Объявляю убийце голодовку

Меня окружали больничные стены. Голые и неуютные, они были окрашены в омерзительный светло-серый цвет. Кроме стен, ничего особо примечательного я не обнаружила. По крайней мере, там, куда могла дотянуться взглядом: умывальник; тумбочка с пластиковым покрытием, дверь того же противного оттенка; вторая кровать, пустая. Палата была маленькая, видимо рассчитанная на двоих. Ни ее несомненная чистота, ни отсутствие товарищей по несчастью в количестве, как водится, десяти-двенадцати человек меня не порадовали. Больница — это последнее место, где бы я хотела очутиться.

Почему все-таки я не могу пошевелиться? Меня привязали? Я скосила глаза, но цепей не заметила. У изголовья послышалось тихое покашливание, и я вздрогнула. Мужчина в белом халате передвинул стул и оказался со мной лицом к лицу.

— Таня, тебе лучше?

Опять двадцать пять. Снова знакомый. Как там в поговорке, «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты»? Даже если учесть, что кардиолога я к друзьям не причисляла, было о чем задуматься. Наличие таких знакомых тоже не украшало. Я вздохнула.

— До чего же вы все мне надоели! Видеть не могу! Ну что от меня еще понадобилось? И для чего меня запихнули в этот вертеп? Разобрать на органы?

Кардиолог побледнел. Хотя он и так выглядел не лучшим образом. Расхворался в предчувствии конца, что ли? Или совесть замучила?

— Таня, ты все неправильно поняла! Тебе больше ничего не угрожает. И ты совсем не там! Это ведомственная больница.

— Да ладно, — отмахнулась я. — Надоели эти игры. Мне вообще все надоело. Понятно? Делай то, за чем пришел, и убирайся. — Я обессилен-но откинулась на подушку и закрыла глаза.

Не хотелось даже спать, тянуло обратно в черную обволакивающую пустоту. Там нет лжи, предательства, жестокости. Там нет даже ненависти и там некого бояться. Наверное, это ужасно, может, я уже двинулась, но там мне сейчас нравилось больше, и туда я собиралась попасть как можно быстрей.

— Татьяна, Танечка. — В голосе очередного мучителя не слышалось ничего похожего на злобное торжество. — Ну пожалуйста, очнись. Хочешь, я позову кого-нибудь из персонала?

Здешних, с позволения сказать, эскулапов я желала бы видеть в последнюю очередь. И лучше всего — за тюремной решеткой и в наручниках. Посему от сомнительного удовольствия сразу же отказалась.

— Ну и черт с тобой, — разозлился кардиолог и вдруг подхватил меня на руки.

От возмущения у меня восстановились рефлексы, и я впилась зубами ему в плечо.

— Да прекрати же ты кусаться, ненормальная! — Мужик с трудом отодрал меня и развернул к окну. — Посмотри, разве тебе знакомо то, что ты видишь?

Он не солгал. Я действительно находилась в другом месте.

— Хорошо, допустим, больница другая, — занудела я. Игорь так и держал меня на руках, а я, совершенно не понимая, с какой стати терплю такие вольности, даже не подумала призвать его к порядку. — Но что это доказывает? И почему я должна тебе верить?

Согласитесь, если человек не успел представить убедительных свидетельств своей добропорядочности, глупо на него полагаться, даже и пребывая в его объятиях.

— Ну, не знаю. — Кардиолог задумался, видимо подбирая наиболее веский довод, и неожиданно коснулся губами моей щеки. — Если бы ты знала, дурочка, что я по твоей милости пережил!

Вместо справедливого возмущения меня охватило невыразимо приятное чувство, которое я благоразумно списала на последствие пережитого шока. Тем же самым я оправдала и собственную неадекватную реакцию. Я обхватила мускулистую шею лжедоктора (теперь бы я рискнула утверждать, что этот человек по профессии коллега не Айболита, а, скорее, Штирлица) и вместо щеки под поцелуй подставила губы. Можете поверить, понравилось еще больше. Кстати, все это время, и пока точили лясы, и пока долго и со вкусом целовались, «кардиолог» так и держал меня на весу. Ни одышки, ни дрожания рук я не заметила.

Медсестра, заскочившая сделать мне укол, укоризненно попеняла «майору» на нарушение постельного режима.

— Да належалась я! На всю оставшуюся жизнь! — огрызнулась я. Тот факт, что меня застали в мужских объятиях, не смущал абсолютно. Девица могла бы и постучаться, в конце концов!

— А я не с вами говорю! — фыркнула нахалка и напустилась на моего кавалера: — Доиграетесь до нагноения, а то и до сепсиса! Нельзя же так наплевательски относиться к собственному здоровью!

У меня голова пошла кругом. Игорь бубнил что-то про свое богатырское здоровье и высочайший профессионализм здешнего коллектива, но я не выдержала и потребовала полной ясности. Вернее, велела девице закругляться с инъекцией и не мешать мне прояснять ситуацию.

Медсестра не отказала себе в удовольствии проехаться по поводу оригинальности способа получения информации и, выставив посетителя, всадила мне самый болезненный в моей жизни укол. Могу поклясться, у нее был не только профессиональный интерес к «господину майору».

— Она просто фашистка! — пожаловалась я, когда дверь за девицей захлопнулась. Меня даже по голове били не так больно!

— Правда? — удивился мужчина. — А мне казалось, она классно колет.

— Смотря кого! — буркнула я. — Теперь я всю оставшуюся жизнь проведу на животе. Ну ладно, с этим потом. А с тобой-то что?

Пронзительные голубые глаза забегали, но кое-что я и сама уже заметила. И потребовала показать руки. Так и есть. Следы ожогов. И совсем свежих.

— На теле тоже?

Игорь смущенно кивнул.

— Так это ты вытащил нас с Мариной из огня?

Вместо ответа мужик опять полез целоваться, но я не отступила. И допросила спасителя по полной программе, дотошно и с самого начала. Под конец Игорь, ссылаясь на свои увечья, попытался удрать. Пришлось делать перерыв, который примирил его с моими вопросами, а мне понравился до такой степени, что я с трудом взяла себя в руки и довела дело до конца.

Выяснилось, что Геннадий, которого я чуть не спровадила на тот свет, был приставлен меня охранять, хотя первоначально выполнял функции наблюдателя, другими словами, соглядатая. Именно с ним разговаривал Игорь, когда мы гостили у него на даче. Гена в это время обыскивал наши с Аллочкой квартиры. А сам майор, как ни прискорбно, рылся в наших баулах.

— Мы же не знали, откуда ты свалилась на нашу голову, — оправдывался Игорь. — То, что ты оказалась в больнице не случайно и намеренно завязала со мной знакомство, мы поняли сразу. Надо было выяснить, чего ты добивалась! Уж очень ты энергично действовала.

— Еще бы я была не активна, — вздохнула я. — На повестке дня стояло Алкино замужество. И оно меня напрягало куда больше, чем расследование. На том этапе, — уточнила я.

Снова одолели печальные мысли, и я быстренько переключилась:

— А почему ты себя так глупо вел? И в ресторане, и на даче? Признаюсь, пару раз я с трудом удержалась, чтобы тебя не искалечить. И твою, кстати, матушку. Уж извини.

— Мама уже несколько лет живет в Париже. С семьей сестры. Ада Яковлевна — наша бывшая сотрудница, любезно согласившаяся помочь.

— Так вы что, специально играли нам на нервах?

Игорь покаянно кивнул:

— Ну да. А вы, вместо того чтобы фыркать и возмущаться, продолжали терпеть наше общество. Получалось, у вас были причины.

Назревал разговор об Алке.

— Ты уже знаешь, что она меня продала? — тихо спросила я. — Знала, что меня убьют, и обеспечивала себе алиби?

Майор нехотя кивнул:

— Она сошлась с человеком, который заправлял криминальным больничным бизнесом. Был вторым или третьим человеком в преступной иерархии.

— А откуда они…

— Они познакомились в гастрономе, якобы случайно. Мужик лично подключился к делу, когда ему доложили о твоих подвигах. Тем более, что проблем с охмурением женского пола у него не было.

Я вспомнила Людочку из баклаборатории, одну из жертв его мужского обаяния, и поежилась. На меня он, между прочим, тоже отталкивающего впечатления не произвел.

— Разумеется, ей он не сразу представился, вернее, посвятил в свои планы не в первый же день. Но так или иначе, на последнем этапе свои решения Алла Анатольевна принимала сознательно. Посылая тебя на смерть, она рассчитывала не только на благодарность милого друга, но и на приличное материальное вознаграждение.