Дьявол

– В чем дело? Ради Христа, Рори, что случилось? Ты что, заболел, сошел с ума или и то и другое сразу?

Рори кое‑как смог собраться с мыслями.

– Мэри, Мэри, Мери! Вы что, не понимаете? Там Мэри! Ее убили!

– Мисс Мэри? – Мама Фиби туже затянула простыню вокруг себя. – Вы говорите – мисс Мэри, миссас Фортескью?

Рори молча показывал в направлении своей комнаты, где свет от свечи освещал плиты коридора. Мама Фиби побежала туда. Остальные последовали за ней.

– Боже праведный, это правда. – Она стала на колени перед кроватью и двумя своими черными руками взяла безжизненную руку Мери. – Кто‑то это сделал. Убил мою миссас Фортескью. О, Боже праведный, кто же мог совершить это грязное дело? Кто убил мою мисс Мэри?

– И почему? – Слезы заполнили глаза Рори, и он подошел ближе, пока Мама Фиби поднималась на ноги, обхватив его одной черной рукой.

– Пропустите меня, – раздался пронзительный голос Тио Карло.

Он протиснулся между Тимом и Пенни, мимо Питера и Гани‑меда и протянул руку, чтобы взять руку Мери. Он схватил ее за запястье своими когтями, пытаясь нащупать пульс, но пульса не было. Скорбно поджав губы, он горестно закачал головой.

– Она совершенно мертва. Этой бедной мисси уже ничем нельзя помочь. Я думал, может, смогу, если она не совсем умерла, но ее больше нет. Бедная маленькая мисси.

Заунывный вопль вырвался у Пенни, который был подхвачен Мамой Фиби, пронзительное улюлюкающее причитание, которое прекратилось так же внезапно, как и началось.

Мама Фиби оборвала стенания на высокой ноте. Она отпустила Рори, схватила кричащую Пенни и встряхнула ее.

– Какой прок стоять тут, ничего не делая. Времени на причитания сейчас нет. Надо сделать то, что мы можем, для бедной миссас Фортескью и надо найти того, кто это сделал. По‑моему, я знаю кто.

– По‑моему, я тоже знаю. – Мозг Рори снова заработал после возвращения его тела в нормальное состояние.

– Дело рук этой никчемной суки Мараи, вот кого, – вынесла приговор дьяволице Мама Фиби.

– Это она. Она не хотела, чтоб какая‑либо другая женщина обладала им. – Тио Карло подтвердил приговор своей сестрицы.

– Тогда где же она есть теперь? – Мама Фиби оглядела комнату, как будто Марая пряталась где‑то в темноте. Она улетела, вот где она, – ответил ей Тио Карло. – Взяла и улетела.

– Если б мы смогли найти ее кожу под глиняным кувшином, где она ее прячет, то она уже не сможет вернуться, – впервые за все время проговорил Ганимед.

– Да не может она летать без кожи сегодня ночью. Она где‑то спряталась. Ты же знаешь, она не сукуя и не может летать.

Рори вспомнил, что Марая говорила, как они с Питером прятались, когда забирали остальных рабов на продажу, а потом вернулись на плантацию. Он спросил Питера, который ответил, что они, в общем‑то, так и не выходили из дома, а спрятались в темном чулане за кухней, где хранятся овощи. Рори отослал его вместе с Тимом проверить чулан.

– Вам лучше одеться, – сказала Мама Фиби Рори. – И тебе, мальчик, – она показала пальцем на безымянного юношу, сопровождавшего ее. – Иди оденься. Никому не интересно смотреть на твою голую задницу, тем более мне. Ты, Пенни, надень сорочку, беги на кухню, разожги огонь и поставь вскипятить чайник, а потом возвращайся сюда. Нам надо обмыть миссас Фортескью и положить ее на стол, прежде чем она окоченеет. А сейчас все за дело. Карло, забирай своего мальца Ганимеда и скажи, чтоб приготовил кофе. Если он может готовить для тебя всякие варева, значит, и кофе сможет сделать. Надо же чем‑то набить животы, и лучше послать мистера Тима в город, чтоб он сообщил о случившемся почтенному кабильдо. Это – убийство, и нам лучше начать разыскивать эту чертову Мараю. Ее рук дело, ясно как белый день.

– Ее рук дело, Мама Фиби, ее, – согласился Рори.

– Сука чертова. Даже вопросов никаких быть не может, но обвинять – это одно, а найти ее – совсем другое дело. Вам тоже лучше уйти, маста Рори. Сделать все, что можно, для бедной миссас Фортескью – это женское дело. Не многое в наших силах, но надо сделать то, что сможем, я и Пенни.

Рори натянул на себя одежду, вышел из комнаты и стал безутешно слоняться взад‑вперед по галерее. Теперь, когда не стало Мэри, он был более чем когда‑либо уверен, что любил ее по‑настоящему. Хорошая она была, хорошая Мэри, как ни крути. Да, она была шлюхой, портовой проституткой в Глазго и содержательницей борделя в Тринидаде, но помимо всего этого она была прекрасной добросердечной женщиной. Самой прекрасной из всех, кого он знал. Никто не был таким бескорыстным и щедрым, как Мэри.

Она могла бы стать превосходной женой. Почему она отвергла его? Потому что была бескорыстной. Она, не задумываясь, связала себя с ничтожным Фортескью, потому что он для нее ничего не значил. Теперь Рори понимал, что она не хотела выходить за него замуж, потому что она его слишком любила. Дорогая Мэри! Милая, милая девочка! Поздно говорить ей, как сильно он ее любил, но, возможно она знала. Может быть, поняла теперь, и необходимости в словах не было. Возможно, она всегда останется с ним рядом и будет помогать ему, как и раньше. Он надеялся на это. Видит Бог, она была ему необходима. Рори больше не мог сдержать слезы. Он стеснялся собственных всхлипов, но ему было все равно, видят его или нет. Он не обратил внимания, даже когда Тим и Питер вернулись сказать, что Мараи нет ни в чулане, ни в сараях, ни в других местах, где она обычно пряталась и про которые знал Питер. А сказал бы им Питер, если б знал? Конечно, сказал бы. Он любил мистера Тима и мистера Рори тоже. Что касается Мараи, Питер сплюнул на пол. Хоть она и его сестра, он ненавидел ее. Она всегда заставляла его заниматься тем, чего он не умел, да и не хотел.

А сейчас Рори тоже столкнулся с тем, чего совершенно не хотел делать. Хоронить Мэри. Положить это великолепное тело в землю. Распрощаться с ним навсегда. Безутешный, он сел на скамейку в дальнем конце патио, в густой тени бугенвиллеи. Тим опустился рядом с ним разделить его молчание, а Кту уселся, скрестив ноги, на полу на расстоянии вытянутой руки от господина. Через некоторое время из кухни пришел Ганимед с кружкой горячего кофе, и, когда Рори попробовал его, он молча поблагодарил парня за добрую добавку ямайского рома.

Дверь комнаты Мэри оставалась закрытой, хотя один раз оттуда появилась Пенни, чтобы сходить на кухню еще за одним тазом горячей воды. Наконец, как показалось Рори, после долгих часов вышли и Мама Фиби и Пенни. Пенни плакала, и к ней подошел Тим, чтобы успокоить ее. Мама Фиби, увидев лишь пустую кружку на скамейке рядом с Рори, поругала его за то, что он ничего не ел, и отправилась принести ему что‑нибудь более существенное, чем кофе с ромом. Когда она принесла хлеб и яйца, он жадно проглотил их, даже не почувствовав вкуса. Огонь все еще не утих у него в животе, но еда, казалось, погасила его остатки. Его больше не обуревали желания. Трагедия притупила его казавшиеся неистощимыми страсти.

Рори не знал, как долго он просидел с Кту у себя в ногах. Время от времени кто‑нибудь из остальных проходил мимо: Мама Фиби по своим делам; Тим, успокаивая Пенни; старик Тио Карло своей шаркающей походкой, в засаленных лохмотьях; Ганимед с Питером рука об руку, хихикая между собой, в поисках других укромных мест, где могла прятаться Марая и где надеялись остаться на несколько минут вдвоем и в темноте.

Рори просидел так много часов, прежде чем заметил бледный рассвет на востоке, а затем постепенное посветление неба. Он встал, потом снова сел. Разгорался новый день. Делать Рори сейчас было нечего, в город он тоже не мог уехать, пока не рассветет. Он стал клевать носом от усталости и задремал, продолжая следить за всеми движениями около него и топя горе в забытьи сна.

Шум за воротами патио разбудил его, когда уже был яркий солнечный день. Рори услышал крики, топот и ржание лошадей, звон удил и скрип кожи вперемежку с выкриками людей, требующих впустить их. Рори поднял голову и увидел, как Мама Фиби торопливо проковыляла мимо него, напрягся, прислушиваясь к отдаленному разговору, и увидел, как она отодвигает большие засовы и открывает ворота. Вошло несколько человек, один из которых, оказавшийся старшим, был в черном поясе, расшитом серебристыми галунами. Он подошел к Рори. Это был высокий человек, одетый в черное, на его треугольной шляпе тоже были поблекшие галуны и пучок красных и малиновых перьев.