Пес и волчица

Под огненной аркой бежали люди. Из города выносили раненых, выводили женщин и детей. Некоторых волокли силой. Один солдат тащил на плече девушку. Та вопила, срывая голос, звала кого-то по имени и рвалась назад, в огонь, в смерть. Пылающая галерея опасно покосилась. Рухнет и похоронит всех, десятки жизней за один миг...

— Отняли награбленное... — процедил Авл.

Возле ворот валялись трупы побитых варваров. Своих товарищей, погибших в недавней схватке, легионеры стаскивали в сторону.

— Мешки и щиты на землю! — скомандовал Север, — кольчуги долой, шлемы оставить, взять корзины для земли, лопаты и топоры!

Легионеры спешно разоблачались.

— А это что такое? — спросил один из солдат, указывая пальцем.

— Где?

— Да вон, у самых ворот.

Север сжал зубы: возле городских ворот в землю было вкопано с десяток длинных шестов, на которых висело... Раньше этобыло живыми людьми...

— Сбереги, Юпитер... — прошептал Авл, — как же это...

— Варвары, — процедил Кезон, — заостряют кол и жертву задницей на него натягивают. Потом вертикально ставят. Кто сразу от боли помер — тому повезло. Кол все потроха медленно раздирает...

— Избавь меня от этих подробностей, — поморщился Авл.

— А галлы, я слышал, жертву в плетеной клетке сжигают, — поделился знанием другой солдат, не столь впечатлительный.

— Заткнитесь все, — отрезал центурион.

Почерневшие, разложившиеся трупы, обклеванные воронами, висели на колах уже весьма продолжительное время. Один из них был обернут в нечто, когда-то бывшее всаднической тогой. Узкая пурпурная полоса еще угадывалась по краю одеяния, темно-бурого от высохшей крови.

— Они казнили местных магистратов, — высказал догадку Квинт, — наверняка, префекта города и других начальных лиц.

К Северу подлетел всадник в доспехах трибуна.

— Ты второй гастат десятой когорты [

[11]?

— Так точно.

— В твоей центурии служит фракиец. Он срочно нужен легату в качестве переводчика.

— Бурос! — позвал Север.

Фракиец вышел из строя. Он был облачен, как обычный легионер.

— Садись ко мне, — скомандовал трибун, — а ты, гастат, приступай к тушению пожара.

Фракиец забрался на коня за спину гонцу, и они умчались прочь.

Север окинул взглядом построившихся солдат и скомандовал:

— За мной бегом, марш!

За все время Балканской кампании Клавдий Глабр приобрел весьма богатый опыт развязывания языков. До прибытия переводчика пленного предварительно "обработали", не задавая ему вопросов. Во время экзекуции варвар не молчал, постоянно что-то треща на своем языке. Это навело трибуна на мысль, что трудностей не возникнет. Кто говорит, тот скажет. Правда, несколько смущало, что болтовня варвара не отличалась разнообразием. Фракиец повторял один и тот же набор слов, в котором преобладали "суку" и "чалас". Глабр догадывался, что это ругательства, и поэтому продолжал "подготовку" пленного к допросу.

В наскоро поставленную палатку вошли Лукулл с переводчиком. Пленный стоял на коленях, вернее безвольно висел, уронив голову на грудь, между двумя солдатами, вывернувшими ему руки. Лукулл приблизился и приподнял голову варвара за подбородок. Вся нижняя часть лица фракийца, искаженная хищной гримасой, была залита кровью.

— Быстро ты его, Клавдий. Часом, не перестарался? — поинтересовался Лукулл, — он говорить-то вообще сможет?

— Сможет. Вполне в сознании. Смотри, как таращится.

Действительно, глаза фракийца не закатились, затянутые поволокой, как бывает, когда жертва "плывет", а впились в Марка, как зубы хищника в беззащитную плоть.

— Ну ладно, времени мало, приступим к делу, — Лукулл повернулся к Буросу, — спроси-ка его, куда бежали варвары, захватившие Гераклею? Сколько их?

Бурос спросил. Пленный обнажил остатки передних зубов и прохрипел:

— Чалас.

— Дерьмо, — перевел Бурос.

— Это я уже и сам догадался, — невозмутимо бросил Глабр и дал знак одному из солдат, — сломай-ка ему палец.

Фракиец попытался сжать кулаки, но это ему не помогло. Хрустнули кости, выворачиваемые из сустава. Варвар взвыл.

— Говори!

— Чалас! Суку пор! О, дисе, Кандаоне, да ме дарсас!

— Скажи ему, что если он не будет отвечать, его ждет очень мучительная смерть, — обратился к переводчику Лукулл.

— Осмелюсь возразить, командир, это бесполезно, — сказал Бурос.

— Почему?

— Он не боится смерти.

— Чушь. Я встречал людей, бравировавших тем, что не боятся смерти, — не поверил Глабр, — некоторые действительно умирали отважно. Даже с улыбкой на лице. Таких людей единицы. Этот не похож. Уж я разбираюсь.

— Фракийцам умирать проще, чем вам, римлянам или эллинам, — объяснил Бурос, — вас в посмертии ждет серое беспамятство. Ваши души все забывают. Это небытие навсегда. Мы, фракийцы, знаем, что после смерти наши бессмертные души попадут в чертог Залмоксиса и по его воле, когда-нибудь, вновь возродятся. Ты не запугаешь его угрозами мучительной смерти, трибун.

— Чем же его сломить?

Бурос помедлил с ответом, было видно, что ему не хочется говорить.

— Если пообещаешь ему, что отрубишь руки и ноги, но не дашь истечь кровью, оставишь жизнь, это может напугать его.

— Хорошая мысль. Скажи ему это.

Бурос поджал губы, но приказ исполнил. Пленный побледнел, но что-то быстро проговорил и, запрокинув голову, завыл по-волчьи. Один из державших фракийца легионеров ударил его кулаком в живот и варвар заткнулся.

— Что он сказал?

— Он сказал, что Кандаон, бог волков-воинов, не допустит, чтобы его сын жил беспомощным обрубком. Он подарит ему быструю смерть от боли.

— Боли, значит, тоже не боится, — процедил Глабр, — а вот в это я уж точно никогда не поверю. Боль можно терпеть, когда она быстра и преходяща, но если ее сделать непрерывной...

Трибун собрался отдать легионерам, выполнявшим функции заплечных дел мастеров, приказ возобновить пытку, но Лукулл остановил его.

— Подожди, Клавдий, тот сукновал тоже что-то лепетал про волков, — Марк повернулся к Буросу, — кто такие эти "волки-воины"?

— У тех гетов, что живут на левом берегу Данубия, есть один обычай, появившийся не так давно, около ста лет назад. Их юноши, достигая совершеннолетия, становятся волками...

— Как это?

— Об этом знают лишь капнобаты, "блуждающие в дыму" — жрецы, одурманивающие себя дымом конопли. После таинства, уже не юноши, но мужи, молодые воины становятся братьями, отмечая себя волчьими шкурами.

— Воинское братство? — спросил Лукулл.

— Да. "Волки". На вашем языке звучит — "даки".

— Он носил вот это, — Глабр протянул Марку войлочную шапку, на которой сзади был укреплен волчий хвост.

— Значит, их называют даками? Спроси его, — Лукулл обратился к бывшему разведчику, — войско Дромихета все состоит из даков?

— Нет, погоди, — перебил Глабр, — спроси его, если даки такие смелые воины, то почему они трусливо бежали, едва завидев римлян?

Бурос спросил. Пленный разразился гневной тирадой.

— Он говорит, даки никого не боятся, волк не сравнится с лисой, но волков мало, а трусливые лисы предали храбрых даков.

— Какие еще лисы? — удивился Глабр.

— Я думаю, это намек на лисьи шапки, какие носят все фракийцы.

— Мы топчемся на месте, — заявил Глабр, — легат ждет сведений о том, куда убрался Дромихет, а мы тут выясняем, кто круче, лиса или волк.

— Подожди, Клавдий, не торопись. Мы знаем из письма наместника, что на Гераклею напали дарданы. А этот варвар твердит про каких-то даков. Которых предали трусливые лисы. Что это значит?

— Что?

— Мне кажется, дарданы сходили в набег и вернулись, а даки, их союзники, остались в Гераклее. Сейчас дарданы не пришли им на помощь — предали. Клавдий, ты хотел бы отомстить предавшему тебя?

— Разумеется.

— Вот, я думаю, и даки хотят.

— Они пошли в земли дарданов, зная, что мы будем их преследовать?