Стены слушают

В четыреста четвертом номере зазвонил телефон. Обе женщины подскочили, как от выстрела. Потом та, что была одета в красный шелк, прошла через комнату и подняла трубку:

– Да.

– Она сейчас поднимется назад, – сообщил Додд. – Оставьте дверь слегка приоткрытой, так, чтобы она могла войти. Миссис Келлог в порядке?

– Да.

– А вы?

– Я нервничаю. Чувствую себя такой нелепой в этом маскарадном наряде, с краской на лице. Не уверена, что справлюсь со всем этим.

– Это необходимо, Пат.

– Я же не актриса. Как я обману ее?

– Сможете, потому что она готова к обману. Мужчины уже исполнили свои роли – Эскамильо, Эмилио. Теперь ваша очередь. Скоро там будет Келлог. Я тоже. Я буду в соседнем номере. Не бойтесь.

– Ладно, – сказала мисс Бартон. – Ладно.

Она положила трубку и посмотрела на женщину, присевшую на краешек одной из кроватей:

– Она скоро войдет. Мы должны быть готовы.

– О Боже, – прошептала Эми. – Я не уверена. Даже теперь не уверена.

– Остальные уверены. Мы все. Мы уверены.

– Как вы можете быть уверены, если я не уверена?

– Потому что знаем вас и ваш характер. Знаем, что вы не могли бы...

– Но я же говорю вам, иногда я помню, я помню совершенно ясно. Я подняла серебряную шкатулку. Я собиралась кинуть ее с балкона, как подбивала меня Уильма. Она стала вырывать у меня шкатулку, и тогда я ударила...

– Вы не можете помнить то, что никогда не происходило, – стойко заверила мисс Бартон.

– ...И прекрасный шелковый костюм, – продолжал Эмилио. – Цвета крови. Мой любимый цвет. Ваш любимый цвет тоже, Консуэла?

Она не услышала вопроса. Она таращилась на серебряную шкатулку, как если бы та содержала всех чертей преисподней.

– До того ты никогда не видел женщину, которая оставила ее?

– Неверно. Я сказал, что не знаю ее имени. Конечно, я видел ее и раньше. Она и ее приятельница как-то вечером надолго задержались в баре в компании с Джо. Они были беззаботны, веселы, выпили массу текилы.

– Нет. Не верю тебе. Это невозможно.

– Спроси Джо, когда повидаешься с ним опять, – посоветовал Эмилио.

– Я больше с ним не встречусь...

– А может, случится сюрприз. Как-нибудь вечером откроешь дверь, никого не ожидая, и вот он тут...

– Нет, это невозможно...

– Тут он будет такой, как всегда, – Эмилио нервно усмехался, – такой, как всегда. Он скажет: "Вот я, Консуэла, я вернулся к тебе и к твоей теплой постели, и я никогда больше не оставлю тебя. Всегда буду рядом, а ты уж никогда не отделаешься от меня".

– Заткнись! – завопила она. – Скотина. Враль. – Она держала бутылку с пивом за горлышко, как если бы собиралась запустить в него, чтоб замолчал. Пиво пролилось на деревянный пол и просачивалось сквозь трещины в полу, оставляя за собой шлейф пузырьков. – Он не вернется никогда.

Усмешка Эмилио исчезла, и белые полосы страха окружили его запекшийся рот.

– Отлично. Он никогда не вернется. Не спорю с дамой, у которой так много мышц и плохой характер.

– Шкатулка, женщина – все это фокусы.

– Что ты мелешь, фокусы? Я не показываю фокусов.

– Шкатулку дал тебе сеньор Келлог. А такой женщины, как ты говоришь, нет.

Казалось, Эмилио был искренне озадачен.

– Сеньора Келлога я не знаю. Что касается женщины, я видел то, что видел. Мои глаза не врут. Она и ее подружка с каштановыми волосами были здесь в пять тридцать или около того. Я обслуживал их сам. Я сказал: "Добрый день, сеньоры, как приятно повидать вас снова. Вы куда-нибудь уезжали?" И сеньора в кровавом костюме ответила: "Да, я совершила длинное, долгое путешествие. И думала, никогда уже не вернусь. Но вот опять я здесь".

– Мои четки, – проговорила Консуэла. Пивная бутылка выпала из ее рук и, не разбившись, покатилась по деревянному полу. – Я должна найти мои четки. Чулан – быть может, я их оставила в чулане. Надо пойти отыскать. Мои четки... Святая Мария, благодатная...

Руперт и Додд ожидали в спальне.

– С одной стороны дьявол, с другой – заблуждение, – заговорил Руперт. – Я попал в ловушку. Ничего не оставалось, как пережидать, спрятав Эми, пока она не будет в состоянии ясно рассуждать, видеть разницу между тем, что действительно было, и тем, что придумала Консуэла. Мне пришлось прятать ее не только от полиции, но и от ее семьи, да и вообще от всякого, кому ей захотелось бы "признаться". Я не мог пойти на риск, на то, что кто-то поверит в ее признание. Иногда я сам почти верил, – так искренне и так правдоподобно это звучало. Но я знал мою жену и знал, что она не способна к насилию против кого угодно. С вранья Консуэлы все и заварилось. А тут еще Эми, ее сознание собственной никудышности. Она всю жизнь страдала от не имеющей названия вины. Консуэла подбросила этой вине имя – убийство. И Эми имя приняла; ведь порой легче выбрать что-то одно определенное, пусть даже отвратительное, чем жить дальше с грузом невнятных и непреодолимых страхов. Была и другая причина. Эми все больше ловила себя на враждебности к Уильме и возмущалась ее властным превосходством. Мало-помалу это перевоплотилось в чувство вины. Кроме того, не забудьте, что Эми напилась и, следовательно, не могла помнить факты, которые противоречат фальшивой версии Консуэлы.

– Вы утверждаете, что версия фальшива, – перебил Додд. – А вы уверены в этом?

– Если б я не был уверен, разве я признался бы вам и сдался на вашу милость? Разве я притащил бы сюда вас и Эми, втянул бы во все это мисс Бартон, ломая множество законов? Поверьте мне, мистер Додд. Я уверен. Это Эми не уверена. Вот отчего мы все здесь сегодня. Мы не можем позволить ей провести остаток жизни в уверенности, что она убила свою лучшую подругу. Она не убивала, я знаю это, знал с самого начала.

– Почему же вы сразу решительно и быстро не устранили Консуэлу?

– Не мог. Когда я добрался до госпиталя, где лежала Эми, вред был уже нанесен. Эми считала себя виновной, а Консуэла упорствовала в своих показаниях. Если б можно было просто поладить с одной Консуэлой, не возникло бы никаких проблем. Но ведь имелась еще сама Эми. А у меня не было никаких доказательств, разве что я знаю характер моей жены. Помните к тому же, мы находились в чужой стране. Я совершенно не знал полицейской процедуры, того, что власти могут причинить Эми, если поверят ее признанию.

Когда Руперт замолчал, чтобы передохнуть, Додд расслышал разговор двух женщин в соседней комнате. Голос Эми звучал мягко, нервно, голос мисс Бартон – отрывисто и уверенно, словно, надев платье Уильмы, она переняла что-то из ее кривляний. Декорации были поставлены, но главный персонаж еще не появлялся.

"Серебряная шкатулка довершит замысел, – подумал Руперт. – Она вернется, чтобы проверить рассказ Эмилио о двух американках".

– У меня не было выбора, – продолжал Руперт, – как только сдаться на требования Консуэлы и протянуть время. Я обсудил это с Эми, и она согласилась скрыться из виду на какое-то время. Мы вышли из самолета в Лос-Анджелесе, и я поместил ее в санаторий для выздоравливающих под другим именем и даже не оставил ей одежды, по которой ее могли опознать.

– Вот почему вы дали багажу уехать в Сан-Франциско?

– Багажу и Консуэле, – мрачно заметил Руперт. – Она сидела через проход от нас. Я сумел добыть официальные документы, притворившись, будто нанял ее для ухода за женой.

– Миссис Келлог не возражала, чтобы побыть в санатории?

– Напротив, была очень послушна. Верила мне и понимала, что я стараюсь помочь. Я был убежден, что бы она ни рассказывала в санатории, никто ей не поверит. Как выяснилось, она хранила свои секреты и выполняла мои приказы: дала мне доверенность перед нашим отъездом из Мехико-Сити, написала под мою диктовку письма, чтобы предупредить подозрения со стороны ее брата Джилла. Я наладил с ее поверенным посылку писем: одно следовало отправить с почтовой маркой Нью-Йорка. Но Джилла мы не посвящали. Я не догадывался, как сильны его подозрения или до какой степени велика его неприязнь ко мне.