Страница 9 из 21
– В основном из текущего ремонта. Вселенной.
– Так это вы создали вселенную?
– Именно. Девять дней назад.
Полонски взвешивает это утверждение.
– Однако значительное количество данных указывает на то, что вселенная несколько старше.
– Знаю. Эти данные тоже создал я.
Доктор сидит на откидной койке напротив.
– Мне сорок пять лет, мистер Воорман. Как вы объясните мои воспоминания о прошлой весне или о детстве?
– Я создал ваши воспоминания вместе с вами.
– Значит, все в этой вселенной – лишь плод вашего воображения?
– Совершенно верно. Вы, эта тюрьма, крыжовник, туманность Конская Голова.
Полонски заканчивает писать предложение.
– Вероятно, было ужасно много работы.
– Больше, чем ваш хилый гиппокамп – не в обиду вам будь сказано – может представить. Приходится думать над каждым атомом, иначе – бах!– все пойдет псу под хвост. «Солипсист» пишется с одним «л», доктор.
Полонски хмурится и перекладывает свой блокнот. Воорман вздыхает.
– Я знаю, что вы скептик, доктор. Я вас таким создал. Могу я предложить объективный эксперимент, чтобы подтвердить свои притязания?
– Что вы имеете в виду?
– Бельгию.
– Бельгию?
– Спорим, даже бельгийцы не заметят ее отсутствия?
Мой отец не отвечает. Он сидит, склонив голову. У него очень густые волосы – можно не бояться, что к старости я облысею. События разворачиваются таинственным, захватывающим и непредсказуемым образом. Я могу в любой момент заявить о своем присутствии и выставить Акико Като лживой гадиной, но я хочу еще ненадолго сохранить преимущество, чтобы получше вооружиться перед предстоящей схваткой. У Акико Като звонит мобильный. Она достает его из сумочки, бросает: «Перезвоню позже, я занята» – и кладет назад.
– Конгрессмен, выборы через четыре недели. Ваше лицо будет расклеено по всему Токио. Вы будете каждый день выступать по телевизору. Сейчас не время что-то скрывать.
– Если бы я мог встретиться со своим сыном…
– Если он узнает, кто вы, вы обречены.
– У каждого есть хоть капля благоразумия.
– На нем столько же преступлений – тяжкие телесные повреждения, кража со взломом, наркотики,– сколько меховых вещей в шкафу у вашей жены. У него крайне тяжелая стадия кокаиновой зависимости. Представьте, что сделает оппозиция. «Незаконнорожденный сын министра стал преступником и клянется убить его!» Мой отец вздыхает в мерцающей темноте.
– Что вы предлагаете?
– Ликвидировать эту проблему, пока она не стала причиной вашей политической смерти.
Мой отец чуть поворачивается к ней.
– Разумеется, вы не имеете в виду насильственные меры?
Акико Като осторожно подбирает слова.
– Я предвидела, что такой день настанет. Все подготовлено. В этом городе несчастные случаи не редкость, а я знаю людей, которые знают людей, которые помогают несчастным случаям происходить скорее раньше, чем позже.
Жду, что ответит мой отец.
Чета Полонски живет в квартире на четвертом этаже старинного дома с двориком и воротами. Они уже несколько месяцев не ели и не высыпались как следует. В полумраке подрагивает слабый огонек камина. За окном с грохотом проходит танковая колонна. Миссис Полонски режет тупым ножом черствый хлеб и наливает в тарелки пустой суп.
– Тебя тревожит этот заключенный, Бурмен?
– Воорман. Да, тревожит.
– Несправедливо заставлять тебя выполнять работу судьи.
– Неважно. В этом городе тюрьма мало чем отличается от сумасшедшего дома.
Ложкой он вылавливает из супа хвостик морковки.
– Тогда в чем же дело?
– Раб он или хозяин своего воображения? Он поклялся, что к пяти вечера Бельгия исчезнет с лица земли.
– Бельгия – это другой заключенный?
– Полонски жует.
– Бельгия.
– Новый сорт сыра?
– Бельгия. Страна. Между Францией и Голландией. Бельгия.
Миссис Полонски недоверчиво качает головой.
Ее муж улыбается, чтобы скрыть раздражение.
– Бель-ги-я.
– Ты шутишь, дорогой?
– Ты же знаешь, я никогда не шучу, когда говорю о своих пациентах.
– «Бельгия». Может, какое-нибудь графство или деревня в Люксембурге?
– Принеси атлас!
Доктор открывает карту Европы и каменеет лицом. Между Францией и Голландией находится нечто под названием Валлонская лагуна. Как громом пораженный, Полонски вглядывается в карту.
– Не может быть. Не может быть. Не может быть.
– Я отказываюсь верить,– настаивает мой отец,– что мой сын способен на убийство. Возможно, разговаривая с вами, он потерял самообладание, и вы по-своему перетолковали его слова. Все это – ваше воображение.
– Я адвокат,– отвечает Акико Като,– мне платят не за воображение.
– Если бы я мог встретиться со своим сыном и объяснить ему…
– Сколько раз вам повторять, министр? Он убьет вас.
– Так я должен санкционировать его смерть?
– Вы любите свою настоящую семью?
– Что за вопрос?
– Тогда вам должны быть очевидны шаги, которые нужно предпринять для ее защиты.
Мой отец качает головой.
– Это форменное безумие! – Он проводит рукой по волосам.– Могу я спросить вас прямо?
– Вы хозяин,– отвечает Акико Като хозяйским тоном.
– Является ли наш договор о сохранении секретности серьезной статьей в ваших доходах?
Чувство оскорбленного достоинства придает голосу Акико Като стальную твердость:
– Я возмущена подобным предположением.
– Вы должны признать…
– Я так возмущена подобным предположением, что удваиваю цену молчания.
Мой отец почти кричит:
– Не забывайте, кто я, госпожа Като!
– Я помню, кто вы, министр. Вы человек, который может потерять свою власть.
Время пришло. Я поднимаюсь во весь рост в двух рядах от своего отца и этой гадюки, которая им манипулирует.
– Извините.
Они оборачиваются – виновато, удивленно, встревоженно.
– В чем дело? – шипит Акико Като.
Я перевожу взгляд с нее на своего отца и обратно. Никто из них меня не узнаёт.
– Какого черта?
Я сглатываю.
– Это просто. Я знаю, как зовут вас, и когда-то давно вы знали, как зовут меня: Эйдзи Миякэ. Да, тот самый Эйдзи Миякэ. Правда. Прошло много лет…
За окном камеры Воормана клыками свешиваются сосульки. Веки Воормана очень, очень медленно поднимается. В небе гудят бомбардировщики.
– Доброе утро, доктор. Фигурирует ли Бельгия в ваших сегодняшних заметках?
Надзиратель с электрическим стрекалом в руке захлопывает дверь. Полонски притворяется, что не слышит. Под глазами у него темные круги.
– Плохо спали, доктор?
Полонски с отработанным спокойствием открывает сумку.
– Грешные мысли! – Воорман облизывает губы.– Ведь ваше медицинское заключение, доктор, таково, что я не сумасшедший, не симулянт, а дьявол? Что, будете изгонять дьявола?
– Вы полагаете, поможет?
Воорман пожимает плечами.
– Демоны – это всего лишь люди с демоническим воображением.
Доктор садится. Скрипит стул.
– Предположим, вы действительно обладаете… властью…
Воорман улыбается:
– Говорите, доктор, говорите.
– Почему же тогда Бог в этой тюрьме, в смирительной рубашке?
Воорман сыто зевает.
– А вы бы что делали, если бы были Богом? Проводили бы свои дни, играя в гольф на Гавайях? Думаю, что нет. Гольф – это так скучно, если знаешь, что наверняка попадешь во все лунки. Существование тянется так… несущественно.
Полонски уже не делает заметок.
– Так как же вы проводите время?
– Я ищу развлечение в вас. Возьмите, например, эту войну. Дешевый фарс.
– Я не религиозен, м-р Воорман…
– Поэтому я вас и выбрал.
– …но что же это за Бог, которому война кажется развлечением?
– Бог, которому скучно. Да. Людям дано достаточно воображения, так что придумайте что-нибудь новенькое, чтобы меня развлечь.