Смертельное путешествие

Хотелось как-то утешить, ободрить его, но я только и сумела, что пробормотать:

– Мне так жаль, что Жан погиб…

Райан кивнул.

– Тебе плохо? – негромко спросила я.

Желваки вспухли на его скулах, затем обмякли.

Я потянулась через стол, горя желанием взять его за руку… И мы оба уставились на мою окровавленную перчатку.

– Но-но, Квинси, только без рукопожатий!

Эта реплика разрядила обстановку.

– Я испугалась, что ты вздумаешь присвоить скальпель, – пояснила я, подхватив упомянутый инструмент.

– Тирелл говорит, что на сегодня твоя работа закончена.

– Но я…

– Уже восемь. Ты пробыла здесь тринадцать часов.

Я поглядела на хронометр.

– Встретимся в храме любви, расскажу о ходе расследования.

Затекшие спина и шея ныли, глаза саднили, словно в них насыпали песку. Я уперлась ладонями в бедра и потянулась, выгнувшись назад.

– Или же… – (Выпрямившись, я обнаружила, что Райан смотрит на меня в упор, многозначительно играя бровями.) —…Помогу расслабиться.

– Я засну, как только голова коснется подушки.

– Тебе нужно поесть.

– Господи, Райан, с чего тебя так заботит мое питание? Право, ты хуже моей матери.

В этот миг я заметила, что мне машет Ларк Тирелл. Он жестом указал на свои часы, а затем резко провел рукой поперек горла. Я кивнула и показала большой палец – мол, все в порядке.

Сказав Райану, что готова с ним поговорить, но только поговорить, я убрала останки в мешок, сделала пометки на контейнере и вернула его сотруднику морга. Сняв защитный костюм, я вышла наружу в обычной одежде.

Через сорок минут мы с Райаном сидели в кухне «Дома на горе» и ели сэндвичи с ломтями мяса. Райан только что посетовал на отсутствие пива – уже в третий раз.

– Пьяница и обжора обеднеют, – отозвалась я, постукивая по бутылке с кетчупом.

– Кто это сказал?

– Согласно Руби, это из Книги притчей Соломоновых.

– Я объявлю государственной изменой потребление легкого пива.

Похолодало, и Райан надел лыжный свитер васильково-синего цвета, который идеально подходил к его глазам.

– Это сказала Руби?

– Нет, Шекспир. «Генрих VI».

– А смысл в чем?

– Руби деспотична, как и король.

– Расскажи о расследовании. – Я откусила от сэндвича.

– Что бы ты хотела узнать?

– Черные ящики уже обнаружили?

– Они оранжевые. А у тебя кетчуп на подбородке.

– Регистратор и самописец нашли?

Я промокнула салфеткой подбородок, дивясь тому, как можно быть таким обаятельным и в то же время неимоверно раздражать.

– Да.

– И что?

– Их отправили в лабораторию НКБТ в Вашингтоне, но я прослушал копию записи речевого регистратора. В моей жизни не было ничего хуже этих двадцати двух минут.

Я молчала, ожидая продолжения.

– У ФАА имеется запрет на посторонние разговоры в кабине, пока самолет не наберет высоту десять тысяч футов, так что первые минут восемь пилоты сосредоточены на делах. Потом они позволяют себе расслабиться, отвечают на запросы диспетчеров, болтают о детишках, обсуждают недавний обед да игру в гольф. Вдруг слышится резкий хлопок – и все меняется. Пилоты тяжело дышат, болтовня сменяется выкриками.

Райан судорожно сглотнул.

– На заднем плане слышен прерывистый писк зуммера, затем стрекот, потом – душераздирающий визг. Парень из группы расшифровщиков опознал все звуки, которые мы слышали: отключение автопилота, превышение допустимой скорости, предупреждение по высоте. Очевидно, это означало, что на какое-то время пилотам удалось выровнять самолет. Слушаешь все это и представляешь, как отчаянно ребята боролись за жизнь. Проклятье!

Он опять судорожно сглотнул.

– Потом слышен пронзительный, леденящий душу вой. Сигнал опасного сближения с землей. Оглушительный хруст. И – тишина.

Где-то в глубине дома хлопнула дверь, и стало слышно, как побежала вода по трубам.

– Знаешь, как бывает, когда смотришь фильмы о дикой природе? Нет сомнений, что вот этот лев сейчас сожрет вон ту газель. И все же ты медлишь, затаив дыхание… А когда неизбежное все-таки происходит, на душе становится так гнусно! Вот и здесь то же самое. Слышишь, как эти люди из нормальной жизни проваливаются в кошмар наяву, точно знаешь, что они погибнут, – и ничегошеньки, ровным счетом ничего не можешь изменить.

– А бортовой самописец?

– Расшифровка данных займет несколько недель, если не месяцев. Уже то, что речевой регистратор проработал так долго, говорит кое-что о последовательности разрушения самолета: ток перестает поступать к самописцам, когда выходят из строя моторы и генератор. Тем не менее пока что НКБТ говорит только, что входной сигнал оборвался внезапно, во время внешне нормального полета. Возможно, это указывает на аварию в воздухе.

– Взрыв?

– Вероятно.

– Бомба или неполадки с механикой?

– Да.

Я окинула Райана испепеляющим взглядом.

– В ремонтных ведомостях отмечено, что за последние два года с этим самолетом несколько раз возникали незначительные проблемы. Стандартные детали были мо дифицированы, и какие-то переключатели пришлось за менять дважды. Впрочем, группа техобслуживания утверждает, что это в порядке вещей.

– Насчет анонимного информатора что-нибудь выяснили?

– Звонки были сделаны с телефона-автомата в Атланте. И у Си-эн-эн, и у ФБР есть записи разговоров, так что сейчас проводится анализ голоса.

Райан отхлебнул лимонада, скорчил выразительную мину и отставил стакан.

– Что нового по работе с останками?

– Разве что строго между нами. Официальные заявления может делать только Тирелл.

Райан сомкнул колечком большой и указательный палец: «Понял, договорились».

– В тканях встречаются инородные тела, а еще много травм голени и лодыжки. Это нетипично для столкновения с землей.

Припомнив пораженную подагрой ступню, я вновь невольно задумалась над этой загадкой. Райан, должно быть, понял что-то по выражению моего лица.

– Что еще не так, малышка?

– Можно обсудить с тобой одну вещь?

– Валяй.

– Тебе это покажется странным.

– Конечно, мы же всегда говорим на такие заурядные темы.

Я снова попыталась испепелить его взглядом.

– Помнишь ступню, которую мы отбили у койотов?

Райан кивнул.

– Она не подходит ни одному из пассажиров.

– По каким параметрам?

– В основном по возрасту, а я совершенно уверена, что не ошиблась в этом. Столь глубоких старцев на борту не было. Возможно ли, чтобы в самолете оказался незарегистрированный пассажир?

– Могу разузнать. У нас в армии было нормой взять в рейс попутчика, но, подозреваю, на коммерческой линии такое вряд ли выгорит. Сотрудники авиалиний иногда летают бесплатно. Это называется «холостой пробег». Правда, их в таком случае должны внести в список пассажиров.

– А ты служил в армии?

– На Крымской войне[15].

Я притворилась, что не слышала этих слов.

– Мог кто-то отдать свой билет? Или продать?

– При регистрации обязательно предъявлять удостоверение личности.

– Что, если пассажир зарегистрировался, предъявил удостоверение личности, а потом отдал билет кому-то другому?

– Поспрашиваю о такой возможности.

Я доела маринованные огурцы.

– А может, кто-то вез биологический материал? По сравнению со всеми останками, которые я обрабатывала, у этой ступни вид более залежалый.

Райан с сомнением глянул на меня:

– Залежалый?

– Распад тканей заметно сильнее.

– Разве на разложение трупа не влияют внешние факторы?

– Разумеется, влияют.

Я вытрясла остатки кетчупа и сунула в рот последний кусок сэндвича.

– Думаю, биологические материалы полагается вносить в декларацию, – заметил Райан.

Я вспомнила, как перевозила самолетом кости, записав их как ручную кладь. И как минимум однажды везла в герметичном контейнере образец ткани, чтобы изучить следы пилы, которой орудовал серийный убийца. Словом, довод Райана меня не убедил.

15

Крымская война велась в 1853–1856 годах.