Русская рулетка

– А нельзя ли конкретней? – с предельной учтивостью спросил я.

– Конкретность стоит денег, – отчеканил маклер, ещё раз показывая, что талант – непреходящая ценность.

До меня наконец дошло, где я нахожусь.

Маклер больше не обращал на меня внимания. Вытянув шею, он увидал возникающую где‑то над головами цифру, тут же занёс её в ручной калькулятор, поколдовал и получил другие цифры. Я не успел понять, понравились они ему или нет, хорошо это или плохо. Он вдруг нырнул мне за спину. Оглянувшись, я заметил его затылок, ускользающий в толпе, как хвост змеи или ящерицы среди камней.

На этом моё знакомство с биржей закончилось. Я покинул её, словно бродяга светский раут, уверовав окончательно, что в такую жизнь меня и царским калачом не заманишь.

Есть два подхода к поиску ответов на сложные вопросы. Сторонники одного убеждены, только набивая на собственной голове шишку за шишкой можно постичь истины нашего мира. Адепты другого готовы насмерть драться с первыми, отстаивая убеждение, что собственные шишки мешают правильному пониманию сути вещей. Для них кабинетное познание – наивернейшее.

Направляясь в библиотеку, которая в доисторические времена называлась Румянцевской, позже – Ленинской, а теперь – просто Государственной, я стыдливо шмыгнул из первого лагеря во второй. Понять биржу и происходящее на ней я решил кабинетным, точнее, библиотечным путём.

В зале текущей периодики я заказал и набрал подборки газет за прошедший месяц, на этот раз связанных с отечественным бизнесом. Просматривая одну за другой по очередным датам выпуска, можно уловить интересные тенденции, обнаружить и связать воедино отрывочные сведения, обратить внимание на совпадения или нестыковки в сообщениях. Это помогает кое в чём разобраться. Поэтому читательский билет у меня всегда при себе, так, на всякий случай, как боевая единица или приложение к лицензии.

Я просидел над изучением кипы газет, позабыв о времени. Факты и аналитические статьи позволяли сделать вывод, что наряду с ростом курсов акций объявленных приоритетными предприятий и концернов, подпадающих под зонтик особой правительственной защиты и поддержки, две недели назад началось падение курсов акций сырьевых компаний, в первую очередь нефтяных и газовых, и связанных с ними предприятий. И данное падение в последние дни резко ускорилось, будто инвесторы запаниковали. Пища для мозгов так увлекла, что очнулся я, лишь бросив рассеянный взгляд на настенные часы. Оказалось, уже почти половина восьмого. Я быстро разложил взятые газеты по названиям. Пока одни отнёс на полки, другие сдал дежурной девушке, потом в раздевалке получил плащ и вышел на улицу, прошло ещё минут десять. Нельзя сказать, чтобы я боялся опоздать к Ивану на дачу, но искать её предстояло затемно и следовало учитывать, не сразу отыщу неизвестный мне дом.

Уличные светильники, горящие окна городских строений делали вид, что борются с подступающими сумерками. Под плащ пробиралась неприятная холодная сырость. Я непроизвольно втянул голову в плечи, словно черепаха в надёжный панцирь. Скорым шагом обойдя бестолковое сооружение библиотеки, я свернул в тёмный проулок, где меня терпеливым псом дожидался верный «шевроле». Вскоре я уже нёсся по Тверской. У памятника Пушкину свернул к кинотеатру «Россия», повернул к улице Чехова, затем – по Новослободской улице и Дмитровскому шоссе долго ехал за город. Я надеялся, у Ивана на даче найдётся что‑нибудь поесть. Не отказался бы и от рюмашки коньяка и чашки горячего чая. Я был бы очень разочарован, если бы он не подумал об этом.

13

Сумерки так сгустились, что их трудно было отличить от темноты. Фары «шевроле» высветили плотный невысокий забор и за ним дом из красного кирпича, выстроенный недавно и ещё не доделанный. Крыльцо в духе модной допетровской Московии выглядело незавершённым. Доски забора тоже не успели потемнеть, казалось, их готовились покрасить, да всё откладывали. Закрытые ворота преграждали въезд к гаражной пристройке из свежего кирпича и с темно‑коричневыми железными створками, запертыми временным навесным замком. Я сверился с подробным рисунком Ивана, удостоверился, что это и есть его дача, и заглушил двигатель. Место для дачи он купил удачное. Справа, через два соседних дома поселковая улица заканчивалась у плотных лесных зарослей, и близость леса ощущалась в самом воздухе.

Как и в доме Ивана, свет в окружающих строениях не горел, посёлок только обустраивался. Я решил, что‑то вынудило Ивана сильно задержаться. Ещё под впечатлением, как недавно подгонял себя, торопился, я высказал самому себе, что думаю о болванах, которые мчатся на ночь за город, будто их ждёт страстная женщина, за каждую минуту опоздания способная устроить трагедию. К тому же начинал донимать голод, а в такую погоду это не способствует благодушному настроению и всепрощению. Недовольство собой перерастало в раздражительное недовольство Иваном и подталкивало к действиям.

Я приоткрыл дверцу, прислушался. Из дома Ивана не доносилось ни звука. Неожиданно за смежными дачными строениями мягко заворчал двигатель. Он не напоминал приближающееся «БМВ», и я не обратил на него особого внимания. Меня больше заботило, как долго придётся дожидаться приятеля. Машина поехала в сторону леса. Очевидно, там была дорога либо к другому посёлку, либо в объезд к шоссе. Я невольно вслушивался, как она удаляется, набирает скорость и затихает вдали. Воцарялась такая тишь, что я начал вспоминать, имел ли Иван привычку так вот, на часы опаздывать, да ещё в столь важном случае, как наш. Пришлось признаться, такой привычки у него не замечалось. Неприятное предчувствие вынудило меня выйти из машины и подойти к калитке. Она оказалась запертой. Но створы ворота при несильном толчке поддались в месте стыка, их стальные петли неприятно заскрипели. Я надавил сильнее, и створы с усиливающимся скрипом приоткрылись. В щель между ними было видно, изнутри они сдерживались большим железным засовом, но теперь засов немного выдвинулся, так как навесной отомкнутый замок болтался на дужке лишь в одном ушке. Ключа в замке не было, а отомкнуть его удалось бы только одним способом, – сначала войди через калитку или перелезать через забор. Поразмыслив, я перелез через забор и по асфальтовому покрытию направился к гаражу.

Меня уже не удивило, когда створ гаража поддался, едва я потянул его. Внутри застыла мёртвая тишина замкнутого пространства. Темнота снаружи пока не стала ночной и непроглядной, она проникла в гараж, и я увидел заднюю часть «БМВ», буквы и цифры номерного знака. Это была машина Ивана. Глаза привыкали различать подробности, и я замер истуканом. Дверца со стороны руля была не захлопнута, а за рулём восседала неподвижная крупная фигура.

Подавленный, я вернулся к своей машине. То, что собирался рассмотреть с помощью фонарика, никуда не убежит, и я не торопился. Фонарик оказался там, где и должен быть, в дорожной сумке на заднем сидении. Я не включал его, пока не вернулся обратно в гараж. Сначала осветил пол, тщательно осмотрел бетонные плиты. Никаких следов или подозрительных предметов, вроде окурков не Ивановых сигарет, не было видно. Я и не надеялся обнаружить явные улики, просто оттягивал необходимость осветить салон. Наконец решился.

Иван заваливался к соседнему сиденью, точно его одолевал необоримый сон. Увы, спать ему предстояло долго, целую вечность. С шеи на белый воротник рубашки ещё сочилась кровь. Голову прострелили над ухом, с близкого расстояния, почти в упор. Выстрел был чистым, грамотным. Работу выполнил опытный убийца. Я убедился в этом, когда не нашёл ни гильз, ни признаков ограбления. Похоже, убийца ждал Ивана за стеной гаража, а когда иномарки въехала внутрь, он незаметно вышел к ней и выстрелил из бесшумного пистолета в вылезающего из‑за руля человека. Смертельно раненый Иван неосознанно рванулся в салон… Впрочем, это уже было неважно; думать о том, что происходило в подробностях, бессмысленно. Передо мной был безжалостный факт, который спутал все мои карты, все мои намерения.