Книга судьбы

– Не обращайте внимания… все с ней в порядке. Если б она сидела дома, как послушная девочка, и не выходила на улицу в такой мороз, с ней бы не приключилась беда. – И он ушел выпивать.

Отец сказал:

– Отвезем ее в больницу.

– Погодите, – сказал Махмуд, – господин Эсмаил умеет скреплять сломанные кости. Он живет на углу Шемиран. Сейчас я за ним схожу. Если он скажет, что нога сломана, тогда отвезем сестру в больницу.

Господи Эсмаил, ровесник нашего отца, славился умением вправлять вывихи и лечить переломы. В ту зиму у него было много работы. Он осмотрел мою ногу и сказал, что кость я не сломала, только растянула мышцу. Поставив ногу в таз с горячей водой, он принялся массировать стопу и о чем-то беседовал со мной, и только я хотела ответить, как он вдруг резко повернул стопу. Я вскрикнула от боли и лишилась чувств. Когда очнулась, увидела, что он растирает лодыжку смесью желтка, куркумы и тысячи разных масел. Потом лекарь забинтовал мне ногу и велел две недели беречь ее и не наступать.

Вот беда! Я заплакала:

– Но мне нужно в школу! Скоро уже начнутся экзамены за второй триместр.

До экзаменов, конечно, оставалось еще полтора месяца, и не по этой причине я плакала.

Первые несколько дней я и правда не вставала. Лежала на корей и думала о Саиде. По утрам, когда мои подруги сидели в школе, я закидывала руки за голову, бледное зимнее солнце слабо грело мои щеки, а я тонула в сладостных снах, устремляясь в город моей мечты, в то блаженное будущее, где мы с Саидом…

Только госпожа Парвин донимала меня по утрам. Вечно изобретала предлоги, чтобы навестить матушку. Мне соседка не нравилась, заслышав ее голос, я притворялась спящей. Не знаю, как это наша мать, которая все время рассуждала о вере и приличиях, сдружилась с женщиной, известной всему нашему кварталу – как раз тем, что ходила она не самой узкой и прямой дорожкой, – и как это мать не почуяла, что на самом деле госпожа Парвин интересуется исключительно Ахмадом. Днем, когда Фаати и Али возвращались из школы, кончалась и тишина в доме. Али ничья помощь не требовалась, он способен был в одиночку перевернуть весь квартал. Мой младший брат сделался дерзким и непослушным. Примером для подражания он выбрал Ахмада и обращался со мной почти так же грубо, как Ахмад, особенно в эти дни, когда я не ходила в школу. Мама заботилась обо мне, отец тревожился о моем здоровье, и Али ревновал. Как будто я присвоила что-то, по праву принадлежавшее ему одному. Он запрыгивал на корей, дразнил и мучил Фаати, расшвыривал мои книги и как будто случайно бил меня по больной ноге, так что я кричала от боли. Я со слезами умоляла мать перенести мою постель наверх, в гостиную, чтобы спокойно учиться подальше от Али.

– Но как же ты будешь спускаться и подниматься по лестнице? – возражала она. – И наверху холодно, большой обогреватель сломался.

– Достаточно и маленького.

В конце концов мать уступила, и я перебралась наверх. Наконец-то меня оставили в покое. Я училась, мечтала, писала в свой альбом стихи. Фантазии уносили меня в дальние страны, я записывала имя Саида в свою тетрадь особым, изобретенным мной шифром: я выяснила, как пишется его имя по-арабски, и производила от этого корня все примеры и грамматические формы, которые требовалось использовать в упражнениях: Саад, Саид, Саадат.

Однажды меня навестила Парванэ. При матушке мы говорили только о школе и об экзаменах, которые должны были начаться пятого марта, но как только мать вышла, Парванэ сказала мне:

– Ты себе не представляешь, что происходит.

Я поняла: она принесла мне вести о Саиде. Привскочив от волнения в постели, я взмолилась:

– Расскажи мне, как он? Скорее, пока никто не вошел.

– Хаджи Беспокойный стал еще более беспокойным. Каждый день торчал перед аптекой, глядя по сторонам, а когда убеждался, что я снова иду одна, лицо его темнело, он горестно возвращался в аптеку и закрывал за собой дверь. Сегодня он собрался с духом и шагнул мне навстречу. Краснел, бледнел, потом пробормотал приветствие и, наконец, выдавил из себя: “Ваша подруга уже несколько дней не ходит в школу. Я очень о ней тревожусь. Здорова ли она?” Я решила помучить его и спросила: “Какая подруга?” Он с удивлением посмотрел на меня и ответил: “Та молодая госпожа, с которой вы всегда ходите вместе. Она живет на улице Голшан”. Значит, он даже знает твой дом! Вот хитрец – наверное, проследил за нами. Тогда я сказала: “А, Масумэ Садеги. Бедняжка упала и растянула лодыжку и теперь две недели не будет ходить в школу”. Он побледнел, сказал, что это ужасно, и с тем повернулся ко мне спиной и ушел. Я хотела окликнуть его и сказать, что так себя не ведут, но он и сам, сделав шаг-другой, сообразил, как нелюбезно со мной обошелся, вернулся и сказал: “Передайте ей, пожалуйста, привет от меня”. Затем он попрощался со мной уже как нормальный человек и ушел.

Дрожь моего сердца сказалась в голосе:

– Боже! – в страхе воскликнула я. – Ты назвала ему мое имя?

– Что ты как маленькая! – усмехнулась Парванэ. – В этом нет ничего страшного. К тому же он и так знал твое имя или, по крайней мере, фамилию. Наверное, уже и про твоих предков все выяснил. Влюблен по уши. Должно быть, скоро он явится просить твоей руки.

У меня голова кругом пошла. Я болтала, сама не помню что, и когда мама зашла с подносом чая, она удивленно глянула на меня и спросила:

– Что случилось? Ты так весела!

– Ничего не случилось, – с трудом пробормотала я.

Парванэ поспешила вмешаться:

– Нам раздали сегодня последние контрольные работы, у Масумэ самый высокий балл! – И подмигнула мне.

– Что толку? Для девушки оценки ничего не значат, – вздохнула мать. – Только зря время тратит. Скоро она поселится в доме своего мужа и будет стирать пеленки.

– Нет, матушка, я не собираюсь в скором времени замуж. Сначала я должна получить аттестат.

Проказница Парванэ сказала:

– А потом ее будут звать “госпожа доктор”.

Я сердито глянула на подругу.

– Неужели? – переспросила мать. – Она задумала учиться дальше? С каждым классом эта девчонка становится все самоувереннее. Отец избаловал ее: носится с ней, как будто она что-то из себя представляет.

И мать, бубня себе под нос, вышла, а мы с Парванэ расхохотались.

– Слава Аллаху, матушка в этом не разбирается, а то бы удивилась, как можно сделаться врачом, когда главным предметом выбрала литературу?

Парванэ утерла слезы, выступившие на ее глазах от смеха, и сказала:

– Глупышка, я же не говорила, что ты станешь доктором. Я сказала – “госпожа доктор”, а для этого достаточно выйти замуж за “господина доктора”.

В те светлые, славные дни для смеха не требовалось особой причины. Я была так счастлива, что и боли в ноге больше не чувствовала. Парванэ ушла, а я откинулась на подушку и подумала: “Он беспокоится, он скучает по мне, как прекрасно!” Даже крики Ахмада, бранившего мать за то, что она впустила Парванэ, нисколько меня не тревожили. Конечно же, Али, прирожденный шпион, обо всем донес брату, но мне-то какая забота!

С утра я, прыгая на одной ноге, прибиралась в комнате. Потом, цепляясь одной рукой за перила, а другой, опираясь на бабушкину трость, сползала по лестнице на первый этаж, умывалась и завтракала. Потом так же медленно забиралась обратно на второй этаж, Мама ворчала без умолку: я подхвачу пневмонию или свалюсь с лестницы вниз головой, но я и слушать не слушала. Маленький керосиновый обогреватель вполне меня устраивал, я бы не променяла свою укромную комнатку на целый мир, и внутри у меня разгорался такой жар, что никакой холод не был страшен.

Два дня спустя Парванэ снова пришла меня проведать. Я услышала ее голос у двери и выглянула в окно. Матушка приветствовала мою подругу отнюдь не сердечно, но Парванэ, как будто не замечая ее тона, сказала:

– Я принесла Масумэ расписание экзаменов. – И проскочила наверх, вбежала в гостиную, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, жадно хватая губами воздух. Лицо ее сильно раскраснелось – то ли от холода, то ли от волнения. Не сводя глаз с Парванэ, я вернулась от окна к постели. Задать вопрос я не решалась.