом на Обь – непомерную, широченную, огромную массу воды, протекающую сквозь город. Решил, что Новосибирск до своей реки не дотягивает. Город с такой массой воды рядом должен быть, по меньшей мере, Константинополем или Киевом. Или Нью-Йорком. Ново-Николаевск – так, кажется, называли его до революции? Впрочем, некая справедливость все-таки есть, Нью-Йорк приблизительно во столько же больше Йорка, во сколько Новосибирск больше Николаева. Юс усмехнулся сам себе. Раз думается о таких глупостях, значит, начинаешь чувствовать себя спокойно. Ощущение Сибири. И люди здесь спокойнее. Вальяжнее. Официантка с такой фигурой, – официантка поймала взгляд Юса и, улыбаясь, кивнула, – едва ли смогла бы устроиться на работу в ресторан где-нибудь в центре Минска. А если бы и устроилась, заработала бы невроз, стараясь похудеть. В конце концов, в минских ресторанах проходы между столиками не рассчитаны на такие размеры. А тут – девушка явно чувствует себя вполне уверенно. Такая аппетитная. Плодородная. Ядреная. С ямочками на щеках.
Подошедшая официантка промурлыкала, колыхнувшись: «Еще что-нибудь, милости просим?»
– Мне сладкого, – сказал Юс игриво, оглядывая ее с головы до ног.
– Есть мороженое, – сказала, вздохнув, официантка. – Эклеры, пирог с яблоками, суфле, кексы и заварное, взбитые сливки с конфитюрами, разные конфитюры есть, шоколадные конфеты, крендельки сахарные, медовые пряники еще, очень свежие.
– А баба у вас есть? – спросил Юс. – Ромовая, я имею в виду.
– Нет, – сурово ответила официантка, колыхнув бюстом. – Так будете заказывать?
– Буду. А что у вас ближе всего к бабе?
– Пряники. Их сами печем, и мед самый лучший, алтайский.
– Ну, давайте мне их полдюжины. И взбитые сливки, и чаю еще стаканчик.
– Вам с собой?
– Да нет, здесь съем.
– Шесть наших пряников? Вы их раньше видели?
– Не-а.
– Так я вам два принесу, а потом, если вам мало будет, еще. Хорошо?
Минут через пять Юс с ужасом смотрел на лежащую перед ним парочку коричневых, в сахарных разводах, чудовищ размером с две ладони и толщиной в полторы. Впрочем, чудовища оказались мягкими, как пух, горячими, испещренными изнутри пахучими, нежными медовыми прожилками. Нежнее даже взбитых сливок, жирных, кремово-сочных, которые Юс осторожно, чтобы не разломить податливый ломоть, накладывал поверх. И с наслаждением откусывал по-сибирски огромные, во весь рот, куски.
Официантка подошла снова на половине второго пряника и спросила: «Ну как, еще нести пряники? Или по-прежнему хочется бабу? »
– Как вам сказать, – ответил едва дышащий Юс. – Тут синдром недопереедания, знаете? Больше, чем мог, но меньше, чем хочется. Но если я еще хоть крошку съем, я умру.
– Тогда не ешьте, – сказала официантка. – Если умрете, кто за вас расплачиваться будет? И что мы с трупом клиента делать будем?
– А можно, я умру на вашей груди?
– Расплатитесь сначала.
– А как вас зовут? – спросил Юс, протягивая деньги.
– Наташа.
– Нет, вас лучше звать не так. Лучше – Наталией. А еще лучше, Настасьей, и обязательно по отчеству. Скажем, Настасьей Филипповной.