Посох Времени

Клубок шестой

Лонро шёл к ромавым холмам, что выгибали свои покатые, покрытые сочной зеленью виноградников спины вдали от вечного города. Окунувшись в спасительную тень тутовых деревьев, окаймляющих идущую на восток дорогу, Джеронимо глубоко вздохнул и будто бы разом стряхнул с себя доедавшую его в течение долгого времени душную суету раскалённых каменных стен.

Прохожие встречались редко. В это засушливое лето испепеляющий полуденный зной до самого заката отбивал у людей всякое желание покидать без особой надобности  затенённые навесы дворов. Жизнь на дорогах и в окрестных селениях проявлялась только от начала вечерних сумерек до темноты и от первых лучей зари до того часа, когда даже вездесущие базарные мухи не рисковали перелетать от одной палатки к другой.

Рассуждая о неблагосклонности Небес к запросам и чаяниям римского люда, Лонро услышал в придорожных кустах слабое журчание воды и неторопливо спустился к бьющему у подножия холма роднику. Поросшая серым мхом массивная каменная арка, возвышающаяся над этим природным чудом, наверняка ещё хранила в своей бездонной памяти далёкие времена безумства Везувия. В самом центре её свода красовалась позеленевшая от времени голова барана, из разинутой пасти которого в выложенный тесаным камнем бассейн лилась струя холодной, такой желанной в этот час воды.

Лонро снял потерявшие цвет дорогие сандалии и, толкаемый желанием хотя бы частично вернуть им былой лоск, безуспешно попытался стряхнуть с них налёт мелкой дорожной пыли. В конце концов, смирившись с тем, что его обувь испорчена, Джеронимо сунул разрисованные пылевыми оспинами ступни обратно и, застегнув ремешки, преисполненный блаженства шагнул в исток прохладного ручья прямо в обуви.

Омыв измученные дорогой ноги, он не удержался и протянул руки к мраморной бараньей голове. Вода, встретившись с горячим телом, будто играясь, неожиданно брызнула в стороны, заставив усталого путника вскрикнуть и зажмуриться. В испуге он задержал дыхание и вдруг неожиданно для самого себя громко рассмеялся.

Набирая полные ладони чистой, полной земной силы влаги, он стал бросать её себе в лицо, омывать ею шею и волосы, после чего, поднырнув под этот благодатный поток, подставил под него голову и стал жадно пить несущийся на него сверху дар земли и Небес.

Вдоволь натешившись изгоняющей усталость прохладой, Лонро выбрался обратно на плоские камни, устилающие подступы к ручью. Он оглядывался по сторонам, будто нашкодивший в парадном зале ребёнок и продолжал улыбаться то ли простой и божественной радости омовения, то ли  нелепым воспоминаниям о недавней попытке вернуть достойный вид собственной обуви.

Что теперь из себя представляли его покрытые аппретурой[36] сандалии едва ли не равные в цене конской сбруе? Или его напитавшееся холодной водой дорогое платье из тончайшего дравидского[37] шёлка? Оно, безобразно прилипнув к продрогшему телу, просвечивалось и свисало, заставляя молодого человека краснеть и стыдиться проявившейся сквозь мокрый шёлк собственной наготы.

Лонро вздрогнул. Он вдруг ясно почувствовал на себе чей-то взгляд. Старательно осмотрев окружающие кусты, Джеронимо не заметил ничего подозрительного. Лёгкий мотылёк тревоги взмахнул своими мягкими крылышками где-то под самым сердцем и молодой человек знатного италского рода выпрямился во весь свой рост, считая неприличным встречать опасность в позе проворовавшегося, загнанного в угол рыночной толпой торговца.

Мир вокруг него по-прежнему хранил умиротворение, и только одинокий пожухлый лист, нарушая эту идиллию, вывалился из густой кроны тутового дерева и устало спорхнул к нему под ноги. Лонро поднял голову. Чуть в стороне от него, взгромоздившись на гибкий стебель дикорастущего, колючего куста сидел огромный ворон. Иссиня-чёрное одеяние снискавшей печальную славу птицы, прикрываемое богатой листвой, сливалось с переплетениями теней. Её присутствие выдавал лишь леденящий душу, внимательный взгляд, бросаемый поверх горбатого, мясистого клюва, придающего этому стражу преисподней вид предвестника неких трагичных событий. Да, пожалуй, это можно было прочесть именно как недобрый знак…

Лонро невольно тряхнул головой и, прогоняя прочь просыпающиеся предчувствия, вдруг вскрикнул: «Кш-ш-ш!!!» Дождавшись, когда тень чёрной птицы исчезнет из виду, расстроенный Джеронимо, сделал несколько шагов к дороге и, почему-то остановился.

Бросив взгляд в сторону оставшегося позади источника, он заметил, что в чистейшей воде ручья, весело убегающей к дальней расщелине по скользким спинам жёлто-оранжевых камней, произошла странная метаморфоза. Казалось, что она отливала бурым, кровавым цветом. Не стой Джеронимо несколько мгновений назад рядом с кольцом бассейна, он с твёрдой уверенностью мог бы утверждать, что там, скрытое от людских глаз лежит чьё-то окровавленное тело. Вздор! Ничего подобного там и быть не могло. Лонро подтянул полы холодной от влаги одежды и спешно зашагал прочь от этого странного места.

Подъём на второй холм был затяжным. Деревья встречались реже, но прожариваемые полуденным зноем небеса щадили одинокого путника, посылая ему с полей лёгкий ветерок.

К тому времени, когда из-за покатой макушки холма стали появляться очертания дома известного всему Риму баловня судьбы Артура Холла, одежда Джеронимо уже высохла. Сейчас, когда солнце снова добралось до него, Лонро пришлось пожалеть о том, что он так быстро покинул живительную тень оставшегося у подножия холма родника.

Вскоре дорога пошла резко вниз, отчего приноровившийся к долгому подъёму путник чуть ли не бегом припустил к нескромно выступающей из густой растительности мраморной колоннаде. Массивные белые столбы колонн, окаймляющих подъезд к дому Холла, совершенно не считаясь с приземлённым умением местных светил архитектурного искусства, не несли никакой практической пользы. Да это и понятно, ведь по слухам хозяин жилища с самого начала ставил перед строившими всё это великолепие заезжими зодчими, имеющими просто императорский размах творческой мысли, задачи, значительно удалённые от рамок понимания зажравшихся местных «каменщиков». Никому из них даже в голову не могло придти, что колонны могут служить не для поддержания некого свода, а вопреки принятой практичности самым наглым образом просто упираться в безкрайнее, голубое небо. А ведь строители времён Романа[38] оставили своим римским потомкам множество подобных примеров воистину великого градостроительства.

Прошло много веков, а древние постройки с непонятными Этрусскими письменами и сейчас поражают человеческое воображение, несмотря на то, что нападавшие на италов и латинян враги отчего-то всегда старались разрушить до самого основания эти древние свидетельства совершенства человеческого разума. Остаётся только гадать, как же велик и прекрасен был Рим во времена самого Романа. Восстановить былое не удавалось никому, а строить добротно новое могли совсем немногие.

Как видно этот Артур Холл был большой оригинал и считал себя умнее других римлян, поскольку оценив достоинства старой архитектурной школы, нашёл возможность нанять для себя тех людей, которые ещё хранили в своих головах науку строительства вечных городов.

Все знали, что он не стеснял себя в средствах. Чего только стоила вымощенная камнем мостовая, что вытягивалась к парадному подъезду поистине императорского особняка Холла? Её идеальное рябое полотно вполне можно было принять за широкий отрез высланной до самого порога ткани. Сам въезд на колесничную площадку дома, не уступающий в ширине и размаху дворцам центра Рима, венчала тонкая, высокая арка. Ах, как же это было хитро! И колоннада, и она будто говорили: «А что мне, Артуру Холлу, стены и потолки, когда мой дом вся земля и всё небо».

Лонро не в силах двигаться дальше, остановился прямо под аркой и, высоко задрав вверх острый подбородок, принялся рассматривать украшавшие её непонятные надписи и лепнину. Вскоре к нему подошёл кто-то из прислуги. Бронзовое лицо этого пожилого, невысокого и очень худого человека отливало болезненной серостью. Он деловито огладил редкие кучерявые локоны смокшихся от пота волос и хрипло спросил: