Мятежные ангелы

Я еще раз полощу рот, как будто это может помочь в моих несчастьях.

Длинные ряды столов накрыты для завтрака. Перед каждой четверкой приборов стоят в серебряных вазах зимние букеты из папоротника и пуансетии. Это выглядит чудесно, и я перестаю думать о снах и вспоминаю, что нынче Рождество.

Я присоединяюсь к Энн и Фелисити, и мы молча стоим у своих стульев, ожидая, когда миссис Найтуинг соизволит дать команду. Возле каждой тарелки — чашка с вареньем и большой кусок масла. Воздух наполнен соблазнительным ароматом бекона. Ожидание превращается в настоящую пытку. Наконец миссис Найтуинг встает и предлагает нам склонить головы. Молитва на редкость коротка, что кажется мне проявлением милосердия, и вот уже нам позволено занять свои места за столами.

— Вы заметили? — театральным шепотом спрашивает Марта.

Она — одна из преданных приспешниц Сесили, одевается на тот же манер и даже приобрела отдаленное сходство с ней. Обе одинаково застенчиво хихикают и стараются улыбаться весьма сдержанно, но впечатление создается такое, что они набили рот хлебом и никак не могут его проглотить.

— Заметили что? — спрашивает Фелисити.

— Что у нас новая учительница, — поясняет Марта. — Вон там, видите? Она сидит рядом с мадемуазель Лефарж.

Мадемуазель Лефарж, наша пухленькая француженка, вместе со всеми учителями сидит за длинным столом, стоящим немного в стороне. Она недавно познакомилась с детективом из Скотленд-Ярда, инспектором Кентом, который всем нам очень понравился, и с тех пор мадемуазель Лефарж стала носить более яркие и более модные платья. Однако ее благоприобретенный бодрый вид ничуть не отражается на ее отношении к моему плохому французскому.

Головы учениц то и дело поворачиваются в сторону новой учительницы, сидящей между мадемуазель Лефарж и миссис Найтуинг. На новенькой серый фланелевый костюм, на лацкан она приколола веточку остролиста. Я сразу узнаю в ней ту женщину, которая прибыла в школу глухой ночью. Я могла бы рассказать об этом другим. Это, безусловно, привлекло бы всеобщее внимание, добавив мне популярности. Но, скорее всего, Сесили тут же помчалась бы к миссис Найтуинг и сообщила о моей непонятной ночной активности. Поэтому я молча ем инжир.

Миссис Найтуинг поднимается, чтобы что-то сказать. Моей вилке, потянувшейся за кусочком радости, приходится тихо лечь на тарелку. Я мысленно произношу молитву о том, чтобы речь директрисы оказалась как можно короче, хотя это примерно то же самое, что молиться о снегопаде в июле.

— С добрым утром, девушки.

— С добрым утром, миссис Найтуинг, — хором отвечаем мы.

— Хочу представить вам мисс Мак-Клити, нашу новую учительницу живописи. Но, кроме рисования и собственно живописи, мисс Мак-Клити отлично владеет латинским и греческим языками, умеет играть в бадминтон и стрелять из лука.

Фелисити расцветает в улыбке. Только мы с Энн знаем, как ее порадовало услышанное. В сферах Фелисити стала весьма искусной лучницей, и это, без сомнения, ошеломило бы тех, кто полагал, что ее интересуют только последние парижские моды.

Миссис Найтуинг тем временем продолжает:

— Мисс Мак-Клити приехала к нам из весьма уважаемой школы святой Виктории, что в Уэльсе. Должна сказать, мне воистину повезло, потому что мисс Мак-Клити уже много лет моя самая близкая подруга.

При этих словах миссис Найтуинг тепло улыбается новой учительнице. Потрясающе! Оказывается, у нашей директрисы есть нормальные человеческие зубы! А я-то всегда полагала, что миссис Найтуинг вылупилась из драконьего яйца. А то, что у нее имеется близкая подруга, вообще за пределами моего разумения.

— Я не сомневаюсь, — продолжает миссис Найтуинг, — что она внесет бесценный вклад в процесс обучения здесь, в школе Спенс, и прошу вас принять ее сердечно. Мисс Брэдшоу, возможно, вам захочется спеть какую-нибудь песню для нашей мисс Мак-Клити? Думаю, нас всех порадовало бы что-то праздничное.

Энн послушно встает и по проходу между столами выходит вперед. Ей вслед шелестит легкий шёпот, звучит пара насмешек. Другим девушкам, похоже, никогда не надоест издеваться над Энн, ведь она всегда склоняет голову и молча терпит их жестокость. Но когда она открывает рот и начинает петь «Как роза вечная в цвету», даже самые безмозглые критики замолкают, услышав ее чистый, сильный, прекрасный голос. Песня заканчивается, мне хочется вскочить и бурно зааплодировать, крича: «Браво, браво!» Но вместо этого я вынуждена коротко и вежливо похлопать в ладоши, пока Энн возвращается на место. Сесили и ее подружки делают вид, будто вовсе не видят Энн, словно она и не пела только что перед всей столовой, полной народа. Как будто ее для них просто не существует. Как будто она призрак.

— Ты была великолепна! — шепчу я на ухо Энн.

— Нет, — возражает она, краснея. — Это было ужасно.

И тем не менее на ее лице осторожно возникает застенчивая улыбка.

Мисс Мак-Клити встает и обращается к нам:

— Спасибо, мисс Брэдшоу. Это было милое начало нашего дня.

Милое начало? Просто чудесно. То есть даже замечательно. Мисс Мак-Клити, тут же решаю я, начисто лишена чувств. Мне пришлось поставить ей две дурные отметки за поведение в моей невидимой книге счетов.

А мисс Мак-Клити продолжает:

— Я с нетерпением жду, когда познакомлюсь с каждой из вас, и надеюсь быть вам полезной. Возможно, я покажусь вам взыскательной учительницей. Но я ожидаю от вас постоянного усердия. Однако я думаю, вы увидите, что я вполне справедлива. Если вы будете стараться, вы будете вознаграждены. Если нет — то придется смириться с последствиями.

Миссис Найтуинг сияет. Она нашла родственную душу, человека, который избегает всех человеческих радостей.

— Спасибо, мисс Мак-Клити, — говорит она.

Но она при этом сидит, что значит: мы наконец-то получаем благословение приступить к еде. Ах, великолепно!.. Теперь примемся за бекон. Я перекладываю на свою тарелку два толстых ломтя. Они просто божественны.

— Похоже, дамочка из веселеньких, — с хитрым видом шепчет мне Фелисити.

Остальные девушки хихикают, не разжимая губ. Только Фелисити может позволить себе так открыто говорить дерзости. Если бы подобное замечание сделала я, его встретили бы гробовым молчанием.

— У нее необычный акцент, — замечает Сесили. — Иностранный.

— Да, мне он тоже не кажется похожим на уэльский, — соглашается Марта. — Скорее шотландский, я бы сказала.

Элизабет Пул опускает два куска сахара в чашку с отвратительным чаем и изящно помешивает ложечкой. У нее на руке — тонкий браслет из золотого плюща, без сомнения подаренный ей дедушкой, который, по слухам, богаче самой королевы.

— Полагаю, она может оказаться ирландкой, — говорит она своим напряженным, высоким голосом. — Надеюсь только, что она не католичка.

Я решаю не тратить усилия и не напоминать ей, что наша экономка Бригид — ирландка и католичка. Для людей вроде Элизабет ирландцы хороши, когда они на своем месте. И это место — где-нибудь под лестницей, в помещениях для прислуги.

— Я искренне надеюсь, что она окажется получше, чем мисс Мур, — бросает Сесили, откусывая от намазанного джемом тоста.

При упоминании имени мисс Мур Фелисити и Энн затихают и опускают глаза. Они, конечно же, не забыли, что нашу предыдущую учительницу уволили из-за нас, — выгнали женщину, которая отвела нас в пещеру в лесу за школой Спенс и показала примитивные настенные росписи, изображающие богинь. Мисс Мур рассказала, что мой амулет связан с Орденом. Мисс Мур стала моей подругой, и я скучаю по ней.

Сесили морщит хорошенький носик.

— Все эти ее истории насчет женщин-магов… как там они назывались?

— Орден, — тихо произносит Энн.

— Ах да. Орден. Надо же! Женщины, которые умели творить иллюзии и изменять мир!

Эти слова вызывают смех у Элизабет и Марты, что привлекает внимание наших наставниц.

— По мне, так это совершеннейшая чепуха, — понизив голос, сообщает Сесили.

— Но это ведь просто миф. Мисс Мур именно так и говорила, — я стараюсь не встречаться взглядом с Фелисити или Энн.