Грязь

— Соси это, сука! — приказал он.

Она начала инстинктивно подниматься. Рукой схватилась за что-то, что было прикручено к большому дереву рядом. Они находились неподалеку от забора, окружавшего ферму, она лежала на армейском одеяле, которое он расстелил на опушке леса, около дороги, где она припарковала свой автомобиль. Если бы только она могла совладать с собой и удовлетворить его!

Все это случилось, как в захватывающем сердце ночном кошмаре. Она ехала домой, сделав кое-какие покупки. Ее “датсун” показывал скорость сорок — сорок пять миль в час. И вдруг она увидела человека, стоявшего прямо на середине дороги, — огромного, машущего руками мужчину. Она чуть не наехала на него, но быстро нажала на тормоза.

Она испортила одну из своих дорогих туфель, почти встав на педаль тормоза. “Датсун” завилял по гравию и остановился. Сначала она сильно рассердилась. Мужчина не двигался, только махал руками и что-то кричал, но она не могла ничего расслышать. “Почему он не подходит?” — подумала она.

— Что? — прокричала она через ветровое стекло. Он дружелюбно шагнул к ней и без тени угрозы, несмотря на свою устрашающую внешность, остановился перед автомобилем, продолжая что-то говорить и жестикулируя.

Она опустила стекло почти до конца, все еще не понимая, чего он хочет, и спросила громко:

— Что случилось? Я ничего не слышу!

— Извините, мадам, — произнес он вежливо, заходя с ее стороны, — у нас проблемы там, внизу (он пробормотал что-то похожее по звучанию на “французскую площадь”).

Он говорил быстро и неразборчиво. Озабоченность не сходила с его лица. Ни на секунду не прекращая быстро говорить, он подошел к ней и наклонился вперед. Она подумала, что опять размыло дорогу, когда он наконец замолчал, и вдруг почувствовала, что не может пошевельнуться, — его массивное, гигантское присутствие будто приморозило ее к сиденью. Он не спеша просунулся в окно, дотянулся до ключа зажигания, выключил мотор, прижав ее к креслу, поставил машину на ручной тормоз и открыл дверь.

— Теперь слушай, — прогрохотал он, усевшись на заднее сиденье. — Слушай меня очень внимательно, и я тебя не трону. Итак, не ори, не пытайся привлечь внимание, иначе я убью тебя. Ты понимаешь, о чем я говорю? Кивни, если поняла.

Она автоматически кивнула.

— Ты должна подчиниться мне, иначе я сделаю тебе больно. Ни ты, ни я не желаем этого. Во-первых, я хочу, чтобы ты опустила кресло до конца. Теперь выполняй!

Ее настолько трясло, что она с трудом соображала, и подпрыгнула, нащупав его руку, которая закрывала рычаг. Он резко опустил кресло, ударив ее. Очевидно, учил ее подчиняться.

— Очень хорошо. Теперь ты пойдешь со мной и будешь делать все, что я скажу. Пойдешь? Кивни.

Она послушно закивала.

Несколько секунд потребовалось ему, чтобы оглядеть дорогу и поле. Он опять начал твердить о том, что она должна выполнять его приказания, не устраивать сцен — все то же, что всегда говорил потенциальным, парализованным от страха жертвам. Она уже была готова впасть в это состояние. Однако затем он сказал что-то еще, и она избавилась от оцепенения.

Его огромная лапа обхватила ее тонкую талию, как будто это была стальная станина. Она вышла из машины и почувствовала, что передвигается буквально по воздуху, тащась, через дорожную канаву, где он оставил свою огромную спортивную сумку. Сумку, которую никто из нас не смог бы оторвать от земли, он подхватил так, как если бы это была небольшая стопка книг. Он достал одеяло, бросил сумку обратно в канаву и повлек свою жертву в глубь близлежащего поля. По сути, он нес женщину — ее высокие каблуки касались земли лишь через пять-шесть шагов.

— Улыбнись, — приказал он и, прежде чем до нее дошли эти слова, встряхнул ее, как беспомощную марионетку. — Улыбнись!

Уродливая гримаса исказила ее лицо. Они дошли до забора.

— Сейчас ты должна слушать меня очень внимательно, если хочешь сегодня выжить. — Он защелкнул на ее руках стальные наручники и закрепил их чем-то вроде цепи на ближнем дереве, продолжая говорить. — Я не трону тебя, но ты не должна сопротивляться мне, кричать, пытаться привлечь внимание. Если ты будешь точно выполнять то, что я тебе говорю, скоро пойдешь домой. Кивни и скажи, что поняла.

Она опять закивала, как дрессированный пони, и проговорила хрипло:

— Я-я понимаю.

— Хорошо. Но ты начала плакать. Я не хочу, чтобы ты плакала. Прекрати.

Однако она не могла остановиться и разрыдалась.

Шшшшшлллллеееепппп! Ее ударили так, как никогда в жизни не били. Шлепнули рукой, похожей на стальную сковороду. Она упала на землю и потеряла сознание. Яркие голубые звезды вспыхнули в мозгу на несколько секунд, но вскоре боль заставила ее очнуться. Теперь она плакала открыто. Он нагнулся и погладил ее.

— Мне очень жаль, что пришлось это сделать, но это для того, чтобы ты вела себя нормально. Я не люблю, когда плачут. Если ты опять начнешь плакать, я ударю тебя еще раз. Сейчас ты плачешь. Ты должна остановиться, понимаешь?

— Ой-я-а-и... извините!

— Прекрати!

Усилием воли она заставила себя не плакать. Попыталась дышать глубоко и сконцентрироваться.

— Знаешь, что я хочу, чтобы ты сделала? — Он расстегнул рубашку и опустил штаны, широкие, как большой флаг. Она покрутила головой в знак, того, что нет, не знает. — Нагнись и соси его. Начинай!

Она подчинилась, постаралась взять мерзкую вещь в рот, начала инстинктивно двигаться вперед, потом отпрянула назад, против воли, и опять ей стаяло очень больно. Он запустил свои стальные пальцы в ее волосы, собранные в пучок, и толкнул ее к себе. Член становился упругим и увеличивался, возбуждаясь, и она с трудом смогла взять его полностью в рот.

Он протолкнул свой поднявшийся орган прямо ей в горло, ее почти стошнило, но она не смогла отодвинуть голову для того, чтобы отдышаться, и рефлекторно сжала зубы.

— Ты укусила меня! — заорал он. Держа ее волосы в левой руке, он вытащил развернувшийся во всю длину член, правой рукой отодвигая жировую складку, пытаясь посмотреть, не повредила ли она его обмякшую плоть.

Долю секунды эта штука оставалась инертной. Затем опять стала расправляться, выпрыгнув, как творение Франкенштейна, как жизнь, родившаяся из ничего. Жуткий удар, подобно выстрелу, прорвался через воздух, раскроив ее лицо с громким треском. Несомненно, это треснула кость. Ее шея сломалась. Он продолжал трепать ее волосы левой рукой, начиная мастурбировать в ее неподвижное, уже безжизненное лицо.

Потом опять засунул упавший было член в рот женщины и наконец смог кончить, выплескивая сперму на ее лицо. Затем вытер все армейским одеялом, завернул в него тело и отнес под крону дуба. Он сделал это больше по привычке, чем из боязни, что найдут труп.

Удостоверившись, что никто не идет, убийца направился обратно в сторону дороги и достал из канавы свою спортивную сумку. Ему было немного не по себе от того, что он называл “плохим поведением”: в последнее время он все чаще вел себя, как зверь, — позволял себе выходить из-под контроля.

“Форд”-пикап переезжал через холм. Разъяренный от боли в члене, убийца проковылял к машине, швырнул сумку на заднее сиденье “датсуна” и просигналил “форду”.

— Скажи, друг... не мог бы ты мне сказать, где я могу найти Франис Скрейс? — Подобные невнятные высказывания помогали ему обычно оттягивать время.

— Что найти? — осторожно спросил серьезный бородатый мужчина.

Банковский расплылся в обезоруживающей, сияющей улыбке:

— Извините. Я всего лишь поинтересовался, можете ли вы мне сказать, как найти... — И он мгновенно набросил на голову мужчины петлю из стального кабеля, массивные руки уже держали два скрещенных и покрытых пленкой кольца, которые он перед тем выхватил и бросил к дверце машины на стороне водителя. Голова мужчины вылезла из окна, кровь засочилась сквозь бороду на его пальцы, судорожно вцепившиеся в душившую его проволоку.

Не обращая внимания на яростное сопротивление мужчины, убийца смотрел на дорогу, опасаясь появления другой машины. Потом, стянув еще сильнее удавку на шее жертвы, он утихомирил наконец горячий прилив ярости. Дело было сделано — он вытер орудие убийства о рубашку трупа.