Гавани Луны

Лет двадцать пять минимум, – прикинет он.

Это какое-то ужасное недоразумение, – скажу я.

Последний шанс, – скажет он

Что, черт побери, на тебя нашло? – спросит он.

Ты подцепил ее у пляжа, привел домой, стал раздевать, она заартачилась, и ты психанул? – спросит он.

Почему ты ее убил? – спросил он.

Она отказалась трахаться в задницу, или не позволила нагадить себе в рот? – спросил он.

О Боже, – скажу я.

Меня сейчас вырвет, ну и фантазия у вас, офицер, – скажу я.

Нет, ребята, это у ВАС фантазия, – скажет он.

Вы, интеллектуалы сраные, такие выдумщики, – сказал он.

Ну, рассказывай, чем ты поразил девушку, – скажет он.

Поразил настолько, что она предпочла сдохнуть, а не сделать то, чего ты от нее хотел, – скажет он.

Или ты этого и хотел? – спросит он.

Ты хотел убить ее, – скажет он.

И ты убил ее, – скажет он.

И тут я пойму, что он ненавидит меня.

Офицер, – скажу я.

Еще кофе? – спрошу я.

К черту кофе, – скажет он, – я с тобой сердечником стану, дружище.

Итак, – скажет он.

… – поощрит он меня взглядом.

Офицер, – соберусь с духом я

Итак, я понимаю, что эта фраза звучит как в дурного сорта детективах, – сделаю вторую попытку я,

… – будет ждать он.

… но я и правда понятия не имею, откуда и как здесь появилась эта девушка, – скажу я.

Даже имени ее не знаю, – скажу я.

Как она тут появилась, ума не приложу, – повторю я.

И, конечно, совру.

В конце концов, это я ее сюда привез.

15

Странно, но я ни капельки не волновался.

Почему я сказал «ни капельки»? Видимо, все дело в крови. Глядя на то, как свисает рука девушки, серая и безжизненная, я подумал о крови, которая вытекла из нее вся. По каплям, очевидно. Я глубоко вздохнул и потер лоб. Голова страшно болела, и я подошел к кровати, и присел на краешек. Пахло плохо, как всегда пахнет лежалая кровь. Итак, я понимал, что если вызову полицию, то мне предстоят, минимум, сутки напряженных разговоров. Сначала здесь, потом в участке. Безусловно. На некоторое время я выкручусь, но итог дела не представлялся мне чересчур уж радужным. Так или иначе, а у меня просто нет сил на то, чтобы вступать в схватку с честолюбивыми полицейскими, жаждущими расколоть в меру известного писателя на признание в убийстве с отягчающим обстоятельством.

Ну а что такое горло, распоротое консервным ножом, как не отягчающее обстоятельство?

Кстати, нож. Я поднял его, тупо глянул, и вдруг ощутил – физически, кожей, – движение теплого воздуха, который исходит от капота автомобиля Любви. Скоро она будет здесь. Я глянул на телефон. Безусловно, все, что я сейчас сделаю, – кроме звонка в полицию, – станет еще одним отягчающим обстоятельством. Так что решать нужно быстро. Больше всего на свете я мечтал сейчас хлебнуть алкоголя. Вместо этого я бросил консервный нож в раковину на кухне и вернулся оттуда с ведром горячей воды. Труп девушки я завернул в одеяло, и перетянул в области головы и ног ремнями. Тщательно вымыл пол, – несколько раз пришлось поменять воду, – и оттащил одеяло в подвал, где сбросил тело в дубовую бочку с вином.

Тихий плеск напомнил мне о реке.

Когда-то Рина мечтала делать домашнее вино, чтобы наслаждаться им со мной тихими вечерами с отдыхом на крыше… с видом на реку… Давно. В те времена, когда наш брак не превратился еще в пантакратион с элементами заказного убийства.

Конечно, это намерение – как все в ее жизни, – осталось всего лишь намерением.

Единственное, что она довела до конца, это наш брак, подумал я.

И вдруг отчетливо понял, что не проживу больше с Риной ни дня. Таинственное очарование пут, привязавших меня к ней намертво, разрушилось в мгновение ока. Тихий плеск реки, и вот путы уже сброшены кучкой в бочку, на одеяло, прикрывшее мертвое тело. Я никогда не буду жить с тобой больше, мысленно дал я Рине свою последнюю клятву.

И, почувствовав несказанное облегчение, продолжил мыть комнату, отрезая себе путь от покаянной, явки с повинной, смягчающих обстоятельств и тому подобных заманчивых вещей.

К концу уборки. я вспотел. Смывать следы убийства оказалось делом нелегким. К тому же, на мне оставались следы крови. Так что я – все еще раздетый – пошел в душ. Потом сварил кофе. Следовало дождаться следующей ночи, чтобы избавиться от тела. Заодно и придумать, как именно это сделать. Хотя река своим плеском намекала мне на то, как именно следует поступить. Воды Днестра уносят к морю немало падали, говорила река. Немало печалей утекли вниз по плато, шептала она журчанием в стекла моего дома. Немало бед… грязи и пакости… Много еще чего говорила река мне в то утро, и я слушал ее как завороженный.

Я видел реку уже совершенно отчетливо. Наступил день.

В это время у ворот тихо и кротко просигналил автомобиль.

Я пошел открывать Любе.

16

Люба зашла, не разуваясь.

Я знал, что в обуви она зайдет и в спальню. Меня всегда бесила ее неопрятность, но сегодня у меня были особенные причины прийти из-за этого в бешенство. Если где-то еще на полу осталась незамеченная кровь, она может попасть на подошвы. Нет, возможная экспертиза меня не пугала. Я просто боялся, что она увидит отпечатки, и тогда точно уверится, что я убил Рину. Почему-то мысль, что она может узнать, что убил я не Рину, меня не волновала. Как будто отсутствие имени у мертвой девушки напрочь лишало ее индивидуальности. Но для меня она и правда не была кем-то. Просто фигура, очень похожая, на восковую. Я представил, где она сейчас находится, и на минуту впал в оцепенение. Богом клянусь – и всеми его святыми, которые есть не что иное как сомны дезертировавших бесов, – что я почувствовал призыв, идущий от нее. Медленно колыхающиеся в жидкости волосы, застывшее навсегда лицо. Все это не имело значения, это ее внешнее спокойствие. Я знал, что и кораллы с виду камни. А на самом деле они живые, они дышат там, под этими камнями, и – да-да – чувствуют. Что чувствует эта девушка в погибшем теле, покрытом со всех сторон вином, думал я, глядя в спину осматривающейся Любе. Она, – девушка, – словно иголка в мертвом теле в мертвой безвоздушной капсуле, заполненной жидкостью. Интересно, нужен ли душам кислород, вдруг подумал я. Не задыхается ли она сейчас? И буквально услышал – это было похоже на шепот, струящийся по вашему позвонку, ползущий по вашему телу, как змея, ползущая по Клеопатре, – прерывистый тонкий свист.

Подойди ко мне и взгляни на меня, – говорила мне мертвая девушка.

Взгляни мне в глаза, – внушала она мне сейчас так же, как я внушал парой часов назад Любе пожар в ее мускулистой мохнатке.

Взгляни на меня, – велела она.

Я едва не сдался и не поплелся покорно в подвал, как вдруг понял, что последние слова произнесла Люба. Я позволил ей взять свое лицо в руки, и дать себя тщательно – как какой-то особенный вид герпеса или смертельного вируса, которым я сейчас и был, – рассмотреть. И лишь потом глянул на саму Любу. Она выглядела встревоженной. Под глазами у нее были легкие круги, что, впрочем, ее лишь красило. Если женщина пышет здоровьем, ей не помешает легкое физическое недомогание: месячные, там, или рак в какой-нибудь легкой стадии. Легкая безуминка и тревога во взгляде превращают пышную пастушку в зачарованную принцессу. Роль рака в данном случае играла моя проклятущая жена. Любу действительно беспокоило, куда та подевалась.

Где Рина? – сказала она.

Поговорим лучше о тебе, – сказал я, потянув ее за руку к стойке.

Только не спиртное, – сказала она.

Только спиртное, – сказал я.

Мы оба знали, что алкоголь делает ее неистовой жрицей то ли Приапа, то ли Вакха. Или, говоря без обиняков, шлюхой гребанной. И если я настаивал на том, чтобы она выпила, значит, я желал очутиться в эпицентре атомного взрыва. А я настаивал. Это встревожило ее еще больше. Она, не скрывая этого, постучала пальцами по нашей стойке, и оглянулась. Коснувшись бутылки, я вспомнил Рину. Это ее идея, сделать из двух комнат одну, выпилив в них огромный проем, который и стал нашей барной стойкой.