Страница 41 из 45
Участковый Автандил Георгиевич долго беседовал с придушенной, но — безрезультатно. И был этим очень удручен, когда шел к опорному пункту. То, что старушку придушил кто-то из местных жителей, сомневаться не приходилось, но вот кто?.. Выходит, в доме появился, ходит, спит и ест — серийный маньяк, и как его теперь вычислять?
Может, объявление повесить, чтобы сам пришел…
Казалось, нет ей конца — Дарь Иванне Кокуркиной…
И то, что она умирала, было невыносимо печально: ну зачем, ну пусть бы пожила…
— Знаешь, Мила, а сильней-то всего я любила, угадай кого? — тихим голосом спросила Милу Хренкову Дарь Иванна.
— Надежду Константиновну Крупскую? — посмотрев на портрет жены тирана над кроватью, предположила Мила.
— Почти, — вздохнула Дарь Иванна, и глаза ее стали глубже от слез. — А сильней всего я любила… Луиса Корвалана.
— Аванте пополу?.. — запела Мила.
— Ага, — начала подпевать Дарь Иванна. — И еще… одного колхозника!
— И охота вам было?!. — удивилась Мила, которая прожив всю жизнь с одним только Венькой стала просто нервнобольной.
— Ой, охотааа!.. — с чувством выдохнула Дарь Иванна. — И тогда охота, и сейчас охота, и всегда охота!..
Поправила кудри и умерла.
ММ— ФАК!.. ФАК!.. ФА-А-АК!.. — кричал в окошко слепой Жидков, когда хотел умереть. Но обладал прекрасным здоровьем, вот только не видел ни черта, и еще — на данный момент Жидкова не любила ни одна земная женщина, что, согласитесь — печально с любой стороны. Тут и не такое в форточку закричишь!
Что хотел сказать этим „ФАК“ слепой — лабрадор не понимал, он знал только гренландский и уругвайский иностранные языки. И поскуливая, терся у ног Жидкова. И еще — Нельсон крепко держал своего слепого за брюки, чтобы тот не сверзнулся с подоконника на битые кирпичи внизу под окнами…
Я не знаю, что нас связало вместе? Наверное, цвет вечности в его глазах. Я так люблю его. Меня так тянет к нему. Я верю ему. Нет, я — доверяю ему. Он, почему-то не сделает мне больно. Он — единственный человек на этой каменной планете постоянных войн никогда не причинит мне боли, я так его люблю. Я люблю. Я доверяю ему себя… Дима. Мой Дима.
У маленьких детей самое невыносимо-трогательное — пальчики на ручках и еще — пальчики на ножках. Бархатные цветочки — эти самые пальчики.
Глафира проснулась и, вздохнув, посмотрела на меня, чмокнув губками. И я поняла, раз уж младенцы вздыхают, то, что же делать нам???
Я оказалась в этом городе случайно, и если Дима знал, куда ехал, то я, оставшись без него и выйдя всего за месяц — второй раз из больницы с грудной девочкой на руках, чувствовала себя, как после бомбежки…
Но — нужно было жить и как-то помогать Диме. Я снова пошла в следственный отдел прокуратуры.
В этот раз она разговаривала со мной очень доброжелательно. Подробно расспрашивая, почему и как мы появились в городе. Те же вопросы, что и раньше. Чисто инстинктивно я рассказывала не обо всем.
— Значит, вы тоже сомневаетесь, что Дима убил! — напоследок спросила я.
— Сомневаюсь…— сказала Ольга Леонардовна.
В этот наш разговор ст. следователь Солодкина не показалась мне невыносимой, мы уже были знакомы и глядели друг на друга просто, как глядят женщины — одна на другую. Она смотрела на меня без жалости, но и без осуждения, в общем нормальным взглядом, такое сразу чувствуешь.
Я думала, она мне скажет:
— Я тебе помогу, Наташа…
Но она ничего такого не говорила, хотя это было ясно и без слов. Или мне просто было плохо тогда, и я видела все неправильно и не так?
Про Хренкова В.В. кв. 55 у Автандила Георгиевича Сазанчука было записано в служебной тетради:
Эгоцентричен, гиперсексуален, психически нестабилен.
В то утро Мила открыла холодильник и обомлела — на полках рядом с колбасными жопками, аккуратно были сложены трусы и носки Вениамина, которые она попросила снять с веревки и положить в шкаф.
Ахая, Мила подошла к шифоньеру и, набрав в легкие побольше воздуха, — открыла дверцу. Среди чистых наволочек, прижавшись к махровому полотенцу, притулилась жирным боком кастрюля с борщом и три котлеты по-киевски, лежали на глаженных носовых платках.
— Опять влюбился! Венька мой!.. В кого на этот раз?!!
В эти мгновения Вениамин мерил украденные драгоценности Ниночки Ивановны, разложив их на бачке унитаза. Диадему он нацепил на шею, браслеты — на ноги и, подвывая, одел два кольца, а куда — не скажу…
Была суббота, на работу идти не надо…
Потеряв деньги и драгоценности, Альбина Яроцкая почувствовала себя такой несчастной, даже смерть Натана она перенесла легче.
И она поехала на вокзал за старое метро. Там издавна собирались вокзальные проститутки, нищие, карманники и прочий сброд. Ярославский вокзал.
Нет, нет, Альбина не становилась в ряд с продажными девушками, выставляя напоказ свои хрупкие прелести, нет-нет, и не пыталась втереться в доверие к двум потным, загорелым карманникам, которые с интересом обезьян разглядывали ее. Она также не укладывалась на асфальт рядышком с каким-нибудь тишайшей души бомжем, и не вытирала сопли с пропахших калом ничьих детей, которые разбирались в этой жизни почище, чем какая-нибудь тетя Маша из подмосковных Луховиц.
Просто побродив среди всего этого несчастного человеческого десанта, в котором, если порыться, вполне можно было обнаружить несколько золотых царской пробы, да-а… так вот, возвращалась в свой дом Альбина уже в стойком состоянии духа, выныривая из толпы запущенных вокзальных человеков.
Так хочется порой счастья.
Ни денег, ни алмазов со златом, ни того и ни другого, а просто уюта и тишины рядом с сердцем, чтобы, проснувшись, сперва улыбнуться, а потом уже начать дышать.
— Витя, вы просто непрактичный человек?.. — Альбина вгляделась в румяное лицо Вити Иншакова, ст. лейтенанта милиции. — Или вы, Витя, изрядно глупы?
— Отчего же? — обиженно похлопал ресницами Витя.
— Зачем вы пошли работать в милицию? — стряхнула пепел с юбки Альбина.
— Преступников ловить, — удивленно объяснил Виктор. — И сажать их, сволочей, и сажать!
Альбина затянулась сигаретой, глаза ее сверкнули грустью и произнесла:
— Это диагноз… Ну, а где вы живете? Напомните.
— В общежитии, — гордо сказал ст. лейтенант Иншаков. — Нас пятеро парней в одном клоповнике.
— Ты все же очень глуп, — наутро сказала Альбина.
— Ага, — радостно согласился Витя. Ему теперь хотелось соглашаться с Альбиной во всем. А раньше не хотелось.
„Мужчина — подарок. Любой мужчина, если он любит тебя и начинает вить гнездышко не жалея сил — подарок…“ — внушала мама девочке Альбине, заплетая косы, давным-давно.
После замужеств и вдовства, побыв женой магната и оставшись при своих интересах, Альбина вдруг поняла, что ей хотела объяснить мама 20 лет назад.
— Я сумасшедшая?.. — попыталась остановить свои разлетевшиеся мысли Альбина, а они летали. Мысли о богатстве и деньгах-деньгах вдруг поднялись стайкой в небо и отлетели в сторону, хотя, нет, кое-какие не успели и остались где-то возле гипоталамуса, но их было не больше пяти.
Витя вошел в следственное отделение и спросил у следователя:
— Татиана… гм…
— Что?! — отвлеклась от двух папок с надписью „дела“ капитан Палкина.
— Если женщина говорит тебе — „миллион поцелуев!“, что это значит? — напрягся Иншаков.
— Мне? — возмутилась ст. следователь Татиана.
— Нет! — замахал руками Витя. — Мне!
— Ну-у, — протянула капитан Палкина. — Значит, она тебе дас…, то есть — любит… Мииллиооон??? Да столько не бывает…