Цвет любви

Похоже, Маркус лишь сейчас заметил меня и смотрит с таким же любопытством, с каким только что изучала его я. Затем его взгляд падает на стоящий рядом со мной чемодан.

— Понял, Маркус — швейцар, да? — произносит он, улыбаясь при этом. Очевидно, он так же мало может сердиться на Энни, как и я. Он пружинящим шагом спускается по ступенькам и, приблизившись ко мне, протягивает руку.

— Привет, Грейс.

— Здравствуй, Маркус. — Я пожимаю его руку и поражаюсь крепкой хватке.

— Ну что ж, давай поселим тебя. — Он усмехается. — Мы, американцы, должны держаться вместе.

За его спиной Энни закатывает глаза, а он поднимает чемодан и несет его по ступенькам, ведущим в дом, а затем исчезает внутри.

— Очень мило с твоей стороны, — кричу я ему вслед. — Спасибо.

— Считай, что мы оказываем тебе услугу, великан. Тебе ведь нужно тренироваться, — присоединяется ко мне Энни, а заметив мой недоуменный взгляд, поясняет: — Маркус — студент института физкультуры, ему летом предстоит принять участие в нескольких соревнованиях по легкой атлетике.

— И что, таскать тяжести ему полезно? — скептически переспрашиваю я.

— Ему нравится, поверь мне. Он всегда готов помочь, — успокаивает она меня, пока мы поднимаемся по множеству ступеней на верхний этаж.

— Вопрос в том, сколько это продлится, если ты будешь так его эксплуатировать, — отвечаю я, потому что ситуация все же немного неприятна.

Маркус ждет нас у открытой двери в квартиру. Чемодана рядом с ним нет, вероятно, он уже занес его внутрь. Он тяжело дышит, и совесть снова начинает мучить меня. Наверное, он ненавидит меня уже сейчас. Нехорошее начало для ночевки в квартире.

— Спасибо, — еще раз тихо повторяю я. — Это было действительно здорово.

— Не за что.

Он улыбается и впускает нас в квартиру. Коридор, начинающийся за дверью, длинный, с высокими стенами и старыми деревянными дверями, ведущими во все стороны. На стенах висят яркие картины и плакаты, а на узких полках между дверями стоят книги, что добавляет квартире уюта. Над дверной рамой закреплен оранжевый платок; во всей квартире так приятно пахнет смесью азиатских приправ, что у меня тут же просыпается зверский аппетит. Неудивительно, ведь за весь день я ничего толком не съела, всего пару печений, лежавших в вазе на столе, за которым проходило совещание.

— Судя по всему, сегодня все мужчины Лондона любезны с тобой, — шепчет мне Энни, пока мы вешаем куртки на вешалку за дверью, настолько заполненную одеждой, что кажется, будто она вот-вот рухнет.

Она шутливо толкает меня локтем, а осознав, что девушка намекает на наш разговор о Джонатане Хантингтоне, я снова заливаюсь краской. Но прежде чем я успеваю что-либо ответить, она уже убегает к двери в самом конце коридора:

— Посмотрю, не нужна ли Йену помощь в готовке. Покажешь ей комнату, да, Маркус?

В некотором смущении я остаюсь в коридоре с Маркусом. Должно быть, он примерно одного возраста со мной, может, немного старше, на нем белая футболка, под которой играют заметные мускулы, и узкие джинсы. У него милая улыбка, и он привлекателен, этого отрицать нельзя. Но если бы мне было дозволено выбирать, кто из лондонских мужчин должен быть особенно любезным со мной с этого самого момента, мой выбор пал бы на Джонатана Хантингтона…

— О’кей, сюда, — говорит Маркус, отрывая меня от размышлений.

Он проводит меня немного дальше по коридору к двери рядом с той, над которой висит платок, и распахивает ее. Я заглядываю мимо него в довольно просторную комнату с кроватью, письменным столом под окнами, шкафом и несколькими книжными полками, которые, однако, все пусты. Комната кажется очень чистой и, очевидно, нежилой. Мой чемодан одиноко стоит на ковре возле кровати.

— Значит, на сегодня это будет твоя комната, — объявляет он, хотя я, конечно, так и поняла.

Я нерешительно вхожу и оглядываюсь по сторонам. Здесь как-то пусто и не так интересно, как в коридоре с плакатами и книгами, но это и неудивительно.

— А давно эта комната пустует? — спрашиваю я.

— Почти месяц, — отвечает Маркус. — Клэр, которая жила здесь раньше, вернулась обратно в Эдинбург. Она тоже работала в «Хантингтон венчурс», в отделе печати. Работа вообще-то была хорошей, но она нашла себе что-то другое. Довольно неожиданно. За комнату за этот месяц она заплатила, и мы просто еще не успели подыскать себе нового соседа.

Услышав эту новость, я пугаюсь. Значит, та женщина из отдела печати, о которой говорила Энни, была не просто ее коллегой, а еще и подругой? Может быть, поэтому она так настойчиво советовала мне не лезть к Джонатану Хантингтону? Что она знает о нем такое, о чем не хочет говорить мне?

— Что-то не так? — спрашивает Маркус. Он выглядит обеспокоенным, и я поспешно улыбаюсь, делая вид, что все в порядке.

— Нет-нет, — заверяю я его и возвращаюсь обратно в коридор.

Маркус показывает еще три двери, не открывая их и не демонстрируя остальные комнаты.

— Это мое царство, чуть дальше живет Йен, а там — резиденция нашей шефини. — Он говорит это с нежностью, и чувствуется, что они хорошо понимают друг друга. — А здесь, — он открывает дверь рядом с моей комнатой, — ванная.

Она не очень велика, и ей срочно требуется ремонт, но здесь есть все необходимое, да и чисто: ванна с кранами, которые нужно откручивать, выглядящими как предметы антиквариата, довольно потертая занавеска, унитаз и различные шкафчики. Часть из них открыта и демонстрирует приличную коллекцию всяческих женских и мужских туалетных принадлежностей, а также несколько стопок полотенец разных цветов, когда-то принадлежавших, очевидно, разным людям. Пестрое пляжное полотенце, еще влажное, сушится на бортике ванны. На стене напротив ванны висит большая картина с изображением пляжа и моря на закате.

— А теперь мы приближаемся к центру нашего царства, к кухне, — продолжает Маркус и идет дальше, к концу коридора, ведущего к большой светлой комнате с кухонной мебелью.

Это не дизайнерская кухня, здесь нет даже нормальной рабочей поверхности, ее обстановка состоит из нескольких старых шкафов, совсем старой плиты, большого серебристого холодильника, выглядящего очень современно и совершенно не вписывающегося в интерьер, и деревянного стола со стульями и скамейкой у окна.

У плиты стоит Энни с другим молодым человеком. Они обнимаются, и он что-то шепчет ей на ухо, заставляя смеяться. Я смущаюсь. Энни не говорила, что встречается с одним из «ребят», с которыми живет, но по их влюбленным взглядам становится ясно, что это, скорее всего, так.

Увидев нас, они отодвигаются друг от друга, и молодой человек с улыбкой оборачивается ко мне. Я с любопытством рассматриваю его повнимательнее. Он ниже, чем Маркус, но кажется жилистым. У него длинные светлые волосы, завязанные сзади в хвостик. На левом ухе у него красуется несколько колечек пирсинга, кожа рук в тех местах, которые видны из-под футболки, покрыта татуировками, равно как и часть шеи.

— Привет, я Йен, — здоровается он со мной, вытирая руки о полотенце, чтобы затем протянуть мне. Рукопожатие у него крепкое. — Энни сказала мне, что ты переночуешь сегодня у нас. — У него шотландский акцент, который кажется мне забавным. Он вообще классный парень, совершенно неповторимый.

— Пахнет вкусно, — говорю я и указываю на кастрюли, в которых он что-то помешивает.

— Мое фирменное блюдо: карри а ля Йен. Присаживайся, скоро будет готово. Маркус, откроешь вино? Бутылка стоит там.

Маркус принимает поручение и начинает возиться с бутылкой красного вина, стоящей на буфете, а я сажусь рядом с Энни, которая устроилась на скамейке за столом и листает журнал.

— Ну что, нравится тебе комната? — интересуется она.

Я киваю, но снова задумываюсь над вопросом, который не дает мне покоя.

— Энни, почему ты не сказала мне, что та женщина из печатного отдела, о которой ты говорила сегодня утром, была твоей подругой?

Энни откладывает газету в сторону.

— Потому что она ею не была, вот почему. Мы жили вместе, и она была милой, но я ее никогда толком не понимала.