Рысь

Лен глянул в ночь, потом снова перевел взгляд на Геллерта. Тот повернулся и что-то прошептал Штальдеру. Лен заметил дрожь в руках Штальдера, поигрывавших духовой трубкой, и пальцах, перекатывавших дротик с усыпляющим ядом, заметил, как беспокойно бегают у того глаза. Его поразило, что спустя пять лет после начала проекта Штальдер по-прежнему нервничает.

Геллерт достал из багажника крупноячеистую сеть, передал Лену один конец и кратко проинструктировал. Чтобы легче было идти, Лен спускался по склону, ступая по следам Геллерта. Штальдер, как и Лен, берег батарейку своего фонарика.

Пройдя несколько шагов, Геллерт впервые остановился, направив луч фонарика на шкуру. Рысь смирно и неуклюже лежала в ловушке. Лен различил кисточки на кончиках ушей, характерные бакенбарды и рассмотрел пятнистый узор на шкуре. «Как она спокойна, эта рысь», – подумал он.

Геллерт вернул луч света к ногам, осторожно сделал следующий шаг по непроторенному пути, отвел ветку от лица.

«Как же она спокойна, эта рысь», – снова подумал Лен. Он так внимательно следил за ней в темноте, что сбился со следа Геллерта, поскользнулся. И хотя сумел правой рукой затормозить падение, но остановил Геллерта натянувшейся между ними сетью. Ему стало неловко. Штальдер и Геллерт уже поймали немало рысей, и Лен боялся, что сегодня ночью будет, скорее, мешать, чем помогать им.

Они подошли ближе. Геллерт снова направил фонарик на рысь. Та недвижно лежала на снегу за мертвой, окруженной четырьмя ловушками косулей. Угодившая правой лапой в нижнюю ловушку хищница даже не смотрела на людей. Лен видел, как рысь дышит, как ее живот слегка вздымается и опускается. «Не такая уж она и маленькая, эта рысь», – подумал Лен. Ему хотелось заглянуть ей в глаза. Геллерт снова осветил фонариком Лена, Штальдера и пошел дальше по свежевыпавшему снегу. Останавливаться они могли только на черной, кое-где уже показавшейся из-под снега земле.

До рыси оставалось метров десять. Когда Геллерт снова направил на нее свет, Лену удалось разглядеть глаза животного. Миндалевидные зрачки горели огнем, сверкали. Тут Геллерт ослепил Лена светом, велев ему до конца размотать укрепленную на палках сеть.

Лен кивнул, включил свой фонарик, почувствовав, как участилось сердцебиение, размотал сеть и параллельно Геллерту начал приближаться к рыси. Ему оставалось сделать всего несколько шагов.

Он видел перед собой рысь. Видел ее сверкающие глаза. Заметил, как неровно она дышит. Видел, как на ребрах вздымается шерсть. Поскольку Лен не знал, как вести себя вблизи пойманной рыси, он с надеждой и страхом смотрел то на нее, то на Геллерта. Геллерт двигался невероятно медленно. Штальдер, находившийся в нескольких метрах от них, остановился, достал из кармана куртки ядовитый дротик и приготовил духовую трубку.

Размеренность, с которой приходилось проделывать последние движения, была Лену не по душе. Что было сил вцепился он в палку и сеть, не спуская глаз с Геллерта. Но прежде чем тот успел что-то сказать, рысь встрепенулась, зашипев, резко вскочила и приготовилась к стремительному прыжку. Геллерт и Лен испуганно попятились назад, споткнулись, и сеть накрыла их с головой. Геллерт наступил на ловушку, запутался в проволоке, упал навзничь на мертвую косулю и повалил связанного с ним одной сетью Лена, так что тот разбил себе локоть и лишь пронаблюдал, как хищная пятнистая кошка перемахнула через него и Геллерта. В тишине они слышали, как когти рыси впиваются в кору близстоящей ели.

Через несколько долгих безмолвных мгновений Геллерт направил свой фонарик на ствол дерева. Сквозь ячейки сети Лен с ужасом искал взглядом рысь. Первое крепление, которое не должно было отпустить рысь дальше, чем на полтора метра, оказалось сломанным.

Штальдер видел, как болталось в воздухе облепленное землей и снегом винтовое крепление, которое они укрепляли в грунте. Однако проволока по-прежнему удерживала лапу рыси. И когда та решила вскарабкаться по ели выше, второе крепление, еще находившееся в земле, натянуло проволоку и вырвало когти рыси из коры, так что животное грохнулось наземь рядом с лежащим под елью Геллертом.

Лен следил за происходящим на грани потери сознания. Рысь глухо ударилась о землю и осталась лежать. Никто из людей не пошевелился. Даже Геллерт, лежавший в двух шагах от животного, был не в силах сделать ни малейшего движения. И лишь тогда Штальдер нарушил тишину. Приложив ко рту духовую трубку, он выпустил из нее отравленный дротик, который угодил рыси в бедро.

Дротик вонзился глубоко, рысь зашипела, подтянула задние лапы, готовясь к очередному прыжку, выпустила когти и угрожающе подняла передние лапы. Геллерт в панике дернулся в сторону, но ловушка удерживала его и не дала далеко откатиться. Рысь оставалась в боевой стойке недолго – средство подействовало, когти втянулись обратно, лапы опустились. Глаза еще сверкали в лучах фонарика Штальдера, но сверкание быстро перешло в мерцание, в тление, и вскоре веки начали смыкаться, мышцы расслабились, огонь угас.

Юлиус Лен закрыл глаза, откинул голову и глубоко вздохнул. Он поправил налобный фонарик, взглянул на неподвижно лежащего на мертвой косуле Геллерта, на нервно подрагивающую рысь и на Штальдера, убирающего в карман духовую трубку.

Геллерт осторожно приподнялся, надел на голову слетевший фонарик и присмотрелся к рыси. Та, судя по всему, сдалась. Геллерт огляделся вокруг и только теперь сообразил, что лежит на мертвой косуле. Лен услышал, как Геллерт тихо, но крепко выругался по-французски.

Лен выбрался из сети, не переставая поглядывать на рысь и мысленно повторяя французское ругательство.

Когда Геллерт наконец освободился из ловушки, Штальдер уже давно поднялся вверх по склону, вышел на дорогу и разыскивал в багажнике «тойоты терцел» необходимое оборудование. Вскоре все трое стояли у машин, пожимали друг другу руки, поздравляли, похлопывая по плечам, и устало смеялись.

Геллерт постоянно контролировал действие транквилизатора, освещая фонариком шкуру животного. Рысь еще немного подрагивала.

– Если средство подействует как надо, через десять минут она совсем уснет, – ответил из темноты Штальдер на вопрос Лена.

Лен дотронулся до ноющего локтя и попытался согреть ледяные пальцы рук.

Он мерз, глядел в ночное небо и ничего не видел. Бледным и маленьким казался ему месяц – таким же потерянным, как и он среди этих людей. Альтернативный служащий рядом с профессиональными зоологами, знатоками рысей.

Ник Штальдер включил фонарик, посмотрел на часы и снова выключил его.

– Еще пять минут, – тихо сказал он.

Холодный лес хранил безмолвие. Трое мужчин, засунув руки поглубже в карманы, шевелили пальцами ног, насколько это возможно в горных ботинках.

Лен перевел взгляд с неба на лес – туда, где по его расчетам, должна была находиться рысь. Повсюду стояла непроницаемая тьма. Он напрягал зрение, пытался что-нибудь рассмотреть. Ему постоянно мерещились новые контуры – якобы очертания рыси, хотя вокруг все было совершенно спокойно, лишь большие разлапистые ветви елей едва заметно покачивались на легком ветру.

Штальдер опять взглянул на часы, осветив их фонариком. Лен еще раз отметил, как быстро двигаются у Штальдера глаза. Геллерт не проронил ни слова, но подавил непроизвольный зевок.

Сам Лен тихонько напевал про себя старомодный джазовый гимн.

Штальдер включил фонарик и посмотрел на часы.

– Пора! – ослепил он лучом Геллерта и Лена.– Овчинку не забудь, – напомнил Геллерт. Штальдер достал из багажника овечью шкуру. Когда они направились к рыси, та уже не представляла никакой опасности. Транквилизатор подействовал.

Подойдя к рыси, люди высвободили лапу из затянувшейся проволоки. Остался сухой, не кровоточащий порез, а подвижность лапы исключала возможность какого-либо серьезного повреждения, чего поначалу опасался Штальдер.

Беньямин Геллерт – здоровенный детина двадцати девяти лет, как правило, плохо выбритый, но добродушно настроенный – получше укрепил утопающий в черной шевелюре фонарик и принялся осматривать рысь, отогревая руки в карманах. Потом осторожно подсунул руки под животное и отнес рысь вверх по склону к дороге. Прежде чем он успел положить ее на землю, Штальдер уже подоспел с овчиной, чтобы рысь не простудилась во время сна. Геллерт положил рысь на овчину, Штальдер разжал ей челюсти и раскрыл пасть. Клыки, язык – все было в крови.