Страница 36 из 36
– Мне не дают настоящего дела, потому что я русский, – вслух сказал Иеремия, перебивая поток воспоминаний.
3
Знал бы он, что в тот же самый миг княгиня Гризельда думала о том же: «Всему виной его страсть к театру истории».
– Я женился, не запомнив цвета глаз суженой, – сказал себе Иеремия. – Женился – как на пожар летел.
Его сватом был король Владислав. Король старался ради старика Замойского, своего коронного канцлера. Его дочь Гризельда, особа молодая, рассудительная, более привлекательная добротой и качествами сердца, нежели красотою (безобразной она, правда, не была), на каком-то из приемов завладела вниманием князя Иеремии.
Князь и поныне не признавался себе в том, что кинулся в водоворот женитьбы не ради знатности рода Замойских и не из корысти заполучить в тести коронного канцлера – великую славу он собирался добыть своим умом, – а единственно потому, что обручение должно было состояться сразу после коронации королевы в присутствии иноземных послов – стало быть, на виду у всего мира.
Свадьбу Иеремия назначил во Львове, просил короля почтить присутствием, но король отказал: быть на обручении – это для Замойского, за его заслуги, быть на свадьбе – оказать милость Вишневецкому, противнику сильной королевской власти. С него довольно будет послов.
Обидевшись, Иеремия закатил такую свадьбу, чтоб королевская выглядела – нищенкой.
За невестой приехал в золотой карете, запряженной шестью белыми, как снег, лошадьми.
Старостой свадьбы был коронный гетман Станислав Конецпольский, дружками – Николай Потоцкий и Юрий Оссолинский.
Венчал и служил торжественную обедню архиепископ Львовский, на церемонии присутствовали князья и княгини Острожские, Чарторыйские, Збаржские, Корецкие, Воронецкие, Оссолинские, Калиновские, Жолкевские. От великого герцогства Литовского был Криштоф Радзивилл, от короля – Григорий Кнапский и ксендз-каноник Матвей Любинский, был посол от семиградского князя Юрия Ракоци.
На свадьбу Иеремия истратил двести пятьдесят тысяч злотых. Щедрый напоказ, он органисту за вдохновенную игру подарил село.
Перебирая в памяти мельчайшие детали свадебного триумфа, князь Иеремия наливался детской обидой, когда хочется плакать долго, беспричинно и безутешно. Десять пустых лет прожил он. Десять! И ничего для бессмертия! А что там дальше? Старость. Неужто свадьба была его единственным звездным часом?
От обиды князь швырнул в огонь кочережку, которой оправлял поленья. Поленья развалились, пламя погасло, стало не на что смотреть.
Князь, чертыхнувшись, полез в камин достать кочергу, обжегся, и тут ему стало уж так обидно, что слезы покатились сами собой.
В столь неподходящую минуту створчатая дверь распахнулась вдруг, и в комнату вошел мужик, таща на спине головастого, раскормленного мальчика.
– Ты зачем?! Ты кто? – закричал князь на мужика в недоуменной ярости.
– Как договаривались, – ответил мужик. – Это и есть мой Стась. Стась, скажи его милости!
Стась положил круглую бритую голову на плечо мужика и поглядел на князя круглыми, совершенно черными глазами.
– На тебе золотой шлем, а в руках у тебя два огненных меча, а за спиной у тебя два огненных крыла. Какой ты большой! До неба! У ног твоих угли, дым клубами, а за спиной у тебя, за крыльями – хороший город. Ха-а-ар-о-о-оший!
Князь Иеремия, будто в колодец, не мигая смотрел в черные замершие глаза мальчика.
– Хороший город! – повторил тот, улыбнулся и закрыл глаза веками с синими прожилками.
Душа заликовала у князя.
– Что же ты его держишь, пусти его, – сказал он мужику.
– А у него эвон ноги-то какие! – повернулся мужик боком, показывая высохшие, как корешки, ноги мальчика.
– Тогда сам садись.
– Спасибо, – сказал мужик, – сяду. Стась раздобрел больно. А чего ему? Лежит, кормежка хорошая. Правду сказать, его даром богоданным и кормимся.
В комнату вошла княгиня Гризельда.
– Здравствуй, Петрусь!
Мужик вскочил на ноги, поклонился.
– Этот ребенок – ясновидящий! – сказала княгиня.
– И давно у него дар открылся? – спросил князь Иеремия насмешливо, но щека у него дергалась и голос был чужой.
– С полгода всего! – ответил мужик простодушно. – С весны! Пчел в степь вывезли, а он как-то поутру давай звать меня: «Беги, мол, на пасеку, деда убивают». Я ему – грешный человек – затрещину отвесил, чтоб не молол попусту, а он – в слезы. «Убьют деда, убьют!» Ну, сел на лошадь, гоню на пасеку, а сам злой, от работы оторвали. А на пасеке – разбой. Может, и пристукнули бы воры деда, не подоспей я вовремя.
– С рождения у него с ногами? – спросил князь.
– Да первый годок ничего себе был. Как все. А потом хворать начал. К знахарю пошли: он и раскусил козни. Это, говорит, не ваш ребенок-то. Это – одмина. Подменный. Велел вынести на сорное место и бить от правой руки к левой. Врать не буду, сам я не пошел, а жена моя своими ушами слышала, своими глазами видела. Положила она дитё на кучу сора, хлещет по щекам, а тут голос: «Зачем бьете-мучите мое дитя?! Отдайте мне мое, возьмите свое!» Кинула ребенка, а со своим улетела столбом пыли.
– Кто кинул ребенка? – спросил князь, облизывая пересохшие губы.
– Ведьма, должно быть, – сказал мужик. – Ведьмы подменяют детей, если у них дохленькие рождаются…
– А может быть, она обманула?
– Кто?
– Ведьма!.. Может, он, твой Стась, одмина.
– Уж не знаю. – Мужик склонил голову, раздумывая. – Теперь все равно. Привыкли к нему. Выходили. Он вон и отблагодарил. Любого вора укажет.
– Эй, Стась! – окликнул Иеремия, мальчик посмотрел на князя. – Кто у меня украл?
– Сотник, – ответил Стась.
Князь Иеремия засмеялся.
– Сотник, говоришь. Бери выше. Адам Казановский у меня город Ромны было своровал, любимчик короля. Еле отнял. Староста Александр Конецпольский – Гадяч у меня уворовал, Хорол. Староста, а ты говоришь – сотник… Ну, еще что-нибудь скажи мне.
Мальчик положил голову на отцовское плечо и вдруг запел, чисто запел, приятно:
И мальчик забился на спине отца:
– Пошли! Пошли!
– Дайте им сто злотых, – сказал Иеремия.
– Сто злотых? – удивилась княгиня столь щедрой награде.
– Двести!
– Двести?
– Триста!
Княгиня позвонила в колокольчик. Вошел дворецкий.
– Выдайте этим людям триста злотых и отпустите.
Двери за мужиком бесшумно затворились.
Князь Иеремия подошел к жене, наклонился и поцеловал ее в висок. Сел рядом.
– Что он хотел сказать своей песенкой?
– Может быть, ничего, – ответила княгиня. – Это какая-то колядка.
Князь сидел задумавшись, улыбнулся.
– Золотой шлем, два огненных меча, пепелища у ног. Апокалипсис… Ты знаешь, что я решил? Мое войско пропадает от безделья. Я пойду в дикую степь воевать татар.
– Татары идут в набег? – встревожилась княгиня.
– Нет, но я могу перехватить какого-нибудь бея…
– Когда ты выступаешь? – спросила княгиня Гризельда.
– Сегодня. Ровно в полночь.
– Но ведь дождь.
– Мои жолнеры должны быть готовы к любым испытаниям! – жестко ответил князь и, наступая на каблуки, решительно покинул каминную.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.