Слепой. Приказано выжить

Так что это – случайность? Тотальное невезение в масштабах целого государства?

Да хрен тебе – случайность, подумал он, открывая дверь голубятни. Потапчуак-то, похоже, прав! Надо бы подключить пару толковых ребят и предложить ему плотно поработать в этом направлении…

И еще он подумал, что, стоя тут, на крыше, представляет собой завидную мишень. Местечко было выбрано, как по заказу – единственное на всем участке, где снайперу ничего не стоило взять его на мушку.

И в это самое мгновение майор Григорьев плавно потянул на себя спусковой крючок «драгуновки». Винтовка сухо щелкнула, толкнувшись в плечо скелетным прикладом, дымящийся затвор выбросил гильзу – тоже дымящуюся, горячую. Топтавшийся на острие перевернутой прицельной галочки монстр, в которого незаметно преобразился генерал Лагутин, послушно рухнул мордой вниз, разбросав по залитому омерзительной слизью клепаному стальному полу подземелья двухметровые лапы с пучками щупальцев на концах. Гигантские плоские ступни с кривыми серо-зелеными когтями пару раз конвульсивно дернулись и замерли носками внутрь, а пятками наружу, красное пластиковое ведро откатилось в сторону, рассыпая по полу свое похожее на груду опарышей содержимое. Мелкие, белесые, смахивающие на вшей-переростков монстры принялись жадно клевать этих опарышей, а один, пройдясь по трупу поверженного гиганта, неожиданно расправил перепончатые крылья и взмыл в кроваво-красное, подернутое черными дымами далеких пожаров небо преисподней. Григорьев хотел его подстрелить, но передумал: летучая тварь была далеко и не представляла опасности, а патроны следовало поберечь: в здешних краях водились экземпляры пострашнее того, которого он только что завалил.

Он выпрямился во весь рост, широко расставив ноги и держа наперевес армейскую снайперскую винтовку с длинным глушителем и восемью патронами в обойме. Девятый находился в стволе, и майор сразу же его израсходовал, навскидку, от бедра выстрелив в возникшего ниоткуда, словно бы из-под курящейся зловонным паром земли, монстра отвратительной пятнистой окраски.

– Земляне не сдаются! – крикнул он другим пятнистым монстрам, что валом валили из бронированной шахты ведущего в чертоги самого Сатаны скоростного лифта, и выстрелил снова.

Остроносая винтовочная пуля прошила навылет тарелку спутниковой антенны и ушла в никуда. Выстрелить еще раз майор не успел: не полагаясь на щупальца и клешни, монстры открыли беглый огонь из ручного оружия, и этот огонь оказался точным – с точки зрения майора Григорьева, избыточно точным.

Падая, он подумал, что выбрал не тот уровень сложности. Мгновением позже он вспомнил, что ничего не выбирал, а потом, уже лежа на теплом от утреннего солнца бугристом рубероиде, увидел, что никаких монстров нет и в помине – нет и, вероятнее всего, никогда не было.

– Охренительные… таблетки, – с трудом выговорил он испачканными алой артериальной кровью губами и отошел.

Его слов никто не слышал, но командир оперативной группы, руководивший задержанием засевшего на крыше снайпера, целиком и полностью разделял мнение покойного майора.

– Земляне не сдаются, – с оттенком изумления повторил он себе под нос боевой клич убитого снайпера. – Это ж надо! А хороши таблеточки, – добавил он, нащупывая в кармане цилиндрический пузырек, и снял трикотажную маску: дело было сделано, прятать лицо стало не от кого, а прижатая тугим трикотажем щетина немилосердно кололась, вызывая неприятный, труднопереносимый зуд в нижней части лица.

Глава 12

Лондонский рейс вылетал в семь двадцать утра. Погода стояла тихая и ясная, так что подниматься в воздух было впору хоть на ископаемом «фармане», хоть на этажерке братьев Райт. К счастью, ничего столь экстремального его превосходительству не предстояло: к его услугам был вместительный, современный и в меру надежный «А-310», совершавший регулярные рейсы между британской и российской столицами.

Когда они прибыли в аэропорт, регистрация уже заканчивалась. Прощаясь, Глеб изобразил, что готов вот-вот пустить скупую мужскую слезу, и даже достал на этот случай носовой платок. Федор Филиппович ворчливо помянул крокодиловы слезы, безнадежно махнул рукой и удалился в сторону стойки регистрации. На ходу он по-стариковски горбился. Его можно было понять: он, боевой генерал, спланировавший и осуществивший десятки, если не сотни сложнейших операций государственной важности, не мог свыкнуться с мыслью, что при определенных обстоятельствах может являться для собственного подчиненного не более чем обузой.

Генерал скрылся за дверью накопителя. У Глеба с плеч упала средних размеров гора – это с одной стороны. С другой, он вдруг почувствовал себя одиноким и потерянным, как отставший в супермаркете от родителей малыш. Избавившись от жены и непосредственного начальника, он был предоставлен самому себе и мог действовать по собственному усмотрению. Ему было не впервой брать на себя решение щекотливых вопросов, но сегодня ему впервые подумалось: а не много ли я на себя беру?

Это, разумеется, была всего лишь минутная слабость. Глеб засек по наручным часам время и, когда минута истекла, сказал слабости: все, гуд бай, до новых встреч. Убедившись, что слабость отправилась на поиски кого-то, не столь буквально воспринимающего расхожие эпитеты, он пересек зал ожидания и заглянул в неприметную дверь, украшенную табличкой с надписью «Посторонним вход воспрещен».

К его немалому облегчению, старый знакомый оказался на месте. Когда-то Глеб, сам того не желая, мимоходом оказал этому человеку услугу, что автоматически перевела его (Глеба, разумеется, а не того, кто сидел за дверью с грозной табличкой) в разряд кредиторов, с которыми невозможно расплатиться до конца своих дней. За очередной выплатой Глеб приходил редко, в случае крайней необходимости: он вовсе не хотел, чтобы должник когда-нибудь пожалел о том, что его жена и дети остались в живых.

Переждав взрыв бурной, явно преувеличенной радости по поводу своего появления, Глеб заговорил о пустяках. В помещении стояло с дюжину мониторов, но его интересовал только один – тот, на котором красовалось множество выстроенных в ровные ряды портретных фотографий каких-то людей. Совершив несколько обманчиво непринужденных, будто бы бесцельных маневров, он стал так, чтобы видеть этот монитор. У него еще немного отлегло от сердца: знакомая физиономия с поредевшей волнистой шевелюрой, венчающей высокий лоб, на мониторе отсутствовала. Напарник должника косился на него, как свинья на ветчину, но Глеб его косые взгляды благополучно игнорировал: когда того требовали обстоятельства, он умел быть толстокожим.

Электрические часы на стене показывали семь двадцать восемь. Сиверов вслух поинтересовался, вылетел ли лондонский рейс. Должник сказал, что сейчас узнает, и, несмотря на неискренние и не особо горячие протесты Глеба, куда-то позвонил. Вылетел по расписанию, сообщил он, положив трубку, и сейчас же испортил хорошее впечатление о себе, зачем-то спросив: а что? Провожал кого-нибудь?

– Нет, – ответил Глеб. – Просто отправил посылку – два кило героина и «узи» с тремя запасными обоймами.

Напарник неопределенно, но без тени веселья хрюкнул, а должник заметно смешался: похоже, оба подозревали, что с Глеба станется. «Делай после этого людям добро», – без особенной горечи подумал Сиверов. Настало самое время уходить, тем более что лондонский борт благополучно оторвался от земли. Спрашивать, все ли зарегистрированные пассажиры заняли места согласно купленным билетам, стоило едва ли: Глеб не хотел привлекать лишнее внимание ни к себе, ни, тем паче, к драгоценной персоне его беглого превосходительства.

Демонстративно посмотрев на часы, он сделал вид, что спохватился, и начал торопливо прощаться.

– А зачем приходил-то? – спросил должник.

Несмотря на затеянную Слепым церемонию прощания, в его тоне все еще звучала плохо скрытая настороженность. Глеба она не задела: он и так знал, что кредиторов никто не любит.