Страница 7 из 10
– Четыре тридцать!
Воробей замахал лопатой еще быстрее. Наткнулся на корень и, поскуливая от нетерпения, принялся рубить его.
– Четыре минуты!
Воробей не выдержал и с ужасом оглянулся через плечо. Метрах в тридцати прогревал двигатели танк. От раскаленной брони струился воздух. Танкисты курили, сидя в люках.
– Давай-давай! – подмигнул ему механик. – Пошире могилку-то! Поровней!
– Эй, десантура! – весело крикнул другой. – Костей там не нарыл еще с того призыва? Мы тут ваших закопали – немерено!
Они захохотали. Механик дал газу на холостом, танк взревел – Воробей вздрогнул и замахал лопатой как заведенный.
– Пошел! – Сержант взмахнул флажком.
– Кто не спрятался – я не виноват! – крикнул механик, выплюнул папиросу и нырнул в люк. Гусеницы с гулким лязгом натянулись, и танк двинулся вперед, зажевывая траками землю.
Воробей, обняв автомат, свернулся на дне неглубокого окопа. Свежий срез земли перед его глазами задрожал все сильнее, посыпались песчинки и мелкие камни. Воробей каждой клеточкой своего беззащитного тела вжался в дно окопа. Тень танка накрыла его, гусеница прогрохотала над головой. Воробей вспомнил наконец про гранату, трясущейся рукой вытащил чеку и бросил вслед учебную болванку…
– Гляди, обоссался! – вдруг захохотал Чугун, указывая на Воробья, когда все собрались вместе.
По штанам у того действительно расплывалось мокрое пятно. Воробей, готовый провалиться сквозь землю, стоял опустив голову.
– Вам-то смех, а у меня койка под Воробьем, – сказал Ряба. – Мне чо, с зонтом теперь спать, а, пернатый?
Все снова захохотали. Подошедший сержант молча коротко ударил Рябу тыльной стороной ладони по губам. Смех тотчас оборвался.
– Ты что-то видел, воин? – спросил он, приближая лицо вплотную.
– Нет, товарищ сержант, – забегал глазами Ряба.
– А ты? – тот резко обернулся и ударил Чугуна.
– Никак нет.
– А ты? Ну?! Расскажи, я тоже посмеяться хочу!
– Показалось, товарищ сержант, – ответил Лютый.
Дыгало оглядел остальных.
– Хоть сопли на кулак мотай, хоть маму зови, хоть в штаны ссы – но сделай! Умри, но сделай! А он сделал!
– Отделение, одиночными – огонь! Огонь! Огонь! – командовал Дыгало.
Пацаны лежали на стрельбище. Вокруг поясных мишеней вдали взлетали фонтанчики песка. Лютый, яростно оскалившись, стрелял будто по реальному врагу. Воробей невольно моргал, жмурился на каждом выстреле. Джоконда спокойно, с холодным пристальным взглядом подводил прицел под срез мишени.
Потом каждый держал свою мишень, Дыгало шел вдоль строя.
– Все вниз ушло! Не дергай за спуск, дрочить в другом месте будешь… Нормально!.. А тебе, урод, только огород сторожить, в жопу солью стрелять!..
Он остановился перед Джокондой, глянул на кучные пробоины в мишени, потом на него.
– Занимался?
– Никак нет. Наверное, профессиональное, товарищ сержант, – пожал плечами тот. – Глазомер развит.
Дыгало снова посмотрел на мишень. Достал из кармана пятак.
– Воин! – Он кинул пятак Воробью и указал на линию мишеней.
Джоконда лежал на рубеже, с тем же холодным пристальным взглядом наводя прицел на поблескивающий на солнце пятак. Пацаны столпились за спиной.
Ударил выстрел. Под восторженные крики пацанов пробитый пятак, кувыркаясь, взлетел высоко в воздух.
Пацаны перекуривали, пока стреляло первое отделение.
– Слушай, Джоконда, – сказал Серый. – Вот если честно, без фуфла, чего ты в Афган пошел? Сидел бы в штабе, рисовал – звали ведь. Да вообще от армии закосить мог.
– Не поймешь. – Джоконда, как обычно, жевал зажатую в зубах спичку.
– А ты попроще.
– Попроще? – Джоконда вздохнул, подумал. – Смотри, – прищурившись, указал он на стоящий поодаль танк. – Красиво, правда? Такая мощь, и ничего лишнего, ни одной черточки. Оружие – это самое красивое, что создало человечество за всю свою историю.
Пацаны озадаченно посмотрели на танк и снова на Джоконду.
– Ну? – пожал плечами Серый.
– Был такой художник в эпоху Возрождения – Микеланджело. Его однажды спросили, как он создает свои скульптуры. Он ответил: очень просто, я беру камень и отсекаю все лишнее. Понимаешь? Красота – это когда нет ничего лишнего, никаких условностей, никакой шелухи. А на войне – только жизнь и смерть, ничего лишнего. Война – это красиво.
Пацаны переглянулись. Лютый зло сплюнул под ноги.
– Я не пойму, Джоконда, – ты правда дурак или опять стебаешься? Красиво ему, когда кишки на гусеницы наматывают! У нас все пацаны, кто еще не сел, в Афган пошли. Может, хоть что по жизни изменится. Говорят, с орденом придешь – квартиру дадут. А ему, блядь, красиво. В войнушку поиграть со скуки…
Джоконда только улыбнулся, щурясь на солнце.
Пацаны с разбегу бросались на каменистую землю, били очередями.
– Огонь! Огонь! Огонь! – орал Дыгало, стоя на колене за цепью. – Перезарядились!
Пацаны откатывались за камень, лежа на боку торопливо отщелкивали пустой магазин, доставали из подвески новый.
– Быстрей, уроды! Или ты стреляешь, или в тебя стреляют! Три секунды жизни у тебя! Огонь! Огонь!..
Чугун бил из тяжелого крупнокалиберного «Утеса». Дыгало лежал рядом, глядя в бинокль.
– Ниже возьми! Ниже, я сказал! В горах сто раз срикошетит, пуля расколется, от камней осколки – чем-нибудь да достанешь!
Джоконда целился из снайперской винтовки. Дыгало, изогнувшись, на карачках навис над ним, следя за линией прицела.
– Не торопись! Один твой выстрел десяти рожков стоит! Хороший снайпер – половина взвода!
Воробей с колена наводил гранатомет. Дыгало, обняв сзади, кажется, слился с ним.
– Корпусом целься, корпусом, урод, не руками! Огонь!
За спиной у стоящих цепью с гранатометами на плечах пацанов один за другим взлетали клубы дыма и пыли, далеко впереди среди мишеней рвались гранаты…
БТР с разворота остановился на полном ходу, из распахнувшихся люков посыпались пацаны. Дыгало подгонял, с силой толкая в спину.
– Пошел! Пошел! Пошел!
Стреляя на ходу, пацаны упали за камни и двинулись один за другим короткими перебежками.
– Прикрыли огнем! Не давай голову поднять! Один пошел – остальные прикрывают!
Самолет набрал высоту над долиной. Пацаны сидели вдоль бортов в полной боевой выкладке – броня, парашюты, набитые боезапасом подвески, автоматы, гранатометы. У Джоконды – СВД с зачехленной оптикой, у Чугуна ручной пулемет.
Над кабиной пилотов вспыхнула красная лампа.
– Готовсь! – Дыгало распахнул люк. Пацаны встали вдоль борта, пристегнули вытяжные карабины к натянутому под потолком тросу. Сержант быстро прошел вдоль строя, проверяя амуницию и крепления.
Загорелась зеленая лампа, пронзительно загудел зуммер.
– ВДВ, вперед!
Пацаны с криком «ура», плотной толпой, упершись головой в спину впереди стоящего, посыпались из люка. Дыгало подталкивал их и выпрыгнул последним.
Парашюты с резким хлопком открывались один за другим, пацаны, восторженно захлебываясь ветром, смотрели вверх, на расцветшее белыми куполами небо, перекрикивались, указывая вниз, на крошечную, будто игрушечную панораму.
Чугун от избытка чувств затянул какую-то дикую ликующую песню без слов.
Земля приближалась, десантники отстегнули автоматы и открыли огонь, раскачиваясь от отдачи. Приземлялись один за другим, сбрасывали парашюты и короткими перебежками, прикрывая друг друга огнем, двинулись вперед.
Чугун по-прежнему заливался соловьем в поднебесье. Потом глянул вниз, по сторонам – и умолк. Его отнесло далеко в сторону, внизу был какой-то поселок, а за ним – площадка для пионерских линеек с высоким металлическим флагштоком, трибуной и фанерными щитами, на которых красовались отдающие салют узбекские пионеры и Ленин, тоже смахивающий на узбека. Загорелые до черноты пацанята играли, носились друг за другом, потом глянули вверх – и бросились врассыпную.