Страница 2 из 54
«Уф, ну почему я не могу подхватить свиной грипп или что-нибудь еще?»Всего лишь на ближайшие четыре года, пока он не сможет выпуститься и начать жизнь, в которой не будет постоянных унижений? В конце концов, свиной грипп убил миллионы людей в 1918 и еще больше во время эпидемий в 70х и 80х. Разве он просил многого, всего лишь его очередную мутацию, чтобы вывести его из строя на пару лет?
«Может приступ парвовируса…»
Ты же не собака, Ник.
Верно, ни одна собака не позволила бы натянуть на себя эту рубашку.
Проехали, нужно что-то другое…
Бесполезно вздыхая от тревоги, он посмотрел на дерьмовую рубашку, которую отчаянно мечтал спалить. Ладно. Он сделает то, что обычно делал, когда мама заставляла его выглядеть сверкающим болваном.
Он смирится с этим.
Но я не хочу смиряться. Я выгляжу очень глупо.
Соберись, Ник. Ты сможешь. Ты и похуже переживал.
Ага, точно. Отлично. Пусть смеются. Он все равно не мог это остановить. Если не будет рубашки, то они все равно найдут другой способ унизить его. Ботинки. Прическа. А если и это не получиться, то будут издеваться над его именем. Ник — писюник, или Николас — безписюниколас. Не важно, что он говорил или делал, те, кто издевались над ним, использовали все. Просто с некоторыми людьми было что-то не так и они не могли жить без того, чтобы от них не страдали другие.
Его тетя Меньяра всегда говорила, что никто не сможет унизить его, если только он сам не позволит.
Проблема в том, что он позволял гораздо больше, чем хотел бы.
Его мама поставила надколотую синюю тарелку на край проржавевшей духовки.
— Присядь, детка, и съешь что-нибудь. Я читала в журнале, который кто-то оставил в клубе, что дети показывают лучшие результаты на тестах и вообще лучше учатся в школе, если завтракают, — она улыбнулась и показала ему упаковку с беконом. — И смотри. В этот раз даже срок годности не истек. — Она рассмеялась над вовсе не смешной шуткой. Одним из посетителей маминого клуба был владелец местного продуктового магазина, который иногда отдавал мясо, когда у него истекал срок годности, а этот парень не хотел его выбрасывать.
— Если мы быстро съедим это, то не отравимся, — еще одна фраза, которую он ненавидел.
Накалывая на вилку хрустящий бекон, он оглядел маленькую квартирку, которую они называли домом. Она была одной из четырех квартирок в обветшалом доме. Состояла она из трех меленьких комнат, кухни-гостиной, маминой спальни и ванной, не так уж много, но она принадлежала им, и его мама гордилась этим, и он тоже старался.
В большинстве случаев.
Ник сморщился, когда посмотрел в угол, где его мама повесила темно-синие одеяла, чтобы сделать для него отдельную комнату в прошлый день рождения. Его одежда валялась в старой корзине для белья на полу рядом с его матрасом с постельным бельем со Звездными Войнами, которое было у него с девяти лет; еще один подарок, который его мама раскопала на дворовой распродаже.
— Однажды, мама, я куплю отличный дом, — с отличными вещами внутри.
Она улыбнулась, но ее глаза говорили, что она не верит не единому сказанному слову.
— Конечно, детка. Теперь доедай и иди в школу. Я не хочу, чтобы ты бросил ее, как я, — она остановилась и боль промелькнула на ее лице. — Видишь сам, чем это может закончиться.
Он почувствовал вину. Он был причиной, по которой мама бросила школу. Как только ее родители узнали, что она беременна, они поставили ее перед выбором: отказаться от ребенка, или отказаться от хорошего дома в Кеннер, ее образования и семьи.
И он все еще не понимал, почему она выбрала его.
И это Ник никогда не позволял себе забыть. Но однажды он собирался вернуть ей долг. Она заслужила это, и ради нее он надел эту кошмарную рубашку.
Даже если из-за нее его убьют…
И он будет улыбаться сквозь боль, когда Стоун и его команда будут выбивать его зубы.
Стараясь не думать о том, что ему скоро надерут задницу, Ник тихо доел бекон. Может, Стоуна сегодня не будет в школе. Он мог подцепить малярию или чуму, или бешенство, или еще что-нибудь.
Да, пускай мерзкий подлиза схлопочет сыпь на гениталиях.
Он улыбнулся этой мысли, засовывая в рот обжаренный яичный порошок и пережевывал его. Он старался, чтобы его не передергивало от вкуса. Ведь это было все, что они могли позволить себе.
Он посмотрел на часы на стене и подскочил.
— Надо идти. Я опоздаю.
Она крепко обняла его.
Ник скорчил рожицу.
— Прекрати свои сексуальные преследования, мама. Мне нужно идти, иначе я снова опоздаю.
Она шлепнула его по попе, прежде чем отпустить.
— Сексуальные преследования по отношению к тебе. Ты не понимаешь, о чем говоришь, малыш. — Она взъерошила его волосы, когда он нагнулся за рюкзаком.
Ник продел руки в лямки, и выбив дверь, выбежал. Он перепрыгнул через обветшалую веранду и понесся вниз по улице, минуя поломанные машины и мусорные баки, к трамвайной остановке.
— Пожалуйста, только бы ты был на месте…
Иначе ему снова придется выслушивать — «Ник? И что нам делать с тобой, белое отрепье?», — очередная лекция от Мистера Питерса. Старик смертельно ненавидел его, и то, что Ник был стипендиатом в его вонючей супер привилегированной школе, основательно выводило его из себя. Он от всей души мечтал выкинуть Ника, чтобы он не «разлагал» детей из хороших семей.
Ник скривил губы, как только подумал о том, что эти приличные люди смотрели на него, как на пустое место. Больше чем половина их отцов регулярно посещали клуб, в котором работала его мама, но их по-прежнему называли приличными, а его и маму считали мусором.
И он не мог смириться с этим лицемерием. Но так было заведено. Он не мог самостоятельно изменить чье-то мнение.
Ник опустил голову и побежал, когда заметил, что трамвай встал на остановке.
О господи…
Ник набрал скорость и понесся как сумасшедший. Он схватился за платформу и запрыгнул в трамвай.
Он успел как раз вовремя.
Тяжело дыша и потея от влажного осеннего воздуха Нового Орлеана, он потряс рюкзак, приветствуя водителя.
— Доброе утро, Мистер Клеммонс.
Пожилой афроамериканец улыбнулся ему. Он был одним из любимых водителей Ника.
— Доброе утро, Мистер Готьер.
Он всегда произносил фамилию Ника неверно. Он говорил «Готьер» вместо нужного «Готье». Разница в традиционной «р» на конце, но как часто говорила мама Ника, они были слишком бедны, чтобы иметь в фамилии больше букв.
Кстати, один из маминых родственников, Фернандо Аптон Готье, основал маленький город в Мисссипи, который назвали в честь него, и произносили тоже как «Готье».
— Ты снова опоздал из-за мамы?
— Как обычно, — Ник достал деньги из кармана, быстро заплатил и сел. Потный и обдуваемый ветерком, он откинулся на сиденье, глубоко вздохнул, радуясь тому, что успел вовремя.
К сожалению, он все еще был потным, когда добрался до школы. В чем была прелесть в жизни в городе, в котором даже в октябре в восемь утра жара достигала девятнадцати градусов. Господи, он уже начал уставать от запоздалого потепления, от которого все страдали.
«Забей, Ник. Ты сегодня не опаздываешь. Это очень хорошо».
«Ага, да начнутся издевки».
Он пригладил волосы, стирая пот с брови, и перекинул рюкзак на левое плечо.
Держа голову высоко, не смотря на свои потрепанные кроссовки и не реагируя на комментарии о рубашке и излишней потливости, он пересек двор и вошел в дверь, как будто она принадлежала ему. Это лучшее, что он мог сделать.
— Фууу! Да он весь мокрый. Он что слишком беден, чтобы купить полотенце? Бедные люди не моются?
— Как будто он ходил рыбачить на озеро Пончартремйн, и вместо нормальной рыбы принес эту уродскую рубашку.
— Потому что он не мог ее не заметить. Бьюсь об заклад, она даже светиться в темноте.
— А я бьюсь об заклад, где-то голый бомж, который спал на пляже, ищет свою украденную одежду. Ха, а сколько он носит эту обувь? Я думаю, у моего отца были такие в восьмидесятые.