Страница 15 из 46
А еще, честно говоря, Кате не хотелось раскрывать секрет.
– Добро! – сказал Игорь. – Отобью депешу. По телеграфу. С Москвой сегодня не проходит связь…
И они распрощались. Киевляне пошли по домам, а квадратный уральский мальчик – на телеграф. Деньги он вынул из жестяной коробочки «монпансье Ландринъ», которую держал за иконой в углу.
12. ТЕМНО И СТРАШНО
Катя Гайдученко и Митя Садов бежали домой по пустынному шоссе. Резкие синие тени вытягивались на асфальте под их ногами. Гулко шумели сосны. Далеко позади урчал одинокий автомобиль.
Было темно и страшно. Катя ежилась в легком пальтишке.
Длинные тени легли на шоссе. Бесшумно, выключив двигатель на длинном уклоне, ребят обогнала черная машина. Унеслись вперед красные огоньки. Исчезли. Катя смотрела на пустую длинную дорогу, и сами собой, от усталости и боязни, пришли на память пугающие строчки:
…И мчится там скачками резкими
Корабль Летучего Голландца.
Ни риф, ни мель ему не встретятся,
Но – знак печали и несчастья —
Огни Святого Эльма светятся,
Усеяв борт его и снасти.
Она живо представила себе, как бесшумными длинными скачками летит по волнам черный корабль. Возникает из тумана и уходит в туман, принося беду всем, кто его увидит… Ей было стыдно трусить и думать всякие глупости. Но здесь, на темном ночном шоссе, ей казалось – нет, она была не на подводной лодке! На корабле-призраке, страшном «Летучем Голландце», который вечно бродит по морям и колдовской силой заманивает честных моряков на свои мертвые палубы. Заманивает и губит…
А впереди уже засветились витрины магазинов и неоновая реклама Дворца культуры. Вот и булочная. В сквере Марианна Ивановна гуляет с собакой. Катя вздохнула и подумала, что завтра все покажется простым и нестрашным. Поскорей бы уж наступило утро!
13. КАК ШЛА ДЕПЕША
Телеграмма, посланная Игорем Ергиным, вызвала много беспокойства, и ее прочло множество разных людей. Дежурный по Центральному радиоклубу прочел ее очень внимательно и убедился, что депеша составлена по всем правилам. Был указан условный адрес клуба, известный зарегистрированным любителям. Вместо подписи стояли позывные, и дежурный проверил их по регистрационной книге, где записаны позывные всех радиолюбителей Советского Союза. Правильно – под этими позывными работал любитель-коротковолновик из Дровни, Свердловской области, Ергин Ростислав Евгеньевич, беспартийный, год рождения такой-то.
Двадцать лет – возраст вполне сознательный. Дежурный стал заново вчитываться в текст телеграммы:
«25 апреля 14—15 на такой-то частоте принято открытым текстом Морзе язык английский двоеточие всем всем район океана координатами 40 градусов северной 70 западной опасен для плавания».
Текст был составлен толково. Сообщение было важное – ничего не скажешь. Привлекала внимание лишь одна подробность. Каждый грамотный радист знает, что сигналы бедствия и приравненные к ним сообщения передаются на определенных волнах, специально выделенных международным договором. Эти волны разрешается занимать только сигналами бедствия. Таким сигналом как бы зеленую улицу в эфире устраивают. Почему же неизвестный радист работал не на этих волнах, а в любительском диапазоне?
Но дежурный знал, что обстоятельства бывают самые разнообразные. Радиолюбители довольно часто принимают сигналы бедствия. Любители всегда в эфире. Их много. И профессиональные радисты охотно прибегают к их помощи.
Дежурный посмотрел на часы – девятый час. Начальство давно разошлось по домам, а случай неожиданный… Когда получаешь просьбу о медицинской помощи – дело другое. Есть Министерство здравоохранения, есть Институт скорой помощи – звони хоть утром, хоть в полночь, медицина всегда наготове! А тут неизвестно, кому передать сообщение.
Поразмыслив, он соединился с Министерством торгового флота. Там знают, где находится каждый корабль торгового флота, где бы он ни плавал, как бы далеко ни забрался от родных берегов. Там сообразят, о какой опасности идет речь.
Дежурный оператор Министерства торгового флота записал телефонограмму на бланк и отнес ее старшему диспетчеру со словами:
– Вот, Николай Михайлович, опять радиолюбители чудят. Полюбуйтесь! – и отошел к своему столу.
Старший диспетчер Сполуденный, отставной капитан дальнего плавания, выключил микрофон и взял голубой бланк телефонограммы, отставив его на вытянутой руке – носить очки капитан не соглашался.
Прочитав сообщение Центрального радиоклуба, он долго вертел бланк в татуированной ручище и фыркал. Что-то почудилось ему неясное и неприятное в самой возможности такого сообщения. Неизвестно кто, непонятно каким путем сообщает неизвестно о какой опасности, а гигантские корабли должны сворачивать со своих маршрутов. Стальные, тысячетонные громадины, такие могучие и такие хрупкие – старик знал лучше любого другого, какими хрупкими бывают океанские суда. Он стоял на мостиках многих судов и видел в зеленой волне пузыристые следы торпед, и это он терял винты во льдах, это его пускали ко дну черные бомбы с «юнкерсов». А потом он последним скатывался по накренившейся палубе в последнюю шлюпку, или прямо в ледяное море, или, налегая грудью на рукоятки машинного телеграфа, выбрасывался на берег…
Так и говорили: «Слышал? Сполуденного торпедировал немец», или «Сполуденный в сорочке родился, на остатках плавучести выбросился у Новороссийска».
Капитан поправил усы и выбрался из-за диспетчерского пульта, все еще надеясь, что неприятность минует. Юнец мог ошибиться. Его просто могли «взять на пушку».
Он подошел к оперативной карте, раздернул занавес и установил указку на пересечении сороковой параллели с семидесятым меридианом. Надежда на благополучный конец исчезла,
К северу от конца указки проходила линия главного хода, то есть морского пути из Европы в Соединенные Штаты. Хотя советских кораблей здесь не было и в ближайшие двое суток не предвиделось, успокаиваться было нельзя. Морская этика предписывала капитану дальнейшие действия…
– О всех дальнейших сообщениях из Центрального Радиоклуба срочно докладывайте мне, – распорядился капитан.
Дежурный оператор вместо обычного: «Хорошо, Николай Михайлович» – подтянулся и четко ответил по-уставному: «Есть!»
Связь с Министерством иностранных дел капитан оставил до утра.
Он решил даже задержаться после смены, чтобы доложить заместителю министра о происшествии…
Над Москвой пылало, как фейерверк, ослепительное апрельское утро. Исчезли с улиц медлительные машины-поливальщики. Далеко на шоссе грохотали танки, возвращавшиеся с репетиции первомайского парада. Ровно в девять часов старший диспетчер вошел в кабинет заместителя министра и зажмурился – солнце било в глаза через большое окно.
Пока начальник просматривал телефонограмму и короткий доклад диспетчера (бисерным почерком на полях), старый капитан удобно устроился в кресле. Закурил, вытянул гудящие ноги. И подумал, что в западной Атлантике сейчас ночь. Глубокая ночь – два часа по местному времени… Он привычно проконтролировал себя: три часа разницы между Москвой и Гринвичем – нулевым меридианом. И пять часов разницы между Гринвичем и Нью-Йорком, итого восемь.
– Добро! – начальник взялся за перо. – Я пишу: «Старшему диспетчеру Сполуденному Н. М. Срочно связаться с Министерством иностранных дел». Не затруднит вас – задержаться еще на часок, Николай Михайлович?
– Само собой, Иван Егорович, – ответил капитан, очень довольный, что начальник без дальних разговоров поручил ему выполнять то, что он сам наметил.
– Добро! – повторил заместитель министра и уже в частном порядке спросил:
– Как здоровье, Николай Михайлович?
Он спрашивал несколько рассеянно. Не дожидаясь ответа, поднялся и подошел к большой карте на стене. Посмотрел и вдруг свистнул, как мальчишка.
– Э-ге! Сорок и семьдесят западной – здесь же французы работают! Не знали? Адмирал Перрен. Это же место гибели «Леонардо да Винчи».