Страница 8 из 145
— Пойдешь гвоздить после того, как Киколь с Друлли выступит, — процедил он. — Санандр сейчас натянет канат.
Кайнор похлопал его по плечу:
— Замётано, старина! Слушай, кстати, у тебя часом запасного свистка для Друлли не найдется? А то я свой вместе с кафтаном оставил в доме одного здешнего рогоносца.
— Небось ты же его и сделал рогоносцем, — скривился Ясскен.
— Не уверен, хвастаться не буду. Но что рога у него после сегодняшнего стали увесистей — слово даю. Так как насчет свистка?
— Держи, — подал трюньилец, — а то ведь запорешь выступление.
«Я тебе его и так запорю, милый мой», — Кайнор спрятал свисток в карман и снова хлопнул факира по плечу, мол, благодарствую. Тот вздрогнул и поспешил из фургона.
А Жмун тем временем вещал:
— …Еще говорят, на монастырь Лягушки Пестроспинной, что в слиянии Ургуни и Тхалема, совершили нападение злодеи неведомые. Будто многих поубивали, добро всё монастырское покрали да и сами скрылись. Сказывают еще, что потом нашли десятерых молодцев в Гнук-Шунеке, в одном из тамошних постоялых дворов — и будто у всех глаза были вырезаны и яблоки глазные во рты вложены, а из животов будто все ребра кто-то повынимал.
Гвоздь, вполуха слушая Жмуновы «Вести», дунул в свисток, чтобы проверить, услышит ли Друлли. Дунул, а сам улыбнулся краешком губ: любит нынче народ страшные байки, да и раньше, наверное, не меньше любил. Мало ли за что обрушилась на гнук-шунекских молодцев ярость жрецов Пестроспинной. А мы вот увязали одно с другим: нападение на монастырь (действительно наглое и необъяснимое) и ритуальное умерщвление в одном из городов неподалеку. Будет о чем здешним жителям посудачить в течение следующих двух-трех недель, а там, глядишь, новые какие-нибудь артисты прикатят, новыми байками порадуют.
Так и живем.
— …А собственными глазами видели мы вот что: на переправе через Клудмино объявилось чудище озерное. И пожрало там пятерых овец, двух коров и бывшего при стаде пастушонка.
— Да, может, убёг ваш пастушонок-то, с овцами и коровами, — хмыкнул кто-то из толпы. — А на чудищу свалил.
— Если и убёг, то без ног, — окоротил зубоскала Жмун. — Ибо ноги пастушонка и остатки коровьих внутренностей я видел так же, как вижу сейчас тебя, уважаемый.
«Уважаемый», было слышно, крякнул и счел за благо от ответной реплики воздержаться.
Кто-то стал расспрашивать Жмуна, видели ли артисты само чудище, но Кайнор уже не вслушивался (не видели!), потому что на свисток, хоть и с запозданием, примчалась в фургон Друлли и вполне справедливо потребовала вознаграждения. Пришлось скормить ей еще один пирожок из Лютениных запасов (ничего — ей, гадюке, диета даже на пользу пойдет!) и почесать мохнатую за ухом.
Гвардейцы на боковой скамеечке поутихли, даже оборачиваться перестали… ах да, Жмун уже закончил вещать, его заменил Санандр. Силач, пока Жмун забавлял народ, установил на крышах фургонов высокие шесты, а между шестами натянул, как водится, канат. У каждого свои подмостки, и канат — подмостки Кайнора, но время гвоздилок еще не настало.
Сейчас, почтенную публику, ковыряющую в носах и скептически похмыкивающую (ну-ну, удиви меня, да?), развлекал Санандр. Делал он это неспешно, с эдакой снисходительной ленцой и обманчивой легкостью: жонглировал тремя стальными булавами, потом разогнул и согнул несколько подков. В толпе вякнули: «Обманует! Поддельные!» — он предложил желающим проделать то же самое. Охи, вздохи, «Гляди, кум, чтоб пупок не развязался!», подковы возвращаются к Санандру. Кто-то захотел взвесить в руках булаву — силач вручил ее добровольцу, тот покряхтел, пытаясь приподнять, да и бочком-бочком юркнул за спины односельчан.
Словом, всё как обычно. «Это если забыть про гвардейцев», — поправил себя Кайнор.
Санандр, например, о гвардейцах помнил очень хорошо. И о паре слов, которыми успел с ним обменяться Гвоздь, — тоже.
— Не порадуют ли господа нашу почтенную публику? — Он с широченной, в пол-лица, улыбкой приблизился к Жокруа К'Дунелю и предложил: — Возьмите сабли и выйдите против меня, безоружного. Я вас сильно-то не зашибу, не бойтесь. — И Сананадр подмигнул так нахально, что после этого ни один уважающий себя мужик не смог бы отказаться, не ударив лицом в грязь.
— Разумеется, — сказал К'Дунель, не двигаясь. — Шорнэ, Гуник и ты, Лавракон, — порадуйте-ка почтенную публику. — Он повернул голову ко второму фургону и вызывающе улыбнулся, как будто совершенно точно знал, по чьей просьбе подошел к нему сейчас Санандр.
— Хитрый, зараза, — шепнул Друлли Гвоздь. — Ну ничего, мы еще поглядим, кто кого.
Народу тем временем явлено было не слишком продолжительное действо избиения трех вроде бы вооруженных гвардейцев одним совершенно безоружным Санандром. Сабли и их хозяева лихо вспархивали в воздух и летели в разные стороны; «почтенная публика» получала удовольствие на всю катушку. К'Дунель, судя по его довольной физиономии, тоже, хотя ему-то как раз вроде следовало бы переживать за судьбу подчиненных.
Потом гвардейцев собрали, почистили и отправили на фургонные лавки отдыхать. Санандр откланялся — и его сменила Киколь. Она сперва сплясала под молодецкий свист мужской части публики и завистливое шипение женской, ну а потом Жмун объявил выступление «единственной в своем роде и неповторимой Друлли — Собаки, Которая Умеет Считать».
— Ну иди, морда, — подтолкнул псину Кайнор. Сам он подобрался поближе к выходу, но устроился так, чтобы оставаться незамеченным снаружи.
Друлли показывали различные предметы, числом от одного до пятнадцати, и просили прогавкать соответствующее количество раз. Кайнор считал и свистел в свисток — Друлли послушно отзывалась лаем.
Наконец ведра, цветы и прочий пригодный для счета матерьял у публики закончился. Да и сами сельские — хоть и были воодушевлены зрелищем животины, которая умеет то, что не умеют некоторые из них, — всё же малость притомились. Кайнор в который раз удивился: вот ведь, казалось бы, Санандровы булавы с подковами или разрезание женщины должны увлекать народ гораздо сильнее. А им подавай Друлли, Друлли и снова Друлли! Загадка человеческой природы, вот что!
Однако же теперь настал его черед, его — и гвоздилок.
Кайнор сунул за плотно затянутый пояс парочку медных «очей», набросил на плечи двухцветный плащ (алым кверху, серым книзу) и выпрыгнул на площадь. Народ восторженно приветствовал смену в программе — хлопали все, даже К'Дунель.
Гвоздь поклонился публике, а капитану гвардейцев — особо.
«Сейчас я тебе кое-что покажу, ценитель искусства!»
Он звонко прищелкнул пальцами и полез на крышу фургона, к шестам и канату — гвоздить,
— Темно, как в заднице у Крота! — в сердцах созверобогохульствовал Иссканр. — Слышь, чародей, а нельзя чуть-чуть свету подпустить?
Вместо ответа Фриний вызвал к жизни шарик размером с кулак, засиявший багряным. На большее чародея сейчас не хватило, к тому же посох валялся где-то поодаль, выроненный Быйцей.
Да и не видел Фриний необходимости спешить с глобальной иллюминацией Лабиринта.
Новосотворенная стена из затвердевшего огня окончательно застыла и больше не освещала коридор, шарик же выхватывал из жадной пасти тьмы лишь небольшое пространство вокруг себя.
В пятачок света попали: взъерошенный Иссканр, блистающий нагрудником и съехавшим на правое ухо шлемом; дорожный мешок Фриния, чародейский посох и сам чародей.
Откуда-то из коридорной тьмы доносились прерывистое дыхание напуганного Мыкуна и ворчание Быйцы, который пытался успокоить полудурка. Потом появились и сами подросток с горбуном. Старик за руку подвел Мыкуна к стене и усадил, похлопав по плечу, мол, не беспокойся, мы рядом. Свой странного вида сверток он всё так же тащил под мышкой, а вот дорожный мешок, сброшенный впопыхах, пришлось поискать.
— Что теперь? — спросил Иссканр, поправляя шлем.
— Теперь — огненные браслеты. — И Фриний вынул из своего мешка четыре прозрачных кольца, способных охватить даже запястье Иссканра. — Дай руку, — велел он воителю.