Страница 18 из 59
— Отойди,— сказал я.
— Отойду. Я отойду. Пойду позову Петра, пускай он разберется! — Набросил на плечи полушубок и выскользнул из палатки.— Бригадир называется!
Илья Дурасов проворчал, недовольный:
— Надо же — в такой момент... Собирайся хоть ты, а то все расстроится. Ты тоже хорош — сразу в морду...
Я выдвинул из-под койки чемодан.
— Ты же знаешь, Илюха, что с ним по-другому нельзя. Не останови — черт знает до чего договорится. Скотина.
— Знаю,— согласился Илья.— Идемте скорее в клуб, там все уладится легче...
Я уже взялся за полушубок, чтобы одеться и покинуть палатку, когда, отбросив полог, вошел Петр, за ним юркнул Серега.
— Вот он! Вишь стоит как ни в чем не бывало! Нарядился.
Петр расстегнул куртку, снял шапку, даже в полумраке палатки сиял свежестью воротник его белой рубашки. Он посмотрел мне в лицо и сказал:
— Извинись перед Сергеем.
Я не возразил ни слова и подступил к Климову:
— Извини, я был неправ, я сожалею, что так случилось...
Серега, не ожидавший признания, несколько растерянно оглянулся.
— Ладно уж, чего там... свои люди...
Мы пожали друг другу руки.
— Инцидент исчерпан,— отметил Леня.— Ах какие же мы уступчивые! Как замечательно смазаны колесики в нашей жизненной колымаге — не скрипнет... Между прочим, начало двенадцатого.
На пути в клуб я задержал Климова и сказал ему, понизив голос, как по секрету:
— Запомни, если ты впредь будешь так же распускать язык, то получишь то самое, что я обещал: прибью до смерти.
Серега остановился, голос его зазвенел, взвинченный:
— Да пошли вы — ты и твоя Женя! Очень вы мне нужны с вашей любовью! Не то что говорить, обходить вас буду за три версты! Тоже мне персона!
— Вот и хорошо,— сказал я.— Спасибо тебе.
— Тебе тоже спасибо,— проговорил Серега со злостью.— За щедрость! Буду сидеть за столом и глядеть, как другие кушают, челюсть-то отламывается — хрястнул, не жалея...
— Объяснились? — спросил Петр.— Вот и прекрасно. Я всегда считал, что вы отличные ребята. А теперь сделайте хорошее лицо — за вами из-под каждой сосны наблюдает Дедушка Мороз.
Серега все еще не мог успокоиться, сердито проворчал!
— Ну. его к черту, этого румяного старика! Вместе с его внучкой Снегурочкой!
«Судья» Вася заметил со смешком, чтобы еще более распалить Серегу:
— Вот услышит дед кощунственные твои слова и засветит тебе по другой скуле. Я этого деда хорошо знаю, у него рука-то потяжелей будет...
— Не больно я испугался вашего деда! И вообще пошли вы все!..— Он раздраженно взмахнул руками и побежал вперед, скользя по накатанной дороге в новеньких своих ботинках. Упал, вскочил, чертыхаясь, и опять припустился к столовой.
Леня Аксенов отметил с высокомерной иронией:
— Как людям свойственны отклонения от нормы, этакое роковое влечение к страданиям и болям, физическим или нравственным, все равно.
Петр спросил Леню, подражая его снисходительно-пренебрежительной манере:
— А не находите ли вы, юноша, что слишком много болтаете и по поводу и без повода?
— Нет, не нахожу,— ответил Леня без смущения.— Но если вас, товарищ начальник берега, больше устроит мое безмолвие, то я могу доставить вам такое удовольствие. Мне это ничего не стоит.
8
ЖЕНЯ. В первый момент мне подумалось, что я была здесь только вчера. Я как будто совсем забыла, что когда-то бежала отсюда возмущенная и непримиримая, наговорив друзьям Вадима дерзостей.
В передней, как и раньше, меня встретили Вадимовы тетушки, старые девы: Аглая Степановна, Агния Степановна, Анатолия Степановна и Антуанетта Степановна, все на одно лицо, все высокие, сухопарые, со впалой грудью и выступающими ключицами, прикрытыми пожелтевшими от времени кружевными кофточками старинного покроя. Они обнимали меня, звонко чмокали в щеки и восклицали с непритворным восхищением.
— Что с тобой происходит, Женечка! — сказала Аглая Степановна, старшая из сестер.— Ты становишься все женственней, все элегантней. Непостижимо!
Агния Степановна, вторая сестра, подтвердила:
— Очарование, да и только!
— Что называется, женщина с изюминкой! — Анатолия Степановна заключила меня в объятия.— Молодость! Куда от нее денешься?..
Антуанетта Степановна грубоватым голосом подвела итог:
— Ты, Женя, создана для поклонений. Да, да. И не возражай, не спорь...
— Ты все реже стала у нас бывать,— упрекнула меня старшая сестра.— Нам без тебя скучно.
— Все некогда, Аглая Степановна,— оправдывалась я, невольно краснея.
В прихожую мимоходом заглянул Вадим в черном костюме, на горле бабочка, в руках бутылки.
— Опаздываем, как всегда? Откуда у тебя эта чуждая нашему дисциплинированному быту черта?
— От сознания собственной независимости,— ответила я.
— Ты бы помолчала... Ты демонстрируешь свою зависимость, находясь даже за тысячи километров от предмета...
Я прервала его.
— Ну, ну, без намеков! — Я не рассердилась, я не в силах была расстаться с той бесшабашностью, которая внезапно захлестнула меня. Я взглянула на себя в зеркало — ах, как понравилась самой себе! — привычным лихим жестом оживила локон надо лбом, улыбнулась и проследовала мимо строя тетушек в гостиную.
Все уже были в сборе, все с нарастающим нетерпением ждали сигнала, чтобы двинуться к столу. Большинство находившихся здесь я помнила еще по тому вечеру, но несколько пар были новыми, с ними я и познакомилась. Как ни странно, первым поднялся и приблизился ко мне Гриня Названов. Высокий, ладный, с ненаигранной мужской ленцой, идущей от уверенности в себе. Он взял мою руку и поднес к губам.
— Откровенно признаться, я немного опасался, что вы не придете,— сказал он, в медленной улыбке приоткрывая зубы.
Я посмотрела ему в глаза в тяжеловатых, припухших веках.
— Опасались? Зачем я вам понадобилась? Мне кажется, что между нами не было ничего такого, что можно было бы вспомнить с приятным чувством.— Лицо у него чистое, холеное, без единой морщинки, над высоким лбом — небрежная тугая прядь. И во мне вдруг возникло ощущение, будто именно его я и хотела видеть сегодня, о нем подсознательно думала.
Названов опять улыбнулся.
— Мы, помнится, не доспорили с вами о добре и зле, о праве на геройство и на трусость.
— Сейчас у меня иное настроение, и боюсь, что спора не получится.
— У меня тоже настроение иное.— Только сейчас я почувствовала, что Названов все еще держит мою руку в своей, и отняла ее.— Что ж, будем слушать музыку или же лирику Толи Туманова?
Саша Конский, рекордсмен-штангист, парень с маленькой стриженой головой на несоразмерно массивных, чугунной твердости плечах, запротестовал:
— Ну вас, ребята, с вашей лирикой! Сейчас двенадцать пробьет.
— Да, надо сперва освежиться,— согласился Феликс Панкратов.— А потом и лирика пойдет в ход!
Толя Туманов на этот раз не обиделся, даже рассмеялся беззлобно.
— На пустой желудок и на трезвую голову лирика не идет, Саша? Так и быть, не стану читать. Живи, как сорная трава, без лирики.
Только спутница Туманова, Дина, девушка с ярко накрашенными, толстыми губами, оскорбилась за поэта и отвернулась, чопорно вскинув птичий профиль.
Я смотрела на всех с добрым чувством, и впечатление, которое создалось у меня первый раз — я была тогда резкой, взъерошенной,— как-то стерлось, ребята казались мне простыми, и даже Феликс Панкратов и Толя Туманов, расслабленный, уставший от жизни и поэзии, сейчас выглядели бодрее, радостней.
А Грини Названова я почему-то стеснялась. Вот дурочка! Никогда в жизни никого не боялась. А тут взгляну как бы нечаянно, встречусь с его прищуренными, словно бы смеющимися глазами, и взгляд мой делает стремительный рикошет. Он сидел, вытянув ноги, возле низенького столика и не торопясь курил и сквозь реденький дымок наблюдал за мной. И я ощущала неловкость и тревогу. Между нами протянулась какая-то нить, тонкая, точно паутинка, я пыталась оборвать ее, но она не только не рвалась, а все больше крепла. Это меня изумляло и настораживало.