Александр I

Отношения стали еще более натянутыми после неудачной попытки Наполеона породниться с правящей российской династией в 1810 году, после его развода со своей первой женой, Жозефиной. Александр нанес обиду первым, отклонив предложение Наполеона одной из его сестер, но затем в ответ был оскорблен, когда вскоре после этого Наполеон обручился с австрийской невестой. К началу 1810 года обе стороны всерьез обдумывали возможность вооруженного конфликта. В марте этого года наполеоновский министр иностранных дел, Ж.-Б. де Номпер де Шампань, выдвинул план антирусской коалиции, который подтверждал неизбежность войны. И Наполеон, и Александр осаждали Австрию предложениями о территориальных приобретениях в обмен на союзничество, но Австрия благоразумно воздерживалась от подобных переговоров. Напряженность возросла, когда Наполеон вслед за аннексией Бремена, Гамбурга и Любека 22 января 1811 года захватил герцогство Ольденбургское. Любимая сестра Александра, Екатерина, была замужем за наследным герцогом Ольденбургским, и эта аннексия были прямым нарушением Тильзитского договора.

Весной 1811 года Александр все еще мог писать Наполеону следующее:

России не нужны завоевания, она, возможно, и так обладает слишком большой территорией. В конце концов, не претендуя ни на какую собственность моих соседей, таких как Франция, с какой стати мне желать войны? Более того, лично я расположен к созданию союза с Францией.

Он передавал Наполеону через Коле:

Я хочу союза, я желаю его как человек и как правитель; как человек — потому что я верю, что это позволит сохранить множество жизней; как правитель — потому что считаю, что лучше чем любая другая политическая комбинация, это позволит сохранить мир в Европе географически наиболее выгодным для обеих сторон образом. Я добавлю также, что хочу этого, так как сердечно привязан к вашему императору и к вашей нации: верьте мне, это правда[118].

Наполеон отвечал своему «дорогому другу и брату», выражая столь же твердую дружбу. Но, оставя риторику, обе стороны видели, что теперь вооруженного конфликта не избежать. В августе 1811 года, по случаю своего дня рождения, Наполеон устроил русскому послу князю Александру Борисовичу Куракину публичный выговор, выразив недовольство всеми аспектами внешней политики Александра и угрожая кампанией против России; было очевидно, что он решился начать войну. Александр уверил французского посла Жака Лористона в своем «искреннем желании не воевать» и объявил себя «другом и самым искренним союзником Наполеона». «Слезы наполняли его глаза», — сухо комментирует Лористон[119]. Этот разговор имел место 10 апреля; 21 апреля Александр отбыл в Вильну.

На деле, единственным остающимся спорным вопросом была позиция в предстоящей схватке остальных стран. Фридрих-Вильгельм был вынужден согласиться предоставить 20 000 прусских солдат наполеоновской армии, хотя и заверил Александра секретно, что эти войска будут делать так мало, как только возможно. Русско-австрийские переговоры привели в результате к уверениям Меттерниха, что австрийские войска не будут играть активной роли в кампании, хотя формально Австрия была союзником Франции. Швеция подписала взаимный договор с Россией в апреле 1812 года, а Бухарестский договор гарантировал турецкий нейтралитет. Интересы России и Франции доказали свою несовместимость. Так как две державы не способны были сосуществовать мирно, пришло время определить, которая из них будет доминировать на Континенте.

ГЛАВА 6

СПАСИТЕЛЬ ЕВРОПЫ: 1812–1815

Наполеон в России

Великая армия Наполеона, насчитывавшая примерно от 400 000 до 500 000 человек, меньше половины из которых были французами (остальное составляли в основном немцы, поляки и итальянцы), пересекла реку Неман, вторглась на русскую территорию 23–24 июня 1812 года и быстро двинулась на восток. Наполеон надеялся на быструю решающую битву, в которой он доказал бы свое превосходство над противником. Это позволило бы ему вынудить Александра вернуться к условиям Тильзитского договора, включая присоединение к Континентальной системе, и признать свое подчиненное положение в союзе с Францией. Этот исход помог бы достигнуть изоляции и поражения Британии, настоящего врага Наполеона. Русские силы, между тем, не были готовы встретить врага. Армии были разделены — 90 000 в Вильне под командованием генерала Михаила Богдановича Барклая-де-Толли; 60 000 — еще южнее с генералом Петром Ивановичем Багратионом, а резервные армии из 45 000 — на Волыни с генералом Александром Тормасовым и из 35 000 — в Молдавии с генералом Кутузовым; общее же число войск не превышало французских сил. Когда новость о вторжении достигла Александра, он был на балу в Вильне, одетый в форму Семеновского полка, «которая очень ему шла» и очаровывала дам. Позже он доверительно рассказал, что «сильно страдал от необходимости выказывать храбрость, которую отнюдь не чувствовал» [120]. Он сделал слишком мало для укрепления России и, казалось, раздумывал, не просить ли Британию о союзничестве, и не выработал никакого ясного плана предотвращения надвигающегося вторжения.

У российских военных сил не было ни выбора, ни плана, кроме как отступать перед численно превосходящим противником; французы вошли в Вильну 28 июня, в Витебск — 26 июля и были у ворот Смоленска к середине августа. Отступление, казалось, в общем было одобрено царем, хотя Багратион взывал к нему: «Я молю Вас начать наступление… Никто не должен так запросто шутить с этой страной… Бегство — не для русских… Мы стали хуже пруссаков… Это позорно» [121]. Тем временем, французская армия сама уже ослаблялась дезертирством, болезнями и потерей снаряжения, пока преследовала отступающих русских по плохим дорогам в тяжелых климатических условиях.

Наполеон был разочарован, когда решительная битва, на которую он надеялся, не состоялась ни в Вильне, ни в Витебске, но он верил, что русские не оставят «святого города» Смоленска без борьбы. Французские силы под Смоленском превосходили русских в отношении 185 000 к 116 000. После двухдневной осады французами 16–17 августа Барклай-де-Толли приказал русским войскам отступать и оставить город (обе стороны потеряли около 10 000), и 18 августа французы «побежали как мыши сквозь каждую брешь в стене» [122]. Потеря Смоленска была встречена протестом остальных генералов Александра и его советников, которые, как Аракчеев, были в безопасности вдали от поля битвы; но для Наполеона отступление русских было весьма разочаровывающим и окончательно, решительно вредоносным. Он не планировал двигаться дальше Смоленска и надеялся, что взятие этого исторического города вынудит Александра заключить соглашение. Французские армии вступили в Россию снабженные лучше, чем для любой другой кампании. Провиант был складирован в Данциге для снабжения 400 000 солдат и 50 000 лошадей в течение 50 дней, а Великая армия пересекла границу России со снаряжением на 24 дня. Это означало необходимость устройства в Смоленске зимних квартир, пока будет подвезено остальное снаряжение. Но город был намеренно сожжен русскими, а большинство населения бежало, и ни подходящего убежища, ни дополнительного продовольствия было не найти. Во все время присутствия французских войск в Смоленске (с 18 августа до 14 ноября) было невозможно эффективно управлять городом и обеспечить достаточное снабжение из окружающих деревень. На деле, Наполеон провел там только 6 дней перед тем, как двинуться дальше на восток в надежде вынудить русских отважиться на решительную битву. Лейтенант Вослер рассказывает:

118

Serge Tatistcheff [S. S. Tatishchev], Alexandre Ier et Napoléon d’après leur correspondance inédite 1801–1812, Paris, 1891, pp. 551, 563.

119

Albert Sorel, L’Europe et la révolution française, 8 vols, Paris, 1911, VII, Le Blocus Continental — Le Grand Empire, 1806–1812, p. 566.

120

Madame la Comtesse de Choiseul-Gouffier, Historical Memoirs of the Emperor Alexander I and the Court of Russia, translated by Mary Berenice Patterson, London, 1904, pp. 92, 94.

121

Michael and Diana Josselson, The Commander: A Life of Barclay de Tolly, Oxford, 1980, p. 102.

122

Ibid., p.122.