Страница 47 из 50
— Вероятно, из-за болей в спине.
— Об этом я не подумал. — Он посмотрел на нее: взгляд голубых глаз убийственно серьезен. — Ты же никогда ничего такого не сделаешь? Правда?
У нее не было двойного «Д», так что не было и повода для беспокойства.
— Нет.
— Хорошо. Ты мне нравишься такой, какая есть.
Когда он говорил такие милые вещи, Отэм почти забывала, что Сэм — самовлюбленный спортсмен, который большую часть времени проводит в раздевалке для хоккеистов.
— У меня странный мизинец на ноге, — была вынуждена признать она.
— Все хорошо, милая. Твоя грудь просто создана для него. У тебя великолепная грудь, и эти слова не значат, что я извращенец. Просто наблюдательный.
Отэм засмеялась, потому что Сэм говорил совершенно серьезно.
Две недели спустя Отэм с Коннером пошли на матч «Чинуков» против «Каролины Харрикейнс». Они надели свитера с атрибутикой своей команды, купили хот-доги и колу и попытались не вздрагивать, когда Сэм кому-то «надирал задницу» или били его. Он катался по льду туда-сюда, пасовал или бил по воротам так быстро, что Отэм даже уследить не успевала. Она заметила, что Сэм много разговаривает на площадке, и была уверена, что ей лучше не знать, о чем он говорит. Особенно когда ему приходилось отсиживать по четыре минуты на скамейке штрафников.
— Вон тот игрок, — Коннер показал пальцем на хоккеиста «Каролины», — в зоне папы. Так делать не надо.
Отэм в самом деле понятия не имела, о чем говорит ее сын, пока Сэм не впечатал игрока в бортик так, что плексиглас затрясся, а у нее перехватило дыхание. Леклер достал клюшкой шайбу и послал ее по льду. Посмотрел вверх: пот капал у него с носа. На одну короткую секунду Сэм поймал взгляд Отэм и улыбнулся.
И тут она ощутила то, что чувствовал игрок «Каролины». Как будто ее ударили. Будто это ей «надрали задницу». Но вот только ей это понравилось, и она хотела еще.
В груди у Отэм сжалось от страха. Нужно отстраниться. Она не доверяла Сэму. Она не доверяла себе. Все развивалось слишком быстро. Как и раньше. Но в этот раз, если и когда все закончится, Отэм будет не единственной, кто пострадает.
И все же той ночью Сэм пришел к ней домой, будто тут было его место. Он пожелал доброй ночи Коннеру, затем прошел на кухню и, открывая холодильник, спросил:
— У тебя нет замороженного гороха?
На Сэме были черные спортивные штаны и синяя футболка с логотипом «Чинуков», и большая красная ссадина на щеке.
— Овощной микс.
— Сойдет. — Он вытащил пакет с овощами и засунул его за пояс брюк. — Команда только что наняла нового форварда из России.
Отэм улыбнулась. Ей нравилось, как Сэм рассказывал про свой день и спрашивал, как прошел ее.
— Хотя он молодой. И кажется, немного безответственный, эгоистичный и безрассудный. — Для Отэм все это было синонимами слова «хоккеист», и она, приподняв бровь, посмотрела на Сэма. Тот засмеялся: — Теперь я не такой безрассудный.
— Ну-у, я думаю, одно из трех — это… — Отэм задумалась, как будто пытаясь подобрать нужное слово, — …прогресс.
Сэм широко улыбнулся как гордый исправившийся грешник:
— Я работаю над двумя другими.
Отэм оперлась на столешницу и сложила руки на груди.
— Может, тебе стоит стараться чуть усерднее?
— Я и стараюсь усерднее. Я думал, может, ты заметила.
— Может, немного.
— Может, тебе следует показать, что ты это оценила. — Он взял ее за руки и заставил обхватить себя за талию. — Покажи, что ты поддерживаешь меня.
И Отэм показала. Она чертовски поддерживала его всю ночь, но на следующее утро он ушел. Они оба решили, что ему не следует быть здесь по утрам, когда просыпается Коннер. Или, скорее, Отэм установила это правило, а Сэм неохотно согласился. Он не видел ничего плохого в том, что Коннер увидит своих родителей вместе, но Сэм явно не думал о будущем. О том дне, когда его не будет рядом так часто. А Отэм думала. Много. Думала об этом и чувствовала себя так, будто сидит и ждет, когда топор упадет ей на шею.
— Я нарисовал картинку, — сказал Коннер следующим утром за завтраком. И пока Отэм насыпала ему «Чириос», убежал в свою комнату. Сын был на рождественских каникулах, а Отэм этим вечером проводила благотворительное мероприятие в «Фор сизонс». Раньше она бы отвезла Коннера к няне, но Сэм хотел провести с ним время, прежде чем тем же вечером отправиться в Чикаго. Отэм ждала его в одиннадцать после утренней тренировки.
Коннер вернулся в столовую и положил лист белой бумаги на стол:
— Мам, посмотри.
Отэм налила себе чашку кофе и села рядом с сыном. На листке, лежавшем рядом с его тарелкой, он нарисовал ее и Сэма, и себя посредине. Все человечки держались за руки и сверкали кривобокими улыбками. В первый раз Коннер изобразил их семьей.
— Это ты, я и папа.
Отэм сделала глоток кофе. Желудок у нее сжался.
— Хорошая картинка. Мне нравится эта розовая юбка. — Она с трудом сглотнула. — Но ты знаешь, что папа просто заходит иногда, чтобы повидать тебя. Так? Он здесь не живет.
Коннер пожал плечами:
— Но может, если захочет.
— У него есть квартира в центре.
— Но он может переехать сюда. Папа Джоша Ф. живет дома с ним.
— Коннер, не все отцы живут в тех же домах, что их дети. Не все семьи похожи на семью Джоша Ф. В некоторых есть два отца, — сказала Отэм, чтобы отвлечь сына от мыслей о том, что никогда не произойдет. — Или две мамы.
Коннер засунул ложку «Чириос» в рот.
— Если папа захочет, он может переехать. У него большой грузовик. — Как будто все заключалось лишь в том, чтобы упаковаться и переехать. — А потом вы можете сделать мне маленького братика.
Отэм задохнулась:
— Что? Ты хочешь брата?
Коннер кивнул:
— У Джоша Ф. есть младший брат. Так что папа должен переехать сюда, чтобы я смог получить брата.
— Не зацикливайся на этом, Коннер.
Он внезапно захотел братика и родителей, живущих под одной крышей?
— Ну пожалуйста.
— Не говори с набитым ртом, — на автомате сказала Отэм. Голова у нее кружилась так же быстро, как и желудок. У Коннера никогда не будет брата.
Чувствуя, как кислота прожигает дыру в груди, Отэм отодвинула кофе. Было время, когда она хотела того же, что и Коннер. Она хотела этого в Вегасе и в тот день, когда подписала бумаги о разводе. Хотела этого в ту ночь, когда узнала, что беременна, и в то утро, когда родила сына. Она любила Сэма. Ей понадобилось много времени, чтобы избавиться от этого, но каким-то образом она снова влюбилась в него. Только в этот раз все оказалось еще хуже. В этот раз чувство было глубже, уютнее. Как будто они были друзьями и любовниками. Теперь Отэм по-настоящему узнала Сэма, и все было намного хуже, чем в первый раз. В первый раз она влюбилась в очаровательного, сильного незнакомца. В этот раз она влюбилась в очаровательного, сильного мужчину. Который был настоящим.
Встав из-за стола, Отэм прошла в спальню. Потом приняла душ, будто ее нервы не были на пределе. Как будто ее мысли не мчались стремительным потоком, а сердце не билось как сумасшедшее. Отэм была готова начать свой день. Она надела черные шерстяные брюки и кашемировый свитер с жемчугом на воротнике. И когда забирала волосы в «хвост», руки у нее тряслись.
Отэм любила Сэма, и в ее глупом сердце было маленькое местечко, где осталась надежда, что, может быть, в этот раз он тоже ее любит. Он шутил насчет этого. Дважды. Но и все. Шутка. Как раньше. В этот раз Отэм не была испуганной двадцатипятилетней девушкой. В этот раз она знала о последствиях.
Из телевизора несся звук любимого фильма Коннера, когда Сэм спускался вниз к Отэм. Он хотел поговорить о Рождестве и о том, чтобы провести его в этом году вместе.
Он остановился в дверях и несколько мгновений понаблюдал за Отэм. Она убирала свой органайзер в сумку. Рыжий хвост был перекинут через плечо и касался белой шеи. Сэм сглотнул, вдруг почувствовав, что горло сжалось. Он помнил время, когда смотрел на эту женщину и даже не считал ее красивой. Не хотел так считать. Целенаправленно встречался с подружками, совершенно не похожими на Отэм, чтобы ничто не напоминало о ней и о причинах, по которым он запал на нее в Вегасе. Сэм был тяжелее Отэм по крайне мере на сто фунтов, но она была способна вытирать им пол.