Игроки Господа

— Даверс! — прошипел я, уставившись в темноту и делая еще один шаг вниз.

Кто-то встал с одного из крайних мест, повернулся, сверкнул крошечным фонариком мне в лицо. Я заморгал, отступил назад, врезался пяткой в ступеньку и чуть не упал.

— Зайбэк? Август?!

— Точно. Выключи эту проклятую штуковину!

— Тише! — заволновались слушатели. Вокруг нас парила музыка.

Фестивальный театр Аделаиды, Гранд-Сёркл. Я бывал здесь сотни раз. А эти женщины — знаменитое трио «Эроика», и Сара как-ее-там играет на виолончели. Сара Сэнт-Амброджио. Господи, ну и глупости роятся у меня в голове!

Однако, я прекрасно понимал, в чем дело — просто мой мозг цеплялся за привычное и знакомое. С помощью какого-то волшебства — или супернауки, недалеко ушедшей от волшебства — я мгновенно перенесся из мира вычислительных философов и разбитых НЛО прямо на исполнение тройного концерта Кевина Каски, в мой бывший родной старый добрый город — и мой старый добрый друг Джимбо Даверс в темном костюме, темной рубашке и темном галстуке поспешно вылезал из своего кресла и тащил меня к выходу, преследуемый недовольными взглядами потревоженных любителей музыки.

— На мой взгляд, годится только для саундтреков к сопливым фильмам, — проворчал Даверс, когда мы прошли через двойные обитые двери и оказались в фойе.

— Это нечестно, ты, варвар! — возразил я. Честно говоря, Кафка и мне сильно напоминал Эриха Корнголда, внесшего неоспоримый вклад в деятельность Голливуда лет этак семьдесят-восемьдесят тому назад. Но, может, я просто цитировал мнение Ицхака. Они с Мириам часто таскали меня сюда на концерты, когда я хотел лежать, уткнувшись лицом в подушку, и оплакивать погибших родителей. — Как низко пали сильные мира сего! Так ты теперь работаешь билетером?

— Тетки горячие, с этим не поспоришь. Знаешь, Зайбэк, быть может, у них и лошадиные зубы, но в форме они себя держат великолепно.

— Кто, эротичное трио?

— Ну-ну, по-прежнему мастер дешевых насмешек! — он улыбнулся, продемонстрировав мне все свои зубы. Я не видел его много лет. Он превратился в представительного парня, особенно в этом своем костюмчике благонравного бизнесмена. Конечно, без помпонов и платья, но суть от этого не изменилась. Издевка над всем миром. — Кстати, какого черта ты делаешь в Ад-дере? — внезапно Даверс остановился, схватил меня за руку: — Так, значит, это правда! Ты в бегах!

Мы стояли на ковре с узором из голубых с золотом змей, хватающих друг друга за хвост, неподалеку от бара, который даже в разгар представления неплохо зарабатывал. Полагаю, большую часть его посетителей составляли мужья, притащенные сюда женами.

— Ага, — ухмыльнулся я, но Даверс не улыбнулся мне в ответ. — Перевозил большую партию травы, — прозвучало слабовато. — Даверс, о чем ты лопочешь?

— Это показывали в новостях. Я не был уверен, что речь идет о тебе, но о ком же еще? Труп женщины и два пропавших Зайбэка, ужасный взрыв в мельбурнском доме. Подозревают, что это подстава.

Я скривился.

— По правде говоря, так оно и есть. Даверс, все сложно. Мы можем выпить?

— Ты хоть понимаешь, что они играют здесь только сегодня? Ну да ладно!

Я полез в карман за деньгами. Ни кармана, ни бумажника. Несколько людей в смокингах смотрели на меня и переглядывались, изумленно поднимая холеные брови. Я только сейчас сообразил, что в одежде Тоби выгляжу скорее как дезертир из героического фильма, нежели завсегдатай оперы. «Со стороны Даверса было очень мило удержаться от ехидных комментариев», — решил я, благодарно принимая оплаченный им стакан ледяного пенистого пива. Мы вышли наружу, в жаркую темноту, и уселись на низкую каменную ограду.

— Ицхаку понравилось бы, — заметил я. — Они с Мириам летали на премьеру в Сент-Луис.

— Кому-кому?

— Как это — кому? Мужу моей тети Мириам!

— Я никогда с ними не встречался, балда. И, если уж на то пошло, даже ни разу о них не слышал. И, кстати, как, черт побери, тебе удалось меня выследить? У меня каникулы, и я работаю в двух местах сразу, дружище. По вечерам — билетером, днем — наемным благовоспитанным системным аналитиком. Ну, и по ночам обычно тоже, придерживаюсь американского времени. Великая штука — Интернет! В то время как мы тут с тобой беседуем, я не только не нахожусь на своем посту билетера, а еще и дважды накалываю янки-босса. А если он узнает, как я жульничаю за его великолепную зарплату, то тут же возьмет на мое место программиста-индуса из Банги…

— Что ты имеешь в виду — никогда не слышал о них?! Ты что, не помнишь тот поток невообразимого дерьма, вылившийся на нашу школьную форму, когда мы… — я замолчал, и ледяной запотевший стакан чуть не выскользнул из моей руки прямо на мостовую. — О черт. Это были мои родители.

Даверс бросил на меня опасливый взгляд.

— Да, дружище, жаль, что так вышло, мне нравились твои предки. И очень жаль, что тебе пришлось уехать, мы могли бы отлично повеселиться вместе с крутыми дайверами и расфуфыренными щеголями. Понимаешь, о чем я?

Мне пришлось поставить стакан на землю и наклониться вперед, низко опустив голову. Кровь стучала в висках. К горлу подступила тошнота. Что за чертовщина?! Моя память слетела с катушек!’Я ни разу в жизни не был ни на одном концерте в Аделаиде! В Мельбурне — да, в Даллас-Брукс-Холле, в ратуше, в консерватории, вместе с тетей и дядей. До того, как они уехали в Чикаго и оставили меня на попечении внучатой тетушки Тэнзи. До того, как они…

— Ты в порядке, друг? Черт, значит, это про тебя говорили в новостях!

— Вроде того, Даверс, — я встал и допил пиво. — Мне нужно еще. Только, Джеймс, я вроде как потерял бумажник. Осилишь покупку спиртного для меня? Ты же знаешь, сколько я могу выпить.

Он выглядел заинтригованным.

— Ну хорошо, мистер Раскольников. Но прежде поклянись, что не убивал ту пожилую леди, что нашли под завалами.

— Слово скаута, доктор Джекил!

В благотворно влияющем на здоровье баре для некурящих на Рандл-стрит, убедив-таки подозрительного бармена, что наши юношеские черты скрывают взрослых, умудренных опытом мужчин, имеющих право покупать и употреблять крепкие напитки, согласно «Алкогольному акту», мы наконец уселись, и я, потягивая ром, попытался перекричать оглушительный хип-хоп, исполняемый группой подростков в кепках и треуголках. Белые австралийские детишки, изображающие черных американских детишек, изображающих американских революционеров XVIII века.

— Ты когда-нибудь слышал о Юргене Шмидхубере?

— Что?

Я прокричал имя Даверсу в ухо.

— А о Конраде Цузе? О компьютерном системном анализе?

— А, я-то решил, ты имеешь в виду композитора. Хм… — он задумался, а подростки подробно объяснили, каким именно образом собираются трахать сучек и увечить их — неважно, в какой последовательности — под соответствующую мелодию. — Вычислительная физика, верно?

— Возможно. Расскажи все, что знаешь.

— Парень, нас такому не учат. Ты читал Вольфрама?

— Нет. Вселенная — это вычисление, выполняемое на каком-то огромном компьютере?

— Да, это Вольфрам. Вроде как. И давай обойдемся без религиозного фанатизма, дружище, это вовсе не означает, что программу написал Некто с большой буквы Н. Это просто семафор.

— Что? — мои барабанные перепонки пульсировали в такт песне о членососах.

— Метафора. Аналогия. Ну, конечно, не совсем, скорее гомология. Если только это правда, во что я, честно говоря, не слишком верю, приятель. Слушай, мне надо пойти поздороваться с писсуаром. Держи мое место!

Давенпорт начал протискиваться в сторону уборных. Девчонка с татуировкой на левой щеке и пирсингом в верхней губе посмотрела на меня, демонстрируя свой пустой стакан. Татуировка изображала красно-фиолетовую головку полового члена, перетянутую колючей проволокой. Я печально пожал плечами, изобразив выворачивание пустых карманов, но она все равно придвинулась поближе. Мое сердце дрогнуло, ведь я знал, что Лун не войдет в зал и не сядет, как ни в чем не бывало, рядом со мной. Я покачал головой, и девчонка пробормотала что-то о гребаных педиках, после чего скривила губу, заставив свое украшение подпрыгнуть. Я снова пожал плечами и продемонстрировал ей правую ладонь. Она уставилась на иероглифы с горестным восхищением. Моя куртка была слишком теплой для летнего вечера, особенно в таком месте, заполненном потными возбужденными телами. Я снял ее, свернул и положил на стул Даверса. Из кармана выпала книга и свалилась на липкий пол. Наклонившись, я поднял ее. Пульсирующие огни вряд ли подходили для чтения, однако я все равно начал читать.