Воспламени меня (ЛП)

— Ты ничего не упустила— говорит Адам, раздраженно. — Это глупое имя.— Он рассматривает свои ботинки. — Его зовут Парис.

— Как ты узнал это?

Я оборачиваюсь и вижу Уорнера в открывающихся дверях лифта. Он по-прежнему пикает тихо, только сейчас сигнализируя о своем прибытии. Двери закрываются за ним. Он смотрит на Адама в шоке.

Адам быстро моргает, глядя на Уорнера и не зная, что делать.

— Как ты узнал это? настаивает Уорнер. Он идет прямо через нашу группу и хватает Адама за рубашку, двигаясь так быстро, что Адам не успевает среагировать.

Он припечатывает его к стене.

Я никогда раньше не слышала, чтобы Уорнер так повышал голос. Никогда не видела его таким злым.

— Кому ты подчиняешься, солдат? Кричит он. — Кто твой командир?

— Я не знаю, о чем ты говоришь!— Адам кричит в ответ. Он пытается вырваться, и Уорнер хватает его обеими руками, толкая сильнее к стене.

Я начинаю паниковать.

— Как долго ты работаешь на него? Уорнер снова кричит. — Как давно ты проник на мою базу?

Я вскакиваю на ноги. Кэнджи не отстает позади.

— Уорнер— говорю я — пожалуйста, он не шпион.

— Он никак не смог бы узнать Что-то подобное— говорит мне Уорнер, по-прежнему глядя на Адама. — Никак, только если он не является солдатом гвардии Верховного главнокомандующего, и даже тогда это было бы под вопросом. Солдат никогда не будет знать такую информацию.

— Я не солдат гвардии Верховного главнокомандующего — пытается сказать Адам — Я клянусь.

— Лжец— гавкает Уорнер, толкая его сильнее к стене. Рубашка Адама начинает рваться.

— Зачем тебя послали сюда? Какова твоя миссия? Неужели он послал тебя убить меня?

— Уорнер— зову я снова, умоляя на этот раз, забегая вперед, пока я не попадаю в поле его зрения. — Пожалуйста, он не работает на Верховного, поверь мне.

— Откуда ты можешь знать? Уорнер, наконец, смотрит на меня, всего лишь секунду. — Я говорю тебе— говорит он, — невозможно, чтобы он знал это.

— Он твой брат— наконец, выдавливаю я. — Пожалуйста. Он твой брат. У вас один отец.

Уорнер напрягается.

Поворачивается ко мне.

— Что? выдыхает он.

— Это — правда— говорю я ему, чувствуя как разрывается мое сердце. — И я знаю, ты можешь почувствовать, что я не вру— Я качаю головой. — Он твой брат. Твой отец вел двойную жизнь. Он отказался от Адама и Джеймса давным-давно. После смерти мамы Адама.

Уорнер отпускает Адама на пол.

— Нет— говорит Уорнер. Он даже не моргает. Просто ошеломленно смотрит. Его руки дрожат.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Адама, смотря на него с беспокойством.

— Скажи ему— говорю я, теперь в отчаянии. — Скажи ему правду.

Адам ничего не говорит.

— Черт возьми, Адам, скажи ему!

— Ты знала, все это время? Уорнер спрашивает, поворачиваясь ко мне лицом. — Ты знала, и все же ничего не сказала?

— Я хотела, я очень, очень хотела, но я не думаю, что это было мое дело.

— Нет— говорит он, перебивая меня. Он качает головой. — Нет, это не имеет никакого смысла. Как — как такое вообще возможно? Он поднимает голову, оглядывается вокруг.

— Этого не может быть.

Он останавливает взгляд.

На Адаме.

— Скажи мне правду говорит он. Он снова подходит к Адаму, выглядя так, как будто хочет встряхнуть его. — Скажи мне! У меня есть право знать!

И тогда каждое мгновение в мире падает замертво, потому что они очнулись и поняли, что они никогда не были такими же важными, как это.

— Это — правда— говорит Адам.

Два слова, чтобы изменить мир.

Уорнер отступает, запуская руку в волосы. Он трет глаза, лоб, проводя рукой от рта к шее.

Он дышит очень тяжело.

— Как? Спрашивает он, наконец.

И затем.

И затем.

Правда.

Мало-помалу. Она выходит из Адама. По одному слову. А остальные наблюдают за нами, а Джеймс все еще спит, и я тихонько отхожу, этим двум братьям предстоит самый сложный разговор в их жизни.

Глава 64

Уорнер сидит в одном углу. Адам — в другом. Они оба попросили, чтобы их оставили в покое.

И оба они уставились на Джеймса.

Джеймса, который по-прежнему слегка посапывает, свернувшись комочком.

Адам выглядит измученным, но не побежденным. Усталым, но не расстроенным. Он выглядит более свободным. Он больше не морщит брови. Его кулаки разжаты. А лицо настолько спокойно, каким я не видела его уже давно.

Как будто ему стало легче.

Как будто он нес это огромное бремя, думая, что не сможет избавиться от него. Как будто он считал, что рассказав правду Уорнеру, развяжет пожизненную войну между ним и его совершенно новым биологическим братом.

Но Уорнер вовсе не злится. Он даже не расстроен.

Он просто в невероятном шоке.

Один отец, думаю я. Три брата. Двое, из которых чуть не убили друг друга, и все потому, что они были рождены в таком мире. В котором большинство речей, которыми их кормили — было ложью.

Слова, подобно семенам, думаю я, высаживают нам в сердца в юном возрасте.

Они пускают корни в нас, пока мы растем, оседая глубоко в нашей душе. Хорошие слова и прорастают хорошо. Они процветают и находят убежище в наших сердцах. Их стволы растут вдоль позвоночника, обвивая его своими ветками, придерживая нас, когда мы чувствуем себя наиболее неустойчиво; твердо держат нас на ногах, когда мы чувствуем себя наиболее неуверенно. Но плохие слова растут плохо. Они заражают и портят наши стволы, пока они не становимся полыми, заполняя их интересами других, а не нашими собственными. Мы вынуждены вкушать плоды, которые несут эти слова, находимся в заложниках веток, обвивающих наши шей, душащих нас до смерти, слово за словом.

Я не знаю, как Адам и Уорнер собираются рассказать эту новость Джеймсу. Может, они не скажут, пока он не подрастет, и сам не сможет решать, что ему делать с этим. Я не знаю, что станет с Джеймсом, если он узнает, что его отец на самом деле массовый убийца и презренный человек, который уничтожал, каждую жизнь, к которой когда—либо прикасался.

Нет.

Может, даже лучше, что Джеймс об этом не знает пока.

Может, достаточно того, что Уорнер все знает.

Я не могу помочь, но факт того, что Уорнер за одну неделю потерял мать и нашел двух братьев, кажется мне одновременно и мучительным и прекрасным. И хотя я понимаю, что он попросил, чтобы его оставили в покое, я не могу удержаться того, чтобы подойти к нему. Я не скажу ни слова, уверяю я себя. Но я просто хочу побыть рядом с ним прямо сейчас.

Таким образом, я сажусь рядом с ним, и облокачиваюсь головой о стену. Просто дыши.

— Ты должна была мне сказать— шепчет он.

Я колеблюсь, прежде чем ответить. — Ты понятия не имеешь, сколько раз я собиралась.

— Ты должна была мне сказать.

— Прости— говорю я, уронив голову. Понижая голос. — Прости.

Молчание.

Долгое молчание.

Затем.

Шепот.

— У меня есть два брата.

Я поднимаю голову. Смотрю на него.

— У меня есть два брата— говорит он снова, его голос настолько мягкий. — И я чуть не убил одного из них.

Его глаза смотрят вдаль, в них все вместе: боль, растерянность и Что-то, похожее на раскаяние.

— Я думаю, что должен был знать— говорит он мне. — Он может коснуться тебя. Он живет в том же секторе. И его глаза всегда были странно знакомыми. Теперь я понимаю, что они напоминали мне глаза моего отца.

Он вздыхает.

— Это так невыносимо неловко— говорит он. — Я был готов ненавидеть его всю оставшуюся жизнь.

Я вздрагиваю удивленно.

— Ты имеешь в виду... ты не чувствуешь больше ненависти к нему?

Уорнер опускает голову. Его голос настолько понижается, что я почти не слышу его.

— Как я могу ненавидеть его гнев— говорит он — когда я так прекрасно знаю, откуда он берется?

Я ошеломленно смотрю на него.

— Я могу себе представить его отношения с моим отцом— говорит Уорнер, качая головой.

— И как, что он сумел пережить это все, сохранив больше человечности, чем я?