Сага о Хельги

Однако Эйрик не стал конунгом, потому как такова была плата за то, что Свейн Вилобородый привел свои корабли. Как и его отец, Эйрик стал ярлом и получил земли в лен у Свейна конунга данов. Часть земель отошла его брату, Свейну сыну Хакона. Еще немного, пограничные земли, – Олафу конунгу свеев.

И так на долгие годы в северных землях наступил мир, коровы и овцы тучнели, а хлеба колосились, обещая к осени доброе пиво. Воины ходили и на восток, и на запад, не боясь оставить свои земли под присмотром малого числа домочадцев, ибо никто не решался вызвать на себя гнев могущественных конунгов. И говорили люди тогда, что старые боги вернулись и даровали им изобилие в награду за верность.

И только епископы и священники, что жили в Еллинге у конунга Свейна были недовольны тем, что мало кто слушал их, не имея над головой занесенного меча. Хотя были средь них и такие, что говорили,  что нельзя окрестить народ огнем и мечом. И что Белый Христос хотел, чтобы к нему приходили с миром. Однако их не особо слушали, потому как были они бедны и никого не могли одарить серебром и красивыми крестиками, привезенными из далеких стран.

Но мало кому было дело до того, что говорили поклоняющиеся Белому Христу, потому как народ на всем Севере больше доверял старым богам и у них просил защиты, когда хворала скотина, или когда надо было выйти в бурное море. В старой вере растили они и детей, которых в те годы родилось немало.

И только конунги Свейн и Олаф смотрели – один на запад, другой на восток, и не было им покоя. И не раз уходили с ними за море охочие до битв мужи и возвращались с немалой добычей.

Так и текла жизнь на Севере без битв и усобиц. И хотя кое‑кто говорил, что Олаф сын Трюггви выплыл и был спасен Астрид, женой Сигвальди, но никто не хотел в то верить. И, принося жертвы, молились, чтобы времена Олафа никогда не вернулись.

Сага о том, как Хельги сын Торбранда воротился домой

После битвы при Свольде был большой пир, который конунги Свейн и Олаф устроили прямо у подножия холма, с которого они глядели на море в ожидании битвы. И на пиру Хельги сказал свою драпу, однако мало в ней было слов о доблести данов и свеев и не много было тех, кто похвалил ее. Зато все хвалили те висы, что сложили Торд Колбейнсон или Хальдор Враг Христиан. В них конунг Свейн сравнивался с Сигурдом, и под его топором вражьи воины падали, как сжатые колосья. Плащ Свейна окрасился кровью, и его алый цвет вселял ужас во врагов, которые разлетались в стороны подобно осенней листве, сорванной с деревьев черным ветром. Олаф конунг свеев же был подобен Тору, метая стрелы, точно молнии, в корабли врагов.

Кетиль смеялся над этими драпами даже больше, чем он смеялся над неудачей Хельги. Он говорил, что, конечно, из тех воинов, кто действительно был в битве и смог поднять голову над щитом и что‑то разглядеть, многие сочтут то, что сказывают Торд и Хальдор, достойным смеха, однако слава переживает человека, и уже через несколько лет скальды будут воодушевлять данов на битву этими висами.

А Харальд Заяц добавил, что через несколько лет и сам Свейн будет верить тому, что о нем говорят скальды, а Олаф конунг свеев уже и сейчас, видать, поверил, что пускать стрелы издалека, прячась за щитами, означает уподобиться Тору, мечущему свой молот в инеистых великанов.

Но Хельги все же сказал, что не будет ничего менять, хотя бы и не видать ему золота конунгов, потому как слава об этой битве разнесется по всему Северу и сказывать о ней будут долгие годы. А потому нельзя, чтобы те, кто не ступил на борт вражьего корабля, превратились бы в величайших воинов, каких Один держит по правую руку от себя в Валхалле. А потом он выпил крепкого датского пива и заснул.

Ярла Эйрика на пиру не было, потому как отплыл он переговорить с норвежскими бондами, что всё еще держали свои корабли неподалеку. Отправился он, взяв с собой только Гудбранда и брата Свейна, чтобы показать, что не боится безоружным прийти к своим людям. Там он торжественно повторил слова своей клятвы, что дал на «Длинном змее». А в свой черед бонды поклялись ему в верности.

На следующий день ярл устроил пир для всех норвежцев, что были с ним: и для тех, кого привел Олаф, и для тех людей, что скитались с ним по Балтике долгие годы. И на пиру Хельги Торбрандсон, наконец, показал себя настоящим скальдом. И говорил он в своей драпе и о «Железном баране», что оборвал бег коней Ран ломающего кольца Олафа, и о сыне Хакона, что своей грозой щитов накормил стаи лебедей крови[55].

Сказал он также и о Гудбранде, который, направил корабль между «Коротким змеем» и соседним кораблем Олафа, подобно тому, как кабан бросился растоптать змею. И про Бьёрна, который, не вымокнув в ливне копий, сумел перерубить канат, связывающий воедино плавучую крепость сына Трюггви. И последние слова его были такие:

Одина птицы слетелись.

Созвал их на пир сына Хакона.

Высокий будет свидетель

Клятвы, вернувшей законы.

И не раз, пока Хельги сказывал, его прерывали крики и одобрительный стук рогов друг об друга. А после последних слов все вскочили со скамей и сказали здравицу ярлу Эйрику. Ярл подозвал к себе Хельги Торбрандсона и надел ему на шею золотую цепь с двумя рубинами, на что Кетиль потом сказал:

– Сколько ни живу я на свете, а нет у меня мудрости, что вы, скальды, впитываете с молоком матери. Двое скупцов не дали бы тебе столько, сколько дал ярл Эйрик, даже если бы ты сказал, что оба они славнее Сигурда и самого Тора.

Хельги ответил, что, видать, то награда ему за честность, однако Кетиль рассмеялся и сказал:

– Видел я, чтобы золотом платили за лесть, но еще никогда на моей памяти золотом не платили за честность. Цепь эта и рубины эти за то, что ты в своей драпе сказал одно: только норвежцам под силу победить норвежцев. И победу эту боги дали Эйрику только потому, что хотели вернуть на нашу землю исконные законы.

И потом все долго веселились, и одно было плохо, что женщин в их стане совсем не было.

На следующий день делили добычу, и Бьёрн получил долю кормщика за то, что он ударом топора сумел перерубить канат, привязывающий «Короткого змея», так что «Короткого змея» развернуло и его окружили с трех сторон. Бьёрн, правда, говорил, что всё было сделано, как велел Гудбранд: много людей закрывали щитами нос «Вепря» и с боков, и сверху, а он лишь выскочил из‑за щитов на мгновение и рубанул что есть силы. Однако сам Гудбранд сказал, что мало нашлось бы смельчаков, что сделали бы такое, потому как стрелы и копья сыпались на них так, что в ином щите оставалось торчать по два копья да по дюжине стрел.

Попировав, все собрались по домам. Ярл ушел со всеми восемью десятками кораблей в Норвегию, и только Хельги с Бьёрном попросили его освободить их от службы до праздника Йоля, ибо собирались они забрать свои семьи из Сигтуны и отправиться в Норвегию по морю, пока не стало холодать.

Ярл не стал чинить им препятствий, только сказал, что на Йоль ждет их в Хладире.

На прощание Хельги обнялся с Кетилем, и оба они дали клятву, что увидятся не позднее Йоля и, что бы ни случилось, не прервут свою дружбу. И Хельги сказал:

– Простым пастухом встретил я тебя, Кетиль, четыре года назад. И ты сделал меня воином. А став воином, я смог исполнить свою мечту и стать скальдом и жениться на Ингрид. И верю я, что и твоя мечта исполнится, и поведешь ты в бой десятки кораблей. И тогда, хотел бы я верить, найдется на одном из них место и для простого скальда.

Кетиль рассмеялся и ответил:

­– Сколько бы я ни тужился, не под силу мне было сделать из тебя скальда. Этот дар дали тебе Один или его сын Браги. Но воином с нами ты стал не последним, и рад я буду видеть тебя на носу своего корабля, куда бы мы ни держали путь.

Бьёрн также обнял Кетиля и поблагодарил его за всё, что тот сделал для их семьи.

– Мой дом – это твой дом, Кетиль Гудбрандсон. Ты всегда желанный гость у нас, – сказал он, прощаясь.