Александр I

… мы были втянуты в странную кампанию, преследуя разрозненные вражеские силы, проходя по отвратительным дорогам, либо засыпанные пылью, либо по колено в грязи, часто скатываясь в отвесные овраги, под переменчивыми небесами, то невыносимо жаркими, то проливающими леденящий дождь… многие части имели запас провианта не больше чем на три дня, который из-за полного разорения деревни не мог быть соответственно пополнен. Четыре пятых армии кормились мясом истощенных, умирающих от голода лошадей… наше питье состояло даже не из плохонького спиртного или хотя бы чистой воды, а из солоноватой жидкости, черпаемой из вонючих колодцев и гнилых прудов… через два или три дня после пересечения Немана армия, и в частности кавалерия, была поражена множеством болезней, главным образом дизентерией, лихорадкой и тифом… вся огромная толпа казалась неуклонно двигающейся к катастрофе…[123]

Трения между Барклаем-де-Толли и Багратионом заставили Александра назначить другого главнокомандующего. Тактика отступления Барклая повсюду в армии была встречена негодованием, и Александр приготовился, уже не в первый раз, стать жертвой обвинений в предательстве России. Единогласный выбор его советников пал на Кутузова. Александр не любил Кутузова, чье присутствие вызывало у него слишком болезненные воспоминания о собственном поражении в битве при Аустерлице, но он был слишком напуган опасным положением России, чтобы рисковать отвергнуть народный выбор. «Публика хочет его назначения, я его назначаю; что до меня, я умываю руки», — говорил он генерал-адъютанту Комаровскому[124]. Аракчеев и сестра Александра Екатерина убедили его не принимать самому командование («Вы должны играть роль не только капитана, но и правителя», — писала Екатерина в июне. «Ради Господа не беритесь командовать самолично», — более резко в августе)[125]. Более того, они считали, что царь должен во время войны руководить всей страной и объединить нацию. Вообще-то, у Александра не было последовательного плана защиты России и он был рад оставить стратегию своим генералам, хотя и боялся возможной общественной реакции на вторжение неприятеля. Услышав о переправе через Неман, он немедленно набросал манифест общего характера, в котором обещал не покладать рук до тех пор, «пока хоть один вражеский солдат остается в моей империи»[126], а его обращение к войскам призывало Божий гнев на голову Наполеона: «Я буду с вами, и Бог будет против агрессора»[127]. Он также отправил Наполеону последнее послание, выражая свое согласие подписать с ним мир, если тот уберегся немедленно, и угрожая, что война будет длиться до тех пор, пока «на земле России будет оставаться хоть один вражеский солдат»[128]. Александр посылал свое предложение в несомненной уверенности, что оно будет проигнорировано, но зато продемонстрирует остальным европейским странам виновность Наполеона в войне.

Александра восторженно приветствовали в Москве, куда он прибыл в июле, он писал оттуда Екатерине, что настроение людей превосходно. Пожертвования в сумме трех и восьми миллионов рублей были сделаны соответственно московским дворянством и купечеством. Патриотическая реакция в России на нашествие не подлежит сомнению. 6 % правительственной казны займы составили в апреле, но пожертвования все еще были существенны для того, чтобы снабжать армию; все сословия, имеющие некоторый достаток, — дворяне, купцы, мещане и духовенство, — поставляли в больших количествах деньги и товары. Например, одиннадцать городских дум в Калужской губернии пожертвовали от себя 239 652 рубля, духовенство — 9204 рубля и 10 фунтов серебряных… По стране в целом более 82 миллионов рублей было собрано в 1812–1815 годах. Но все же в период отступления Александру трудно было поддерживать свою личную популярность. Он писал сестре из Санкт-Петербурга, куда прибыл 3 августа: «Здесь я обнаружил подъем духа гораздо меньший, чем в Москве»[129].

Кутузов продолжал проводить тактику отступления, и к 3 сентября русские стояли уже под Бородино, в 72 милях западнее Москвы. Здесь Кутузов решил дать бой; к тому времени французы уже были ослаблены, большая часть снаряжения брошена. Бородинская битва состоялась 7 сентября. В тактическом отношении французы победили, потеряв, правда, 40 000 человек (включая 14 генерал-лейтенантов, 33 генерал-майора, 37 полковников — командиров частей). Русские потеряли около 50 000 человек, большинство составили пассивные потери от французской артиллерии. Сегюр, участник битвы, пишет:

…[русская кавалерия] двигалась плотной массой, в которой наши ядра прорезали глубокие и широкие борозды… Эта инертная масса просто позволяла убивать себя в течение долгих двух часов, без всякого иного движения, кроме этого падения. Это была ужасная бойня; наши артиллеристы, зная цену храбрости, восхищались слепым, непоколебимым мужеством своих врагов[130].

Несмотря на это, русские войска оказались способными отступить, сохраняя боевые порядки. Вопреки мнению большинства своих генералов, Кутузов решил отступать дальше и оставить Москву. Первая новость, достигшая Петербурга 11 сентября, была о том, что русские одержали великую победу при Бородино; на следующий день начались толки, что это не совсем так. Французы вошли в Москву 14 сентября, но обнаружили, что большинство населения бежало. Пожары пылали пять дней, возможно, начатые графом Федором Васильевичем Ростопчиным, генерал-губернатором Москвы, так что французы нашли город опустошенным.

Новость о том, что Москва взята, достигла Петербурга 21 сентября, хотя формально о несчастье было объявлено только 29 сентября. Отправиться в Казанский собор Петербурга 27 сентября, чтобы отметить одиннадцатую годовщину своей коронации, Александр решил в закрытой карете, так как опасался гнева населения. Император и его свита вошли в собор перед молчащей толпой. Екатерина, узнав плохие новости, информировала брата из Ярославля:

Взятие Москвы довело чувство гнева до высшей точки; неудовольствие проявляется в высшей степени, то же самое касается и вашей персоны. Вы громко обвиняетесь в несчастьях Вашей Империи, в ее проигрышах в общем и в частности, и, наконец, в том, что потеряли честь свою и своей страны[131].

В эти тяжелые времена Александр находит спасение в религии. Его образование не обходило религию полностью, но под руководством Лагарпа внимание уделялось воспитанию моральному более, чем религиозному. В июне 1810 Жозеф де Местр, посол Сардинии, сообщал о высказывании Александра, что «христиане — честные люди, но не служат никаким конкретным целям»[132]. Тем не менее после вторжения Наполеона Александр под влиянием своего друга Родиона Александровича Кошелева предался мистическим идеям. Еще в марте 1811 года он писал Кошелеву: «Как и вы, я полностью доверяюсь Всевышнему»[133]. Так что он уже был предрасположен к этим идеям, но война послужила стимулом для их углубления в его мышлении. Популярна история (имеющая множество вариантов) о его духовной беседе, во время которой в Петербурге он спросил своего друга Александра Голицына (позднее министра по делам религии), как он умудряется сохранять такое спокойствие во времена такого кризиса, и получил ответ, что залогом этого была вера в Бога и Святое Писание. В этот момент Библия Голицына упала на пол и открылась на 91-м Псалме. Голицын потом подарил Александру свою личную Библию. Позднее, во время посещения царем службы по уходящим войскам в соборе, он услышал чтение того же Псалма, и священник сказал ему, что его выбором чтения управлял Господь. Александр тогда заказал Библию и начал свои занятия с изучения этого псалма.

123

H. A. Vossler, With Napoleon in Russia, translated by Walter Wallich, London, 1969, pp. 51–2.

124

N. K. Shil’der, Imperator Aleksandr I, ego zhizn’ i tsarstvovanie, 4 vols, St Petersburg, 1897,111, p. 98.

125

Grand-Duc Nicolas Mikhailowitch [Nikolai Mikhailovich], Correspondance de l’Empereur Alexandre Ier avec sa soeur la Grande-Duchesse Catherine, Princess d’Oldenbourg, puis Reine de Würtemberg 1815–1818, St Petersburg, 1910, pp. 76, 81.

126

Shil’der, op. cit., p. 83.

127

Choiseul-Gouffier, op. cit., p. 94.

128

Grand-Duc Nicolas Michailowitch [Nikolai Mikhailovich], L’Empereur Alexandre Ier: Essai d’étude historique, 2 vols, St Petersburg, 1912,1,P-97.

129

Nicolas Mikhailowitch, Correspondance de lʼEmpereur Alexandre Ier, p. 82.

130

Philippe-Paul de Ségur, Napoleon’s Russian Campaign translated by J. D. Townsend, London, 1959, pp. 76–7.

131

Nicolas Mikhailowitch, Correspondance de l’Empereur Alexandre Ier, p. 83.

132

Francis Ley, Alexandre Ier et sa Sainte-Alliance (1811–1825) avec des documents inédits, Paris, 1975, p. 45.

133

Nicolas Mikhailowitch, L’Empereur Alexandre Ier, II, p. 1.