Соня и Александра

– Ирэна, дорогая, ты прекрасно выглядишь! – Он схватил ее руку и начал целовать. – А я как раз хотел идти тебя искать. Ты меня не отпустишь на сегодняшний вечер или на выходные? Все равно же барбекю, а ты знаешь, что это не мой стиль.

– И у тебя хватает наглости меня об этом просить? Почему гости на тебя жалуются?

– Жалуются? Кто? Просто у того обаятельного мужчины язва и ему нужно что-то диетическое. Говоря по секрету, у него еще и простатит, и что-то еще нервное, да, и аллергия буквально на все, и я почти уверен, что еще и… эээ… мужское… э… бессилие… бедный, я просто голову сломал, как ему помочь! Мне кажется, нужно непременно добавить имбирь, как ты считаешь? А еще у него зашкаливает холестерин, тут можно не сомневаться. Очень сложный клиент! Я составлял для него отдельное меню! – Макс склонился к уху хозяйки, впрочем, ябедничал, не понижая голоса. Владимир опять дернулся на стуле и покраснел. Соня в одиночку уже уговорила полбутылки вина и не собиралась останавливаться. – Я предложил ему свой оригинальный фирменный соус, а бедной девочке, его спутнице, десерт для романтического ужина. Я же не виноват, что они отказались! И знаешь, что он заказал? Салат. Обычный салат из огурцов и помидоров!

– Если гости попросили салат, сделай салат, – рявкнула хозяйка, – и никаких выходных. Ты нужен мне здесь. Встанешь и будешь делать барбекю, как миленький!

– Дорогая, ты сейчас просто не в духе. Давай позже все обсудим. Хочешь, я лично сварю тебе кофе. С корицей? Или кориандром? Ты собиралась покрыть лаком шезлонг и стол? Тогда я пойду, накрою свои специи. – Повар склонился к руке хозяйки с поцелуем.

– Это невозможно. Только начало сезона, а мне уже нужен отдых. Кстати, почему Надя опять в слезах? – Хозяйка принялась массировать виски.

– Женщины… Они от меня без ума. Что я могу поделать? Ты же знаешь, как она на меня реагирует. Над чужими чувствами я не властен! – Повар улыбнулся, победно поглядывая на Владимира.

– Я тоже хочу кофе. С корицей, – Соню разморило от вина..

– Макс, будь так добр, свари кофе, – велела хозяйка.

– Я не бармен, а повар! – Макс гордо прошествовал на кухню.

Хозяйка подошла к кофе-машине и приготовила две чашки – для себя и Сони.

– Надя, наша домработница, покажет вам дом, – сказала она.

– Это та женщина, которая плакала? – уточнил Владимир.

Но хозяйка не ответила. Она выпила кофе и сосредоточилась на шезлонге, аккуратными мазками покрывая его слоем лака.

Позже Соня жалела, что проспала самое интересное. Едва они оказались в доме, куда их провела заплаканная домработница, Соня легла на диван и погрузилась в дремоту, еще более тяжелую от того, что пришлась она на пустой желудок.

Надя, видимо, была из тех женщин, которые кормят, убирают, стирают, заботятся, причем делают это по велению души. Сбегав на кухню, она вернулась еще более заплаканная, но со свежим хлебом, куском ветчины, сыром, помидорами-огурцами и бутылкой вина. Проворно сделав сэндвич, так же проворно, с неженской легкостью и сноровкой откупорив бутылку вина, домработница усадила Владимира за стол и уселась напротив – смотреть, как он ест.

– Он каждый сезон женится, – говорила Надя, подкладывая на тарелку Владимира еще один, аккуратно очищенный от кожуры огурец. – Ему ведь уже семьдесят два, а он все не угомонится. И всем рассказывает, что ему шестьдесят четыре. Пять раз был женат, а все свербит в одном месте. Ничему жизнь не научила. – Надя подлила в бокал своему невольному слушателю вина. – Вот опять собрался предложение делать, поэтому и выходной просил.

– Это вы о ком? – уточнил Владимир.

– Так о Максе, поваре! Я вам так скажу: вы его салаты с соусами лучше не заказывайте. Он такое туда намешивает, что в желудке никак не перемешивается. Так вот ему втемяшилось в голову, что его соусы чуть ли не чудодейственные. От всех болезней излечивают. Доктор хренов. А у самого болячек – не счесть. И только я о них знаю. Своим пассиям он про них не рассказывает. А сам волосы красит! Ну разве это нормально? Волос-то не осталось, а он, как женщина, все седину закрашивает, чтобы помоложе да посвежее казаться. И вы его не слушайте – он языком чешет, как корова траву жует. Я его все истории наизусть знаю. И все его приемчики – к ручке приложиться, комплимент сделать да поохать. А к мужчинам он ревнует. Как видит гостя старше сорока, так сразу его от простатита начинает лечить. Или от нервов. А уж язву каждому второму «ставит», знахарь доморощенный. Попадет в одном случае из трех, так чуть ли не экстрасенсом себя чувствует. А кто сейчас здоров? Нет таких. В любого пальцем ткни – гнилое место найдешь. Я так вам скажу, у кого что болит. Это у Макса и простатит, и язва, и нервы. А уж как он начнет про свои подвиги сексуальные заливать, так не остановишь. Ну, я вам по секрету скажу: подвиги так себе. И другие подвиги видали. Но у него же самомнение! Каждое лето влюбляется, курортный роман у него, видите ли, и сразу делает предложение, говорит, что эта любовь – на всю жизнь. И что? Женщин понять можно. Каждой приятно. А если немолодая и давно без мужчины, так ей бальзам на душу. Под таким натиском никто не устоит. Если бы мне так в уши заливали да сразу жениться позвали, то и я бы не устояла. Хочется ведь женского счастья. И семьи хочется, чтобы не одной доживать. Вдвоем-то всяко легче.

Ну а потом, когда глаза открываются, да отпуск к концу подходит, все его невесты исчезают. Никому он не нужен, получается. И приползает сюда, ко мне. Готовить не может, страдает, переживает, лежит с приступом – язва его открывается, хозяйка сердится, гости голодные ходят. Кому такое понравится? Он вам уже говорил, что он гений? Нет? Так еще скажет раз двести. Раз гений, его терпеть должны. Не понимает, старый дурак, что никому не нужен. И где он работу такую найдет, чтобы гостей изводить своими соусами? Хорошо, что Ирэна его терпит. Да я принимаю. Все надеюсь, что угомонится, получит по лбу, так неповадно будет. А он – снова-здорово. Еще и Константин матери нервы треплет. Но тот ладно, по молодости, по дурости. А этот? Вот опять за старое. Ладно, пойду я. Ирэна наверняка уже в бешенстве – лаком даже здесь пахнет. Если ее не остановить, она тут все краской зальет. Успокаивается она так. Мечтает Константину передать дела гостиницы и заняться реставрацией мебели. Вот это все – ее рук дело. А тот тоже, как младенец, все из-под маминой юбки не вылезет. Здоровый мужик, а ведет себя как подросток. Они с Максом – два сапога пара, вот и покрывают друг дружку. Скачут, как козлы, да выделываются, как петухи. Сил нет смотреть. А когда хвост прижмет, так один к мамке кидается, а другой – ко мне. Ох, где бы сил взять да терпения? Ирэна – она святая. Все прощает. Я так не могу. Плачу часто. И этого ирода задушить готова.

Надя явно восторгалась хозяйкой.

– Ирэна такая умница, такая трудяга! Все здесь сделала. А какой у нее вкус! Бусы деревянные может как бриллианты носить. Из старого куска ткани роскошную обивку сделать. Что-то передвинет, переставит, подкрасит и все – интерьер для журнала. Кому сказать, где она эти стулья нашла, не поверят. Все в дом несет, как птичка. Гнездо вьет. Такую могла карьеру сделать, а вот наступила на свою гордость, чтобы мужчинам ее хорошо было. Я так не могу, стараюсь, но не получается. Поэтому одна. Муж был, да не сохранила я его. Теперь думаю, что надо было смолчать, стерпеть, пережить. Жила бы сейчас спокойно и унитазы бы не чистила. Я ведь ничего и не умею… Жизнь прошла, а я так и не выучилась.

– Почему ничего не умеете? Вы так красиво складываете белье! Я видел! Даже залюбовался, – признался Владимир.

Надя улыбнулась – ей был приятен не столько комплимент, сколько внимание.

– Ох, за столько лет любой научится и складывать и застилать, – скромно сказала Надя.

– Нет, тут тоже особый талант надо иметь.

Владимир, накормленный и напоенный, с бокалом вина сел в кресло под кондиционер и наконец смог рассмотреть обстановку. Да, талант и вкус у хозяйки были, вне всяких сомнений. На столе стоял деревянный поднос, расписанный гранатами. Гранаты выглядели как настоящие – слегка подмятые и отлежавшие один бок, как будто надрезанные рукой торговки на рынке, чтобы продемонстрировать спелые внутренности. На стене висела картина. Точнее, багет. Стена – каменная, шероховатая – была самой картиной. Обивка на стульях тоже явно ручной работы. Сами стулья – старые, давно утратившие былую молодую прочность, не сдавали позиций. Сиденья, латаные, перетянутые не единожды, стертые, залитые, отчищенные, полинявшие от пятновыводителей, тем не менее смотрелись трогательно, как смотрятся пыльные и сероватые тюлевые занавески в доме у пожилой дальней родственницы. Или связанные много лет назад крючком салфетки, трогательно и наивно украшающие журнальный столик. Стулья были непарные, собранные на блошином рынке или распродаже – два деревянных, один с мягкими подлокотниками, еще один похожий на трон, с высокой деревянной спинкой. Но они не мешали друг другу за одним столом, а смотрелись ансамблем, будто члены дружной семьи. Высокая спинка – для отца семейства, мягкие подлокотники – для супруги, деревянные – для детей. В прихожей трогательно жались к стене табуретка и детский деревянный стульчик с вырезанной на спинке лошадкой. И не было ни единого сомнения, что на этом стульчике когда-то сидел Константин, и лошадку Ирэна вырезала специально для сына. Да, гостиничный домик, впуская все новых и новых гостей, умудрялся оставаться домашним. То ли за счет тарелок, таких же разномастных, как и стулья, то ли бокалов, собранных из разных сервизов. Вот, салатник на столе – точно из сервиза – наверняка подарок на свадьбу или юбилей. Двадцать шесть предметов. Перламутр. Интересно, в других домах так же? Наверняка.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.