Святая (ЛП)

- Думаю, да. Похороны не очень подходят ангелам, детка. Если бы твой отец пришел, он бы выбил всех из колеи. Так что ему лучше держаться оттуда подальше. К тому же, он хочет быть с твоей мамой, помочь ей с переходом.

Такер пришел в церковь. Он подходит ко мне после службы, стоит напротив с руками, сложенными вместе, смотрит потерянно. Я разглядываю его синяк, порез на щеке, сбитые костяшки пальцев.

- Я здесь, - говорит он. – Ты ошибалась. Я здесь.

- Спасибо, - говорю я. – Но не приходи на кладбище. Пожалуйста, Такер, не приходи. Там будет Семъйяза, а он ужасно зол, и я не хочу, чтобы он навредил тебе.

- Я хочу быть там, - протестует он.

- Но ты не пойдешь. Потому что я прошу тебя не приходить, - шепчу я. Я бы сказала Венди то же самое, попросила ее не приходить на кладбище, но знаю, что она не будет даже слушать.

Потому что во всех моих видениях она была там.

- Пожалуйста, - говорю я Такеру. – Не приходи.

Он медлит, затем кивает головой и покидает церковь.

И наконец-то, после дня, который казался самым длинным из всех, словно он и правда мог тянуться тысячу лет, я выбираюсь из машины на кладбище Аспен-Хилл. Я моргаю от солнца. Глубоко вдыхаю. И иду.

Я думала, что знала, как пройдет этот день, день, который к своему закату увидит меня, стоящей в черном платье на траве кладбища Аспен-Хилл. Я видела это так много раз. Но в этот раз, в этот настоящий раз, это не кажется тем же самым. Сейчас я Клара из будущего. В центре груди болит так сильно, что мне хочется вырезать сердце и бросить его прямо в сорняки. Но я терплю. И иду. Потому что у меня нет выбора, кроме как переставлять ноги, одну за другой.

Я вижу перед собой Джеффри, зову его по имени.

- Давай просто пройдем через это, - говорит он.

В конце концов, какая разница, какого цвета на нем галстук.

Здесь все. Все собрание, каждый из них, даже леди Джулия. Никто не струсил.

Забавно, что пророчество оказалось таким самодополняющимся. Я сходила с ума, пытаясь понять, почему нет Такера. Думала, что он мертв. Думала, что на земле не существует такой силы, что не дала бы ему прийти. А в итоге, его здесь нет, потому что я об этом попросила.

Вот это я называю иронией.

Боль переполняет меня. Вот оно. Время, что было мне предназначено. Время быть сильной, и я должна пройти через это без Такера. Становится так плохо, что трудно дышать. Я останавливаюсь, чтобы перевести дух.

Кто-то берет меня за руку. Кристиан, я знаю, что это должен быть он. Я бросаю на него взгляд, на его элегантный черный костюм, жатую белую рубашку, серебристый галстук. Его глаза с золотыми вспышками покраснели, словно он тоже плакал. В них все вопросы и ответы.

И я понимаю, что вот он – момент истины, именно об этом все время предупреждало меня видение. Я могу отстраниться, вырвать свою руку из его, снова сказать ему, что он мне не нужен.

Я могу сохранить свою злость, свое разочарование от этого безнадежного выбора. Или могу принять его. Я могла бы принять то, что происходит между нами и двигаться вперед. Это слишком сложное решение, чтобы требовать от меня принять его прямо сейчас. Это не честно. Но все это никогда не было честным, это полный провал, с самого начала и до конца.

Дело в том, что он, держа меня за руку, прикасаясь к коже, уменьшает боль в груди.

Словно у него есть способность снимать боль. Рядом с ним я чувствую себя намного лучше. Сильнее.

И ему хочется забрать мою боль. Ему хочется быть здесь ради меня.

Я вижу это в его глазах. Для него я больше, чем обязанность. Я больше, чем девочка из снов. Я гораздо больше.

Я вспоминаю то ноябрьское утро, на кухне в Калифорнии, когда я впервые увидела его стоящим между деревьев, ждущим меня. Мое сердце стучит, рот открывается, чтобы позвать его по имени, хоть я пока его и не знаю, то непреодолимое желание пойти к нему, вздымающееся во мне.

Все это, словно фильм, проходит через мой мозг, каждая секунда, проведенная с ним с тех пор: он, несущий меня к медсестре, в мой первый день в школе, урок истории мистера Эриксона, «Пицца Хат». Мы вместе в подъемнике. Выпускной. А вот мы сидим на переднем крыльце и любуемся звездами. Он, выходящий из-за деревьев в вечер пожара. Каждый вечер, который он провел на моем карнизе, луг, лыжный холм, это кладбище, на котором он поцеловал меня, каждый момент, что был между нами, я чувствовала эту силу, толкающую меня к нему. Я слышала этот голос, шепчущий в моей голове.

- Мы принадлежим друг другу.

Я выдыхаю и понимаю, что стояла затаив дыхание. Я опускаю глаза вниз, на наши соединенные руки.

Его большой палец медленно поглаживает костяшки моих пальцев. Я поднимаю взгляд на его лицо. Слышал ли он трепет моего сердца? Читал ли мои мысли?

- Ты сможешь, - говорит он. Не знаю, говорит ли он о маме или о чем-то еще.

Может, это и не важно.

Я встречаюсь с ним взглядом, сжимаю руку в его руке.

- Надо идти, - говорю я. - Люди ждут.

И мы продолжаем идти. Вместе.

Я ожидаю увидеть людей, стоящих вокруг зияющей в земле ямы, гроб с мамой, установленный сверху, но шок от этой картины все перекрывает. Я знаю слова, которые скажет Стивен. Я ожидаю почувствовать присутствие Семъйязы. Но я не знала, что в тот момент мне будет его жаль.

Я не планировала идти за ним, после того, как молитвы были произнесены, а гроб опущен в землю и засыпан, после того, как толпа рассосалась, оставляя меня, Джеффри, Кристиана и Билли стоять в одиночестве. Я чувствую Семъйязу, его горе, не то горе, которое шло с самого начала – от оторванности от Бога и противостояния своей ангельской сущности, а от окончательного осознания того, что он навсегда потерял мою маму. И я очень четко понимаю, что делать.

Я отпускаю руку Кристиана. И иду к забору у края кладбища.

-Клара? – Встревожено зовет Кристиан.

- Оставайся здесь. Все в порядке. Я не выйду с освященной земли.

Я зову Семъйязу.

Он встречается со мной у забора. Он поднимается по холму в теле собаки, затем преобразуется, и безмолвно стоит по другую сторону ограды с печалью в его янтарных глазах. Он не может плакать – это не предусмотрено его анатомией. Он ненавидит, что ему не было дано право на слезы.

Ужасно быть просто злым. Наконец, я выхожу за пределы сознания.

- Вот, - говорю я.

Я неловко снимаю браслет с запястья, мамин старый браслет с подвесками. Я просовываю его через дыру в заборе.

Он смотрит на меня с вытянувшимся от изумления лицом.

- Возьми его, - подбадриваю я.

Он протягивает руку, осторожно, чтобы не касаться меня. Я опускаю в нее браслет. Тот звякает при соприкосновении. Семъйяза смыкает пальцы вокруг него.

- Это я ей его подарил, - говорит он. – Откуда ты…?

- Я не знала. Я просто действовала по наитию.

Затем я отворачиваюсь и, не глядя назад, возвращаюсь к своей семье.

- Детка, у меня чуть инфаркт не случился, - говорит Билли.

- Пошли, - говорю я. – Хочу домой.

Когда мы отъезжаем, Семъйяза все еще стоит там, словно окаменелый мраморный ангел на кладбище.

Чего я действительно не ожидала по возвращении домой – так это полицейских.

- Что случилось? – спрашивает Билли, когда мы выбираемся из машины и с глупым видом таращимся на полицейскую машину, припаркованную на подъездной дорожке, два офицера прогуливаются вокруг дома.

- Нам нужно поговорить с Джеффри Гарднер, - говорит один из них. Он смотрит на Джеффри. – Это ты?

Джеффри бледнеет.

Билли же просто воплощение спокойствия.

- По поводу чего? – она ставит руки на бедра и пристально смотрит на них.

- Мы хотим знать, что ему известно о пожаре в Полисайдс в прошлом августе. У нас есть основания полагать, что он мог быть в этом замешан.

- Нам бы так же хотелось немного осмотреться, если вы не против, - говорит другой полицейский.

Билли говорит деловым тоном: - У вас есть ордер?

Под ее пристальным взглядом офицер краснеет. – Нет, мэм.