Слепой. Приказано выжить

Чтобы избавиться от него и окончательно проснуться, он заварил кофе и неторопливо выпил его, стоя у окна и глядя во двор. Во дворе не наблюдалось ничего нового и необычного, и Глеб отчего-то вспомнил, как, стоя на этом самом месте с кофейной чашкой в одной руке и сигаретой в другой, разглядывал зеленовато-золотистую «десятку» с ростовскими номерами. С тех пор прошло чуть больше недели, а казалось, что миновала целая вечность.

Сполоснув под краном и поставив в сушилку чашку, Глеб посмотрел на часы. Время в запасе еще оставалось, и он использовал его, чтобы не спеша, со вкусом выкурить сигарету. На работе он не курил, так что эта сигарета вполне могла оказаться последней в его жизни. «Накаркаешь, дурень», – подумал он, поймав себя на том, что сегодня непривычно часто и всерьез думает о смерти.

Сигарета догорела, время вышло. Глеб почти наяву увидел с шипением взлетающую в зенит красную сигнальную ракету. Руки ощутили гладкое дерево винтовочного ложа, а под левой, толчковой ногой почудилась земляная ступенька, от которой надо было оттолкнуться, чтобы перемахнуть через бруствер. Затаившиеся в тумане на противоположном краю кочковатого, поросшего пустозельем, изрытого воронками поля пулеметы еще молчали, но это были последние мгновения тишины.

С этим надо было что-то делать. Чтобы прогнать абсолютно неуместные романтические бредни, он вслух и довольно-таки громко обозвал себя старым дураком. Это помогло; наваждение развеялось, Глеб выключил проигрыватель, рассовал по местам пистолеты и запасные обоймы и, легко ступая, вышел из квартиры. Уходя, он запер дверь на оба замка, поскольку, несмотря ни на что, рассчитывал вернуться, а возвращаться в дочиста обворованную квартиру не улыбается никому.

К монументу на Поклонной Горе он приблизился в пешем строю, внимательно поглядывая по сторонам. Нынче здесь было довольно многолюдно: на парковке стояли целых два туристических автобуса, пассажиры которых кучками бродили по выложенному бетонными плитами открытому пространству, глазея по сторонам, щелкая затворами фотокамер и практически не обращая внимания на старательно отрабатывающих свой хлеб экскурсоводов. Присмотревшись, Глеб на глаз определил, что все они европейцы, а когда приблизился настолько, что мог расслышать скороговорку гидов, убедился, что наблюдает средних размеров скопление соотечественников. Это было огорчительно: в сложившейся ситуации он предпочел бы японцев, а еще лучше африканцев. Возможно, в рядах доблестных российских спецслужб и отыщется пара-тройка представителей негроидной расы, но наскрести целый автобус чернокожих чекистов – задача заведомо невыполнимая.

Связного он увидел практически сразу. Знакомая фигура с неизменной тросточкой, прихрамывая на пораженную артритом ногу, неприкаянно бродила у всех на виду, хотя обычно Чапай старался не мозолить окружающим глаза и постоянно норовил подкрасться к Глебу незаметно – затем, наверное, чтобы лишний раз доказать, что он не какой-нибудь штатский прощелыга, а настоящий, опытный органавт, съевший зубы на оперативной работе.

Глеб машинально, не придав этому никакого значения, отметил про себя очередное отступление от правил. Отставной подполковник Саблин являлся большим приверженцем армейского порядка и дисциплины, импровизации были не в его духе, и это служило еще одним, совершенно излишним доказательством того, что он перевербован и действует по чужой указке. Кукловод, который им управлял, то ли еще не набрался опыта, то ли просто не считал нужным напрягаться. Во всем этом при желании можно было усмотреть и некоторые утешительные моменты. Судя по тому, что после истории с тротилом и встречи Федора Филипповича с Лагутиным Чапай все-таки явился на встречу, противник вовсе не был всеведущим. Впрочем, по зрелом размышлении утешение это представлялось слабым: поняв, что Саблина просчитали, неведомый супостат мог просто бросить его на произвол судьбы, предоставив самостоятельно, без подсказок объяснять Слепому, зачем вызвал его на свидание. Кроме того, для людей, способных мимоходом шлепнуть генерал-полковника ФСБ, сексот пенсионного возраста заведомо не представлял никакой ценности, и в процессе ликвидации Слепого его могли списать в расход так же легко и непринужденно, как убирающая со стола хозяйка смахивает со скатерти в ладонь хлебные крошки.

Убедившись, что Саблин его заметил, Глеб остановился и напустил на себя праздный, «туристический» вид. Чувствовал он себя при этом вполне по-дурацки, каковое обстоятельство было автоматически обусловлено выбранным для встречи местом. За спиной послышалось приближающееся постукивание тросточки. Глеб скрестил на груди руки, просунув левую ладонь под мышку правой. При всех недостатках отставного особиста, сообразительности ему было не занимать, и через несколько секунд Глеб почувствовал, как в пальцы ткнулось что-то плоское, плотное и угловатое – судя по ощущению, обычный почтовый конверт.

У него немного отлегло от сердца. Несмотря на собственные рассуждения о том, что ликвидировать его при желании могли сотней куда более простых и менее трудоемких способов, Глеб все-таки ждал пули. После их с Федором Филипповичем ночной эскапады вероятность именно такого исхода существенно возросла, и получить вместо пули между лопаток письмецо в ладошку было сравнительно приятно.

Оставалось только выяснить, от кого оно, это письмецо.

– Минуточку, – сказал Глеб, не спеша убрать конверт с глаз долой.

Уже начавший бочком отчаливать от него Чапай остановился, заметно вздрогнув. Сам нарушив все, какие только можно, правила, он был потрясен, столкнувшись с таким вопиющим отступлением от установленного порядка, как попытка адресата вступить в прямой, непосредственный диалог. Как аукнется, так и откликнется; Глеб чуть было не произнес это вслух, но сдержался: Чапай бы его просто не понял. А если бы и понял, что толку?

На глазах у изумленно моргающего связного Глеб открыл конверт. Внутри лежала внушительных размеров пачка денег, с которой соседствовали фотография очередного клиента и листок с краткими установочными данными: фамилия, адрес, занимаемая должность и звание – генерал-майор МВД.

«Парад мертвых генералов», – подумал Глеб.

Текст, как обычно, был распечатан на стандартном принтере. Бумага тоже была стандартная, зато стиль изложения и даже размер фотографии заметно отличались от тех, к которым привык Слепой. Впрочем, эти улики были избыточными, лишними: Глеб и так знал, что Федор Филиппович не имеет к этому письмецу никакого отношения.

– Ну, и от кого сие послание? – осведомился он у покорно ждущего развития событий Чапая.

– Да как обычно, – совсем смешавшись, пробормотал тот, – от Федора Филипповича.

– А если подумать?

– Так я же вам русским языком говорю: от Фе…

– Стоп, – перебил его Глеб. – Я же просил подумать. И советую подумать хорошенько, прежде чем снова открыть рот. У меня мало времени, и я не намерен выслушивать вранье. Будете юлить – пристрелю, как собаку. Мне терять нечего, зарубите себе на носу.

Судя по выражению лица, Чапай поверил в реальность прозвучавшей угрозы на все сто процентов. Какой-никакой, а он был сотрудник органов и наверняка давным-давно понял, с кем имеет дело.

– А разве вы не в курсе? – предпринял он последнюю отчаянную попытку сохранить в тайне секретную информацию и не схлопотать за это пулю в живот.

– Нет, не в курсе, – неумолимо пресек его поползновение Глеб. – Но вы, несомненно, меня просветите.

– Прямо тут?

– Прямо здесь и прямо сейчас, – непререкаемым тоном подтвердил Слепой. – И учтите, что это единственный способ уйти отсюда на своих ногах.

Чапай беспомощно огляделся. Конспиратор из него был еще тот. Проследив за направлением его взгляда, Глеб увидел запаркованный поодаль от туристических автобусов автомобиль, в салоне которого сидели два человека.

– Ну, и что это за люди? – поинтересовался он, небрежно кивнув подбородком в сторону машины.

– Ваши… ваши новые кураторы, – сбиваясь от вполне понятного волнения, сообщил связной. – Они сказали, что работали с Федором Филипповичем и теперь пытаются восстановить созданную им агентурную сеть.