Страница 8 из 23
Кстати, мужа акушерки звали Николаем.
Детдом – есть детдом, и кто пожалеет, погладит по русой головке на каменистой дороге жизни мальца, Колю Яблочкина?
Время летит быстро, и Коля попал в ремесленное училище, имея на руках справку о приводах в милицию и полуматерную кличку Яблон.
Где так ловко научился Коля карманному мастерству?
А тоже в детдоме. Пища скудновата, а есть хотелось всегда, вот и ныряли его пальцы по чужим карманам в автобусах и пригородных электричках.
Попадался он редко, но когда попадался, то били хорошо, поэтому он работал с народом по-станиславски – играл полудурковатого глухонемого. Кто посмеет обидеть болезного инвалида детства? То-то!
Направляющей и указующей силой в его жизни был вовсе не комсомол, а вышедший тогда на экраны художественный фильм «Высота» о храбрых монтажниках стальных конструкций, которые могут и выпить хорошо и хорошо поработать там, где только птицы да они горластые и плечистые парни в брезентовых робах и оплечь монтажных поясах.
«По какой специальности будешь учиться?» – спросили в ремеслухе.
Как по какой? Конечно по монтажу – сам гружу и сам вожу, только вожжи не держу!
Последнее, правда, добавил автор, зная привычки и характер человека по кличке Яблон, изменившего жизнь Кирюши Назарова настолько, что трудно было предположить его будущее в начале повествования.
Коля Яблочкин проходил рабочую практику на металлургическом комбинате города Липецка, где его бригада занималась монтажом стальных конструкций той самой домны, что была названа «Комсомольской». Ввиду его малого возраста и стажа на высотные работы он не допускался, но на «подхвате» работал хорошо. Когда бригаду откомандировали в Тамбов, то сердобольный бригадир дядя Лёша, взял пацана с собой – пусть парень пообвыкнется, прикипит к монтажному делу, а там, глядишь, хорошим верхолазом будет.
Зная увлечения Коли, дядя Лёша проводил с ним нравственные беседы не только языком. Рука у дяди Лёши была потяжелее кувалды. Но, как сразу отучишь человека от дурной привычки, которая навроде курева – прожить можно, а тянет до невозможности.
Выходной день, заняться нечем, деньги от командировки кончились, вот и пошёл Коля Яблочкин, по прозвищу Яблон, по городу ошиваться – может, где денежка и завалялась на его счастье!
В том, что парень купивший у мороженицы стаканчик пломбира, конечно, деревенский лох, Коля знал точно. Кто же будет тратить деньги на мороженое, когда рядом пивной ларёк открыт? Деревенские, они всегда в первую очередь, когда бывают в городе, мороженое покупают или селёдку. Этот лох до селёдки ещё не дорос, но деньги у него есть. Надо разыграть спектакль, – давно он этим не занимался и, чтобы не потерять навыки, решил подобрать, то, к чему руки сами просятся. Вот и повстречались, прошу прощенья, хрен да лапоть на вокзальной площади! А всё остальное ловкость рук ну и, конечно, система Станиславского.
Теперь вот идут по Тамбову два очковых парня, два соловья-разбойника, свистеть не свистят, но денег всё равно уже нет. Пропиты мамины деньги, профуканы!
А впереди целая жизнь, и как она разложит карты, – никто не знает. Все карты лежат рубашкой вверх: где шестёрка, где козырной туз – ни одна бабка не скажет.
Чтобы не легла шестёрка – не садись за стол играть, не тот случай. Это только в сказках златокудрая фея вплетёт в твою причёску свой волосок удачи, а в жизни сам хватай её, эту самую увёртливую девицу, за пышный локон, седлай, как Конька-Горбунка, и – вперёд!
Но как ухватишься, когда рука поднялась только до стакана? Всего один день, а столько наворочено!
Кирюша против Коли Яблочкина выглядел ещё ничего – успел в кустах камыша, где лежала в счастливом беспамятстве та худосочная, по римскому обычаю выплеснуть в головокружительной карусели часть алкоголя и теперь поддерживал плечом своего путеводителя, который пытался, но у него никак не получалось спеть известную песню монтажников-верхолазов. Запала хватало только на – «Не кочегары мы, ни плотники, а мы монтажники-высотники!»
Бросать товарища в таком состоянии Кирилл Назаров никогда не будет.
Город большой и под ногами дорог много…
– Куда идти? – Кирюша освободил одно плечо и переложил товарища на другое.
– Идём туда, куда идём! – Яблон по-щенячьи встряхнулся и, указав пальцем на дорогу, заорал: – Форвертс!
Отчего, медленно двигавшаяся по асфальту машина с голубой полосой по кузову, остановилась напротив нарушителей порядка, дверка открылась и тут же, как из ларца выскочили два милиционера, упитанные и скорые на руку. Ать-два! – и парни оказались в тёмном стеснённом ящике, пропитанном табачным дымом, смрадом потных человеческих тел и глухой неизъяснимой тоской по открытому пространству.
Это только в досужем разговоре граждане сетуют: «Куда смотрит милиция?». А милиция смотрит именно туда. Вон сколько разного люду у них в ящике! Тут и бомж перекатный, и семейный тиран, не сумевший по-хорошему уговорить жену, и невезучий домушник, застрявший в тесной фрамуге окна, и мертвецки пьяный человек не знавший края, и наши подгулявшие ухари-молодцы обречённые попасть под надзорное око уголовного Права.
Покружив некоторое время по городу, «воронок» остановился у железных ворот, гавкнули стальные задвижки и – вот приятели тесные объятья закона!
8
На другой день от беспамятного, безмятежного сна не осталось ни малейшего следа. Молодой здоровый организм деревенского парня Кирюши споро перемог алкогольную вялость тела, когда он, открыв глаза, упёрся взглядом в зашторенное стальной решёткой высокое окно, такое высокое, что и не дотянуться, не допрыгнуть, выход один – через стальную с маленьким квадратным проёмом дверь, весь вид которой говорил, чтобы все надежды были оставлены.
Пружинисто соскочив с дощатых, затёртых нар, Кирилл бросился к двери, но она ответила только задавленным протяжным стоном.
– Эй, баклан грёбаный, не динамь! Кантуй своего корешка – и парашу на вынос! Ноздри говном забило!
Кирилл хотел что-то возмущённо сказать, но, посмотрев на говорившего, тут же подавился словом; на нарах сидел, свесив голые волосатые ноги, испещрённые татуировкой, амбал лет сорока с лицом Франкенштейна, застаревшие шрамы на его образине намекали, что ему лучше не возражать. Это был тот самый вчерашний мертвецки пьяный человек, валявшийся на дне железного ящика в милицейском воронке, но тогда он имел менее устрашающий вид.
Яблон лежал на соседних нарах, откинув голову, как поющий на заре кочет, издавая горлом обычный человеческий клёкот-храп.
Кирилл поторкал его плечо.
– Вставай, поедем за соломой, быки голодные стоят! – скалясь, заорал Франкенштейн.
– Ай! – по-детски всхлипнул Коля Яблочкин, вскакивая с нар. – Куда поедем?
– Туда! – сунул ему кулак Франкенштейн. – Парашу выноси с корешком своим, а то я вас в ней искупаю.
Я?! Ни за что! Падлой буду… – хотел, было, заартачиться Яблон, но, увидев над собой штопаную суровой ниткой морду, сразу сник и, двигая по цементному полу одной сандалией – другую он потерял при бесполезном сопротивлении милиции – покорно пошёл в угол к большому, с двумя ручками поганому баку из тёмного пластика.
…Выездной судья, здесь же, в дежурной комнате милиции, не слушая возражений Яблона и оправданий Кирилла Назарова, постановила ввиду мелкого хулиганства двум дебоширам и возмутителям спокойствия вечернего Тамбова назначить каждому по пятнадцать суток исправительных работ в городском хозяйстве.
– Кирюха, а чего я вчера делал-то? – поинтересовался Коля Яблочкин у своего напарника, втыкая лопату в неподатливую почву возле кинотеатра «Родина», где на огромной афише красовался Николай Рыбников в образе монтажника-верхолаза из кинофильма «Высота», когда-то соблазнившего на угробистый труд подростка Яблочкина.