Страница 54 из 116
Разумеется, они не бедствуют, все не хуже, чем у людей, даже на дачу ухитряются выезжать, как приличные люди. Вот бы некоторых нытиков сюда, чтобы они подучились у этих бабушек, как надо благоденствовать на семьдесят рублей в месяц.
Под постоянной угрозой репрессий, арестов и даже расстрелов прошла их молодость. Она закалила их тело и душу, любо-мило-дорого на них поглядеть: обе плотные, бодрые, подтянутые, прически всегда в порядке, щечки и губки подмазаны, глазки блестят — ну прямо дамы из благотворительных буржуазных учреждений. Ни за что не подумаешь, что у них за плечами каторжная жизнь. Раньше они тщательно скрывали ее, в последнее же время позволяют себе роскошь проговариваться. В основном про блокаду и лишения.
Вот Машенька в очередной раз рассказывает, как их в блокаду чуть не съели.
Они были посланы на эвакопункты, которые размещались в бывших школах. Там были собраны беженцы из окрестных областей. Люди лежали вповалку на ледяном насте из нечистот, мертвые вперемешку с живыми, те и другие мало чем отличались между собой. Живые давно не двигались, ходили под себя и совсем ничего не соображали, их именовали «дистрофиками».
Нашим партийкам было поручено разобраться в обстановке, то есть отделить трупы и вывезти их, а полуживых вернуть к жизни, то есть поднять на ноги, заставить чистить помещение, а затем сводить в баню, чтобы потом отправить по Дороге жизни на Большую землю. Задача была не из легких, но они с честью выполнили все предписания партии.
В баню должны были идти ночью, но тут поступил сигнал, предупреждающий об опасности быть съеденными. И действительно, потом в одном из запертых банных шкафчиков были найдены человеческие кости — кого-то все-таки съели…
Который раз уже старые блокадницы рассказывают нам эту поучительную историю, и каждый раз они смеются. Смеются над ужасами судьбы, которая их почему-то пощадила. Беспомощный, кошмарный смех над чудовищным абсурдом собственной жизни — защитная реакция черного юмора.
А вот еще веселенькая история о том, как Машенька проспала бомбежку. На собственный день рождения она, видите ли, решила сделать себе подарок и приказала не будить себя ни при каких обстоятельствах. Впервые за долгое время она так крепко спала. Но когда поутру она открыла дверь своего кабинета в коридор, то очутилась на краю провала в три этажа. Оказывается, пока она спала, в учреждение угодила трехтонная бомба. Правда, она почему-то не разорвалась, иначе нашей соне вообще не суждено было проснуться на этом свете.
Маша кричала и звала на помощь, но никто не отзывался, потому что все, кто спустился в бомбоубежище, и Катерина в том числе, оказались заживо погребенными. К тому же бомба, засыпав все выходы, повисла как раз у них над головой, поэтому откапывать их было исключительно сложно, ведь бомба могла взорваться от каждого неосторожного движения. Так и просидели они там, под бомбой, наедине со смертью почти неделю, а когда их наконец вызволили, то многих пришлось прямиком отправлять в психушку.
И эта чудовищная история вызывает у боевых подруг приступ смеха. Смеются фантастические старушки над ужасами блокады, которую они вынесли и победили, смеются и стараются не вспоминать, как их потом «щедро» за все отблагодарили, — ведь почти все партийцы-блокадники были потом посажены, а их высокое руководство так и вовсе пошло под расстрел. Нет, над этим фактом они не смеются, они его постарались забыть. Эти старушки прекрасно знают, что можно, а чего нельзя вспоминать.
Но если человек начал говорить правду, он обязательно проговорится. Не надо было Катерине вспоминать, как в первую блокадную зиму, когда население гибло в основном от холода, партийное руководство запамятовало спустить в низы инструкцию, позволяющую жителям города жечь заборы да сараи. Дисциплина в городе была суровой, а робкое население не проявило инициативы, в результате чего заборы и сараи уцелели за счет многочисленных жертв. Интересно было бы подсчитать, во сколько человеческих жизней обошлась населению города преступная забывчивость их вождей. Но подобная статистика у них не практикуется. До сих пор неизвестно количество погибших в блокадные дни людей. Все конкретные цифры, факты, даты и многие имена у нас на всякий случай принято скрывать.
И напрасно задавать легендарным старушкам конкретные вопросы. В ответ получишь лекцию о международном положении, о трудовой дисциплине, о коварных вылазках врага, диверсиях, шпионаже, мародерстве…
Машенька упивается своим красноречием. Голос у нее зычный — мертвеца разбудит, ведь в прошлом она была штатным лектором-агитатором обкома партии. Так и шпарит как по писаному, с иезуитской ловкостью опытного оратора-пропагандиста обходя все острые углы, всегда увиливая от прямого ответа и оглушая вас фейерверком пустопорожней, низкопробной трепотни. Словарный запас их исключительно скуден и убог, но в самое примитивное слово или термин они ухитряются вкладывать порой такой зловещий смысл, что их оппоненту становится страшно. «Пресловутый» — их излюбленный эпитет. «Пресловутыми» были меньшевики, эсеры и троцкисты, а затем Зощенко, Ахматова и Шостакович; «пресловутыми» могли оказаться музыка, поэзия, архитектура, а также мода, танцы, прически. Если они что-либо хотят разоблачить и заклеймить, они всегда пользуются этим убийственным эпитетом. (Откроем словарь Ожегова: «Мировой кризис целиком опрокидывает пресловутую теорию „организованного капитализма“», — Киров. «Широко известное своими сомнительными отрицательными качествами пресловутое буржуазное процветание». Он же.)
А Машенька между тем делает беглый обзор мрачной и кровавой российской истории, смакует ужасы опричнины при Иване Грозном, анализирует суровые реформы Петра I и Кровавое воскресенье при Николае II. Оказывается, в России всегда было голодно, холодно и кровь лилась рекой. Начитавшись Пикуля, наша агитаторша как-то ловко увязывает грозную российскую историю с культовскими расстрелами, лагерями и репрессиями — все складывает, умножает, перетасовывает и приводит к общему доказательству собственной невиновности и неуязвимости. И как это они все так ловко передергивают!
Даже перед собственной совестью не сознаются в преступлениях. Исступленно, самозабвенно будут махать кулаками, защищая свое правое дело, свои лживые лозунги, свою грязную идеологию. Вопреки логике, вопреки здравому смыслу, вопреки любой шкале нравственности. В этом явлении уже есть что-то от сектантства с его слепым фанатизмом, тупым упрямством и мракобесием. Будто их организмы, как магнитные стрелки, подчиняются только одному магнитному полю. Партия велит идти направо — идут, даже если на пути пропасть. Нет такого безумства и такой подлости, которых они не совершили по приказу своей партии. Велят — будут сеять кок-сагыз на болоте и кукурузу на вечной мерзлоте, уничтожать культуру, взрывать церкви, отменять целые отрасли науки — те же биологию и кибернетику. Будут гореть и чадить в своем мракобесии, пока не изведут в стране все живое и сами не загнутся от копоти и вони.
Задорными, бойкими девчатами вступили они в ряды своей партии. Их молодой энтузиазм поднимал усталых людей в атаку на разруху, голод и врага; кричали с трибун зажигательные лозунги. И люди верили им и шли за ними, не замечая, что идут не в ту сторону. Заново переделывали мир, кроили и перекраивали, черт знает по какому образу и подобию, ведь кроме своих зажигательных лозунгов и молодого энтузиазма они ничего за душой не имели. Темные и невежественные, наделенные громадной властью и неограниченными полномочиями, свято уверовавшие в свое высокое предназначение, они беззастенчиво совали нос в любые сферы знаний, руководили, отпускали резолюции, директивы и в рекордно короткие сроки разваливали и растлевали все на пути своего триумфального шествия.
— Имеющиеся ошибки мы будем искоренять самым беспощадным образом, — торжественно и грозно возвещает Маша и садится в полной тишине. Все молчат, все поняли этот зловещий намек, никто не возражает. Как провинившиеся дети, мы притихли — осознаем свои ошибки. Тревожная, напряженная тишина висит над столом.