Сбежавшее лето

   —  Это решит министр внутренних дел,— сказал дедушка.— Как пра­вило, детям не разрешается въезд в Англию и проживание здесь без ро­дителей.   Но  в   случае   с   Кришной   министр   может   сделать   исключение, хотя лично я в этом сильно сомневаюсь...

   —  Лучше    пусть    сделает,— сказала    Мэри.— После    всего,    что    мы совершили! И какое отношение ко всему этому имеют его родители? У него ведь есть дядя, с которым он может жить, правда?

   —  Боюсь, это не совсем то, что отец с матерью.

   —  Дяди и тети часто бывают лучше родителей,— заявила Мэри. Дедушка улыбнулся и закурил свою трубку.

   —  Я рассуждаю с юридической точки зрения,— сказал он.— Так гла­сит   закон.— Дым   кудрявился   вокруг   его   младенческого   лица,   пока   он рассуждал об иждивенцах, то есть о детях и родственниках, не способных заработать себе на жизнь, об иммиграционных законах и квотах.

   Хотя Мэри уже начало клонить ко сну после горячей ванны и обиль­ного ужина, она старалась делать вид, что ей хочется не спать, а слушать. Дедушка давал объяснения с таким же удовольствием, с каким она рас­сказывала ему и тете Элис, как собственноручно спасла Кришну от двух мужчин, которые похитили его, как спрятала его и кормила...

   —  То-то я заметила,  что продукты  у нас расходуются гораздо быст­рее,  нежели прежде,— сказала тетя Элис,  но,  кроме этого единственного замечания,  они оба слушали ее,  не перебивая и не напоминая о том,  что ей пора спать.

   Беседовать с ними было гораздо приятнее, чем с полицейским, который пришел, когда Мэри ужинала. Тон у него был почти легкомысленный, он чуть ли не забавлялся, подумала Мэри, задавая ей вопросы: спросил, когда точно Кришна прибыл в Англию, где они его прятали и зачем, и записал ее ответы в свой блокнот. И при этом не переставая улыбался и шутил, словно они играли в какую-то веселую игру, а не занимались серьезным делом!

   Вспомнив об этом сейчас, Мэри рассердилась.

   —  Мы нарушали закон, правда? — спросила она, перебивая дедушкин монолог.

   Дедушка всполошился:

   —  Видишь ли,   милочка...— Он постучал трубкой,  вытряхивая  из  нее табак.— Я знаю, ты не поняла,  но, строго говоря...

   —  Конечно,   вы  нарушали  закон,   Мэри,— сказала  тетя  Элис.— И  по-моему,  правильно делали!

   —  Элис! — попытался остановить ее дедушка.

   —  Некоторые законы следует нарушать,— заявила тетя Элис.— Будем называть вещи своими именами. Нечего делать вид, будто Мэри с Саймо­ном не понимали, что делали, будто это всего лишь детская шалость. Это... Это оскорбительно для них обоих!

   У нее был такой возмущенный вид и такой возмущенный тон, что Мэ­ри захотелось подбежать и обнять ее.

   — Видишь ли...— начал дедушка. Потом он усмехнулся и откашлял­ся,— Элис, а предложить, чтобы она шла спать, тоже оскорбительно? Уж поздно, и, по-моему, даже самые закоренелые преступники не чужды усталости. Кроме того, ближайшие несколько дней, по-видимому, будут не простыми...— Он снова набил трубку и довольно долго утрамбовывал табак. Затем посмотрел на тетю Элис поверх пламени спички и спро­сил:— Ты уже ей сказала?

   —  Пойдем, милочка,— заторопилась тетя Элис.— Дедушка прав. Пора спать.

   Обычно, когда Мэри говорили, что пора спать, она ужасно раздража­лась, но сегодня восприняла это напоминание спокойно. Оно показалось ей дружеским, словно кто-то обнял ее за плечи. Она поцеловала дедушку и пошла наверх, зевая и волоча ноги, а тетя Элис следовала за ней со сло­вами: «Пора баиньки...»

   И только уже лежа в постели, она сквозь сон спросила:

   —  Сказала мне о чем? О чем вы мне не сказали?

   Тетя Элис стояла у окна. Она раздвинула занавески и с минуту гля­дела в темень. Затем подошла, села на край кровати и сказала небрежным, легкомысленным тоном:

   —  Через несколько дней приезжает твоя мама.

   Мэри ничего не ответила. Вокруг головы тети Элис был ореол света от стоявшей за ее спиной лампы. Мэри сощурилась, ореол стал колючим.

   —  Хорошо, правда? — спросила тетя Элис.

   —  Да,— ответила  Мэри  только  потому,   что  тете   Элис  хотелось  это услышать.

   Она решила было спросить, заберет ли мама ее домой, и сказать, что ей не хочется уезжать, но чувствовала, что сказать этого не сможет. Тетя Элис терпит ее в доме только потому, что она вообще человек поклади­стый, но в глубине души вряд ли согласится, чтобы Мэри и дальше жила с ней. После всего, что Мэри рассказывала про нее!

   Мэри вздохнула и спросила:

   —  Вы правда рассказывали чужим людям, что вы дочь герцога?

   —  Да.  Я была ужасной лгуньей.  Большинство детей любят выдумы­вать. Обычно у них есть причина...

   Тетя Элис улыбнулась. Сидя спиной к свету и улыбаясь, она каза­лась довольно хорошенькой и молодой, подумала Мэри. Она протянула руку, и тетя Элис взяла ее в свои, задумчиво повернула ладонью вверх, словно собиралась прочитать судьбу Мэри.

   —  Зачем ты  сказала  Саймону,   что  я была  сестрой?—спросила  она так неожиданно, что Мэри сразу ответила:

   —    Чтобы он вас привел. Я хотела, чтобы вы пришли.

   Тетя Элис сидела неподвижно. Потом весело спросила:

   —  Значит, я оказалась кстати?  Бедный мальчик!

   — Я не только это имела в виду,— сказала Мэри.— Я хотела, чтобы вы пришли за мной.

   —  О Мэри! — воскликнула тетя Элис.

   Голос ее звучал как-то странно, и Мэри испугалась, что она вот-вот заплачет, поэтому она потянула тетю Элис к себе, чтобы та ее поцеловала. И когда тетя Элис нагнулась, Мэри обеими руками обхватила ее за шею и прижалась к ней.

13 ПОСЛЕДНИЙ БЕГЛЕЦ НА ОСТРОВЕ

   Когда в парадную дверь позвонили, Мэри черным ходом выбежала в сад и спряталась в кустах. Она съежилась, сидя на корточках на сырой, покры­той листьями траве, и, обхватив руками колени, шептала про себя: «Из­вини, но Мэри здесь больше нет. Мы, к сожалению, не успели известить тебя, чтобы ты не приезжала. Нет, нам не известно, куда она делась. С ней все в порядке, она жива-здорова и просила передать тебе, чтобы ты ее не искала, потому что найти ее невозможно...»

   Шел дождь. Капли дождя, просачиваясь сквозь листья, шлепались ей на голову, струились по ее лицу. Она высунула язык и кончиком языка поймала каплю. Капля была соленой, как морская вода и как слезы.

   «Нам очень жаль, что ты напрасно проделала такое длинное путеше­ствие. Ждать не имеет смысла. Или звать ее. Она не придет...»

   —  Мэри...— раздался голос тети Элис.

   Она заползла глубже в кусты. Ветки цеплялись ей за волосы, вытас­кивая из кос целые пряди. Она оглянулась, потом сунула голову в ко­лени.

   —  Мэри,    милочка,— сказала    тетя    Элис,— ты    знаешь,    кто      при­ехал?

   Мэри так тесно прижалась к земле, словно хотела с ней сровняться. Пусть бы на ней тоже росли деревья. Она часто дышала.

   —  Мэри! — позвала ее тетя Элис и дотронулась до ее руки.

   —  Не могу!—сказала Мэри.— Не могу...

   Тетя Элис ничего не ответила.

   Мэри подняла голову и посмотрела на нее.

   —  Меня тошнит.

   —  Я знаю.

   —  Скажите, что меня нет. Или еще что-нибудь...

   —  Трусость — последнее дело,— сказала тетя Элис.

   Они   выбрались   из   кустарника,   пересекли   лужайку,   вошли   в дом.

   Мэри не спускала глаз с собственных ног. Тетя Элис шла за ней сле­дом.

   В комнате было трое. Дедушка и еще какой-то мужчина стояли у окна. А мама сидела на коврике возле камина, протянув руку к огню, впервые зажженному после лета. На ее пальцах сверкали кольца.

   —  Родная  моя!—сказала  она.— Как  же  ты  вытянулась!   Не  девочка, а струнка!

   Мэри ощущала какую-то неловкость, не знала, куда девать руки. Она неуклюже протопала по ковру и остановилась в ожидании, когда ее по­целуют.

   —  От тебя пахнет фиалками,— сказала она. Мужчина возле окна засмеялся.