Нечаянный король

И все равно ничто не ворохнулось в душе. Слишком много времени прошло. Семь тысяч лет – срок, не вполне и вмещавшийся в сознание. Сохранись какие-нибудь портреты, изображения, документы, было бы проще проникнуться, а так… Продолговатая груда заросших черно-зеленым мхом камней, уже ничем почти и не напоминавших рыцарский замок, справа проглядывает нечто похожее на примитивную лестницу, в ямах виднеются бурые черепки, впору повторить вслед за святым Рохом, на склоне лет написавшим «Размышления о движении и покое»: «Все, чего ни коснись, хоть ненадолго, да пребывает в покое однажды, и только Время движется неустанно, увлекая за собой даже то, что считается олицетворением покоя…»

Не было ни Времени, ни Вечности – только груда замшелых камней, переживших и долгие тысячелетия покоя, и Шторм, их полную противоположность.

Неизвестно отчего хмурясь, он вернулся к поджидавшим его в отдалении спутникам, взял поводья у телохранителя и рывком взмыл в седло. Медвежья Сотня торопливо сомкнула кольцо, а перед глазами у Сварога на миг вновь встала непонятная и тягостная картина, навещавшая и прежде: странный зал в черно-красных тонах, высокие окна и плоские золотые чаши на столе, и полное одиночество, и смертельная тоска…

Отгоняя это неведомо почему привязавшееся видение, он тряхнул головой и подхлестнул горячего коня. Свита галопом понеслась вслед, гремя оружием и звеня трензелями.

…Еще часа через полтора они подъехали к гребню холма, перевалили через него и стали спускаться в долину, напоминавшую огромный амфитеатр, разве что без скамеек. Она была весьма обширной, не менее трех лиг в диаметре, почти посередине зеленели три округлых высоких холма. И повсюду по склонам, куда ни глянь, стояли люди, пешие и конные, в молчании и строгом порядке, в праздничных одеждах. Их было, пожалуй что, несколько тысяч. Со всей страны собрались – главы кланов и простые дворяне, землепашцы, мастеровые и моряки, книжники и инженеры. Отдельной пестрой кучкой стояли иностранные послы – Сварог их сразу высмотрел, во-первых, по церемониальным вымпелам соответствующих держав, во-вторых, по штанам. Прах побери эти вековые традиции… Но ничего не поделаешь. Коронация есть коронация.

Подъехавший стремя в стремя Даглас сочувственно шепнул:

– Старинные обычаи, мой король, увы…

И, спешившись, сам принял у него поводья. Обреченно вздохнув, Сварог положил топор на траву и, перехватив насмешливый взгляд Мары, преспокойно отвернулся. И направился в гордом одиночестве на вершину самого высокого холма – по неширокой тропинке, окружавшей его спиралью.

На вершине дул легонький ветерок, всадники и пешие казались крохотными, как шахматные фигурки. Навстречу Сварогу, оживившись, двинулись три древних старухи – в простых черных платьях с вышитыми на груди медвежьими головами, седые космы перехвачены широкими повязками из серебряной нити. Морщинистые лица вроде бы светились искренним доброжелательством, но дряхлость их навевала неприкрытую тоску, напоминая о неумолимо текущем времени, не знающем остановок и покоя. Смертельно не хотелось когда-нибудь и самому стать таким же, подпираться корявой клюкой и шамкать беззубо. Как бы исхитриться и помереть в относительном расцвете лет, в каком-нибудь жарком бою, в бездумной сече?

– С прибытием, мой светлый король, – проговорила передняя старуха и поклонилась ему не так уж низко. Должно быть, дело тут было не в отсутствии должной почтительности, а в чисто физических возможностях. Пожалуй что, поклонится земно – так и не разогнется потом, церемонию испортит…

– Приветствую вас, хранительницы земли, – гладко ответствовал Сварог, как учили.

Поначалу, узнав о процедуре здешней коронации, он насторожился – не влипнуть бы ненароком в какой-нибудь языческий ритуал, от которого потом не отмоешься, но мрачный брат Фергас его опасения развеял в два счета, пояснив, что речь идет всего-навсего о возникшем в полузабытые времена безобидном обычае, не имевшем ничего общего с поклонением поганым идолищам. Новоиспеченный король припадает к Матушке-Земле, всего-то и дел, ни кровавых жертв, ни молений черт знает каким силам…

Старуха, казавшаяся высохшей и бесплотной, как большая бабочка из гербария, приступила к делу незамедлительно:

– Раздевайся, твое величество. Люди ждут.

– Совсем? – поежился Сварог.

– А ты как думал? Ты не топчись, не топчись, нас ничем таким уже не удивишь ни в каких смыслах, повидали на своем веку и не такие диковины… Да какие это диковины, если прикинуть…

Вздохнув, Сварог принялся снимать с шеи в первую очередь тяжелые орденские цепи. Среди высших регалий сопредельных держав уже не было гланского ордена Чертополоха, который пришлось снять сразу, едва он согласился занять здешний престол. Так уж было на Таларе заведено – ни один земной король (да и императрица тоже) никогда не носит орденов собственного государства, поскольку он и так распоряжается всеми наградами, как полновластный хозяин, удостаивает и лишает. По размышлении Сварог признал в этом не только определенную логику, но и сермяжную правду…

– Ты одежонку-то на землю клади, клади, – не отставала старуха. – Вешалок тут нету. Трава чистая, не украдет никто, кому тут красть, сам подумай…

Косясь на далеких зрителей, Сварог стягивал последнее. Ну, в конце концов, подзорных труб ни у кого из зрителей нет, тут вам не театр с балеринами, так что придется перетерпеть, в конце концов, это не стриптиз, а ответственнейшая церемония, где никому не придет в голову скалить зубы, за исключением Мары, но ее отсюда и не рассмотреть вовсе…

Оставшись голым, как Адам до грехопадения – лишь с нательным крестиком на шее, единственным предметом, оставшимся от его прошлой жизни, Сварог зябко поежился. Ветерок был не столь уж и пронзительным, но голому человеку и под таким неуютно.

– А это у тебя что? – узрела старуха, тыча сухим пальцем в крестик.

– А этого ты, бабушка, не трожь, – сказал Сварог решительно. – Не твоего ума дело.

– Ох уж, так и не моего… Один ты умный и хочешь правильно жить… Ладно, ложись уж, твое величество… – проговорила старуха и подтолкнула его в спину легоньким кулачком.

Его уже проинструктировали заранее, как именно следует ложиться, – и Сварог опустился в траву лицом вниз, раскинув руки, приник лицом к земле. Мягкая трава щеки не щекотала, пахла дикой свежестью. Где-то рядом, чуть ли не над самым ухом, послышался отчаянный скрежет кремня по кресалу, потом потянуло дымком. Ну вот, теперь отлежаться, пока не догорит запаленная главной старухой лучина (в старину, когда часов еще не было, именно так время и отмеряли), и можно спускаться с холма, чтобы получить, наконец, корону и стать стопроцентным королем…

В следующий миг с ним произошло что-то непонятное, неотвратимо могучее…

Словно мощный порыв ветра пронизал насквозь ставшее бесплотным, как туман, тело, ворвался в мозг, промчался меж ребрами и вырвался из спины навстречу небу, но этот ураган был не холодным, а приятно теплым, всепроникающим, растворившим на миг в чем-то, чему названия не было изначально…

Сварог то ли растворился в чем-то необозримом, то ли оказался переполнен целой Вселенной, стянувшейся в то место, что занимал в пространстве он сам. Перед глазами, в голове с нереальной быстротой мелькали картины и образы. Несмотря на молниеносность их мельтешения, несмотря на то, что они ни разу не повторились, он каким-то чудом ухитрялся их различать, видеть четко – и поросший высокой травой берег тихой реки, и сухую, потрескавшуюся землю, забывшую о дожде, и скачущих по полю коней, и яростно рычавшего у скалы пещерного медведя… Мириады пейзажей щедрой и бесплодной земли, мириады животных и птиц – проходили сквозь его сознание, он был везде и нигде, по всей планете сразу, летел под облаками и полз среди высоких кустов… А потом через сознание рванулись потоком вовсе уж непонятные образы: то клокочущий огонь, то тьма в прожилках непонятного свечения, над головой повисла невероятная тяжесть камня – а в следующий миг он стал бездонной водой, видения и образы стали мешать друг другу, сливаясь в неостановимое падение неведомо куда, к необозримым, но отчего-то вовсе не пугавшим глубинам…