Страница 14 из 28
Книги были сложены стопками на кофейном столике, полы были пыльными, но не загроможденными, фотографии на стенах висели ровно. Клэри ощутила внезапный приступ боли, когда увидела одну из них, висевшую возле камина, сделанную недавно: на ней она, Люк и Джослин в Кони-Айленде, обнимающие друг друга, улыбающиеся. Клэри вспомнила, как в последний раз, когда она видела сестру Люка, Себастьян заставил Аматис испить из Адской Чаши, а она, сопротивляясь, кричала. Так, словно ее личность постепенно растворилась во взгляде, после того, как она проглотила содержимое Чаши.
Клэри задумалась, похоже ли это на то, как когда ты смотришь, как кто-то умирает. Не то что бы она не видела смерти. Валентин умер у нее на глазах. Конечно, она была слишком юной, чтобы иметь стольких призраков. Люк подошел посмотреть на камин и на повешенные вокруг него фотографии. Он протянул руку, чтобы коснуться одной, на которой были два голубоглазых ребенка. Один из них, младший мальчик, рисовал, а его сестра наблюдала, с любящим выражением лица. Люк выглядел уставшим. Портал перенес их к Гарду, и им пришлось идти вниз через город к дому Аматис.
Люк по-прежнему кривился от боли, которую ему причиняла не до конца зажившая рана на боку, но Клэри сомневалась, что это ранение так влияет на него.
Тишина в доме Аматис, домашние тряпичные коврики на полу, тщательно расставленные личные памятные вещи-все говорило о обыденной жизни, прерванной самым страшным из возможных способов.
Джослин подошла, положив руки на плечи Люка, что-то успокаивающе бормоча. Он повернулся вокруг ее рук, кладя голову на ее плечо. Это было больше из удобства, чем из романтики, но Клэри почувствовала себя, будто наткнулась на их личный момент. Беззвучно она взяла сумку, и пошла вверх по лестнице. Комната для гостей не изменилась. Маленькая; стены окрашены в белый цвет; окна, круглые, как иллюминаторы — и то самое окно, через которое влез Джейс той ночью — и то же самое цветастое лоскутное одеяло на кровати. Клэри уронила сумку возле ночного столика. Того, на котором Джейс оставил ей письмо, сообщая, что уходит и больше не вернется.
Она села на край кровати, пытаясь стряхнуть паутину воспоминаний. Она не понимала, как трудно вернуться в Идрис. Нью-Йорк был домом, нормальным. В Идрисе была война и разруха. В Идрисе она увидела смерть в первый раз.
Ее кровь гудела, тяжело стучала в ее ушах. Она хотела увидеть Джейса, увидеть Алека и Изабелль — они были ее землей, давали ей ощущение нормальной жизни. Она могла слышать, очень тихо, как ее мама и Люк ходят внизу, возможно даже звон чашек на кухне. Она резко встала с кровати и пошла к ее подножию, где был расположен сундук.
Это был сундук, который в прошлый раз принесла ей Аматис, сказав Клэри, чтобы та поискала в нем себе одежду. Она опустилась на колени и открыла его. Та же одежда, бережно упакованная между слоями бумаги: школьная форма, практичные свитера и джинсы, более формальные рубашки и юбки, а под ними платье, которое сперва Клэри приняла за свадебное. Она вытащила платье. Сейчас, когда она познакомилась с Сумеречными Охотниками и их миром ближе, Клэри поняла для чего было предназначено это платье.
Траурная одежда. Простое белое платье и плотно облегающий жакет, из материала, украшенного серебристыми траурными рунами — и практически незаметным узором из птиц на манжетах. Цапли. Клэри осторожно положила вещи на кровать. Она мысленно представила Аматис, носящую эту одежду, после смерти Стивена Эрондейла. Как она аккуратно надевала платье, приглаживая ткань, застегивая жакет — все, чтобы оплакивать человека, за которым больше не была замужем. Облачение вдовы, которая и вдовой себя назвать не могла.
— Клэри? — Джослин появилась в дверях, глядя на дочь. — Что это за. Оу.
Она пересекла комнату и, коснувшись ткани платья, вздохнула. — Ох, Аматис.
— Она так и не разлюбила Стивена, правда? — спросила Клэри.
— Иногда люди не могут этого сделать, — рука Джослин скользнула от платья к волосам Клэри, убирая их назад с материнской точностью. — А Нефилимы — мы склонны любить чрезмерно. Влюбляться всего один раз в жизни, умирать от любовной тоски — мой наставник говорил, что сердца нефилимов похожи на ангельские: Они чувствуют всю людскую боль, и никогда не исцеляются.
— Но ты же смогла. Ты любила Валентина, но теперь любишь Люка.
— Я знаю. — Джослин смотрела отсутствующим взглядом. — Я провела достаточно много времени в мире примитивных, прежде, чем поняла, что у большинства людей иное представление о любви. Я осознала, что можно полюбить не один раз, что сердце можно излечить, и любить снова и снова. И я всегда любила Люка. Я могла не знать об этом, но я всегда любила его. — Джослин указала на лежащую на кровати одежду. — Тебе следует надеть это. Завтра.
Клэри удивилась. — На собрание?
— Сумеречные Охотники погибли и были обращены во Тьму, — сказала Джослин. — Каждый убитый Охотник — чей-то сын, брат, сестра, кузина. Нефилимы это семья. Неблагополучная семья, но… — Она коснулась лица дочери; ее собственное лицо скрывала тень. — Поспи немного, Клэри. Завтра будет долгий день.
После того, как за ее матерью закрылась дверь, Клэри надела ночную рубашку и послушно забралась в постель. Она закрыла глаза и пыталась заснуть, но сон все не приходил. Изображения продолжали внезапно появляться за ее ресницами, как фейерверки: ангелы падают с неба; золотая кровь; Итуриэль в своих цепях, ослепленный, рассказывает ей об образах рун, которые он давал ей в течение всей ее жизни, видения и мечты о будущем. Она помнила сны о брате с черными крыльями, который проливал кровь, шагая через замерзшее озеро…
Она откинула одеяло. Девушка чувствовала жар и жажду, слишком взволнована, чтобы уснуть. Позже она выбралась из кровати и спустилась вниз в поисках стакана воды. Гостиная была наполовину освещена тусклым ведьминым огнем, разливающимся по коридору. За дверью послышался шум.
Кто-то не спал и разговаривал в кухне. Клэри осторожно прошла по коридору, пока мягкий шепот не стал понятным и знакомым. Голос матери она узнала первым, напряженный и несчастный.
— Но я не понимаю, как она могла оказаться в буфете. Я не видела ее с тех пор — с тех пор, как Валентин забрал все, что у нас было, еще в Нью Йорке.
— Разве Клэри не говорила, что она была у Джонатана? — спросил Люк.
— Да, но тогда бы она была уничтожена вместе с теми мерзкими апартаментами, ведь так? — Джослин повысила голос, когда Клэри придвинулась ближе к дверному проему кухни. — Там было много одежды, которую Валентин купил для меня. Будто я собиралась вернуться.
Клэри стояла очень тихо. Ее мать и Люк сидели за кухонным столом; Джослин подперла голову одной рукой, а Люк потирал ей спину. Клэри рассказала матери все о том жилье, которое Валентин обустроил для Джослин, будучи уверенным, что однажды его жена вернется к нему.
Мать спокойно выслушала ее, но очевидно, эта история расстроила ее гораздо больше, чем Клэри себе представляла.
— Его больше нет, Джослин, — сказал Люк. — Я знаю, это кажется почти невозможным.
Валентин всегда был внушительной наружности, даже когда скрывался. Но теперь он действительно мертв.
— Но мой сын — нет, — добавила Джослин. — Ты знаешь, как я постоянно брала эту шкатулку и плакала над ней, каждый год, в день его рождения?
Иногда мне снился мальчик с зелеными глазами, мальчик, не отравленный демонской кровью, способный смеяться и любить, и быть человеком — и этого мальчика я оплакивала, но его никогда не существовало.
«Брала и оплакивала», — подумалось Клэри. Она знала, что значила для матери эта шкатулка. Мемориал по ребенку, который умер, оставаясь живым. В шкатулке лежал локон детских волос, фотографии и крошечный ботинок. Последний раз, когда Клэри видела ее, она находилась во владении ее брата. Валентин отдал ему шкатулку, хотя она так и не могла понять, почему Себастьян хранил ее. Его вряд ли можно было назвать сентиментальным.
— Тебе придется рассказать Конклаву, — произнес Люк. — Если это имеет какое-то отношение к Себастьяну, они захотят знать об этом.