Персиянка

– А что, вызвал я переполох?! – гаркнул он сипло и громко.– А?! Ха‑ха!

Разин не ответил, с напускной небрежностью убедился, что печать именно князя Прозоровского, и сорвал её. Развернул бумагу и прочитал.

– Воевода приглашает на ужин, обсудить важные распоряжения государя, – вкратце сообщил суть письма Бутлер, то ли по приказу воеводы, то ли по морской привычке произнося это полной грудью, так, чтобы слышали и на стенах.

Разин обеими руками медленно свернул послание. Приняв вызов, ответил громко и ясно, без намерения оскорбить лично капитана.

– А для этого надо было отправлять корабль и палить из всех пушек? – заметил он с холодной насмешкой.

– Нам всё равно, где и как проводить обучение морской службе. – Немец возразил без тени обиды на красном, обветренном лице старого вояки.

– Пусть так, – согласился Разин. Понижая голос до обычного разговора, с неожиданным для собеседника любопытством спросил: – А как долго надо учиться, чтоб управляться с таким кораблём?

Бутлер выпятил грудь, растянул потрескавшиеся губы, весело осклабился. Он гордо оглядел стену крепости, которую пушки его корабля разнесли бы несколькими залпами, глазеющих на него казаков, и с видом превосходства над их вождём объяснил:

– Не меньше, чем пять лет.

Разин не желал замечать его самодовольства, в который уже раз с жадным вниманием осматривал корабль.

– А не врёшь? – задал он вопрос по‑товарищески просто.

Сам понял, что немец не соврал и не преувеличивает, и подавил короткий вздох. Перевёл взор с "Орла" на рыжебровое и, как медь, красное, со шрамом под ухом лицо капитана. Внезапно в отношении немца в его зрачках проскользнула какая‑то мысль и тут же затаилась.

– Ладно, – сказал он под влиянием этой мысли. – Передай воеводе, буду.

11. Тревожные происшествия

Удача и Антон спали долго, как спят те, кого не тревожат утренние дела и заботы. Удача проснулся, когда за окном уже был ясный день. Подгоняемый голодом он поднялся, наскоро привёл себя в порядок и под влиянием событий и впечатлений прошлого дня вооружился пистолетами. Приоткрыв дверь, на выходе из спальной комнатки он вдруг расслышал голос, который заставил его замереть на месте. Он узнал в нём голос того, с кем у Разина была ночная встреча в Южной башне островной крепости. Заметив, что Антон тоже проснулся и спустил ноги с кровати, он быстро вскинул руку, сделал ему знак не шуметь.

– ... Так ты полагаешь, мы не должны беспокоиться, что атаман принимает эти приглашения воеводы? – тихо спросил внизу Кошачьи Усы.

Ответил ему другой голос, который Удача тоже слышал прошлой ночью, первый раз в спальне княжны на Заячьем острове, а затем в прибрежной рощице у костра, и принадлежал он Мансуру.

– Из его посещений воеводы мы извлечём пользу. Большинство простых казаков верят ему. Они живут одним днём, не задумываются о последствиях. Мы же зароним в их головы подозрение к его связям с воеводой, и их настроение быстро изменится. А без их поддержки он потеряет самонадеянность, будет опять прислушиваться к старшинам...

Дальше разговор перешёл на неразборчивый шёпот. Намеренно громко хлопнув дверью, Удача прошагал к лестнице и спустился к длинному столу, уселся на скамью у окна, сбоку от примолкших заговорщиков: Мансура, Кошачьи Усы и седоусого Ждана. Было уже поздно для завтрака и рано для обеда. Кроме них и хозяина, который возился с печью в смежной поварской пристройке, в столовой постоялого двора никого не было. Ждан сделал вид, что не признал царского порученца, неторопливо отогнал мух от медного блюда с жареной белугой и продолжил еду, как будто ради этого и оказался в данном месте. Мансур тоже вскользь и равнодушно глянул в сторону Удачи и отвернулся. Только Кошачьи Усы колюче посматривал на него с того самого момента, когда он хлопнул дверцей гостевой комнатки, как если бы уже слышал о нём и догадался, кто он. Появление из той же комнатки для гостей заспанного Антона оказалось лишь для Кошачьих Усов полной неожиданностью, старшина удивлённо вскинул брови и уставился на казачьего лазутчика. Тот слегка смутился при виде своих старших начальников, явно озадаченных такой его дружбой с царским порученцем, и замедлил спуск по ступеням лестницы. Однако внизу, после секундного колебания сделал выбор, присел напротив нового приятеля, к падающей от окна косой полосе дневного света.

Низкорослый и курносый хозяин заметил постояльцев изнутри поварской, наскоро выполнил их простой заказ, после чего оба молча принялись не то за поздний завтрак, не то за слишком ранний обед. Тишину в столовой нарушали только жужжание мух, стуки о посуду и стол режущих ножей, да звуки поедания еды, запиваемой квасом из липовых кружек. Хозяин устроился за стойкой, лениво обмахнул тряпкой вымытую посуду и почесал красное пятно заживающего ожога на левом запястье, всем видом показывая, что ему мало дела до того, кого приходится обслуживать. Но когда всхлипнула калитка в подворье, глянув за окно, он вздрогнул, затравлено вжал голову в округлые плечи.

От удара ноги входная дверь распахнулась, стукнулась ручкой о стену, и, споткнувшись о порог, в столовую шумно ввалился высокий чернявый казак. Горбоносый и сухощавый, он был в расстёгнутом и заляпанном пятнами сером бархатном кафтане с серебряной обшивкой, который прикрывал шёлковую рубашку и синие штаны, тоже со следами продолжительного загула. Пыльные сапоги и медная серьга в мочке левого уха, сабля в узорчатых ножнах дополняли наряд, сам по себе говорящий об его образе жизни. Два приятеля, которые его сопровождали, отличались от него на первый взгляд только ростом и цветом волос, носами, глазами и прочими второстепенными подробностями. Все трое были хмурыми, с многодневной щетиной. Они с наглой развязностью прошли мимо столов прямо к стойке, навалились на неё, и горбоносый при выразительной поддержке товарищей грубо потребовал:

– Опохмелиться, хозяин!

Тот позабыл о тряпке в руке. Как если бы надкусил кислое яблоко, перекосился лицом, повернулся к старшинам за столом, безмолвно надеясь на их защиту. Но те будто ничего предосудительного не замечали, откровенно не желали вмешиваться. Хозяин перевёл безмерно тоскливый взор на важного московского постояльца у окна, впрочем, не ожидая от него поддержки, и сделал попытку возразить горбоносому:

– Вы мне итак задолжали...

Горбоносого казака упоминание о долгах разозлило, он побагровел.

– Пошевеливайся! – рявкнул он и стукнул ладонью по стойке. – Говорили же тебе. Атаман от бабы своей очухается, в поход отправимся. Ты ж знаешь, мы с добычи щедры. – Он наклонился над стойкой, дохнул хозяину в лицо и нехорошо ухмыльнулся. – На нашей прежней щедрости нажился, небось? А?

– Да вы задолжали мне вдвое больше, – сорвавшись на визг, едва не плача, пожаловался хозяин.

– Ладно, не прибедняйся, – примирительно вмешался приятель горбоносого, чей русый запорожский чуб свисал на широкий и без единой морщины лоб. – В другой раз пожалеем. А сейчас тебе объяснили русским языком, скоро в поход отправимся. Вот наши старшины. – Он небрежно махнул на длинный стол. – Они тебе подтвердят.

Кошачьи Усы на это замечание встал с лавки, широко упёрся жилистыми мускулистыми руками в край столешницы.

– Боюсь, хлопцы, атаман вас ни в какой поход не поведёт.

– То есть, как?! – раздражённо дёрнулся и рыкнул горбоносый, с грозным видом, как бык на красную тряпку, повернулся к нему одной головой на крепкой шее.

– Да вот так. – Кошачьи Усы невозмутимо кивнул на Удачу. – Он вам подтвердит. Из самой Москвы грамоту привёз: царское прощение атаману за все прошлые дела. На государеву службу атамана прельщает царь. Ласковым словом и отеческой любовью.

Горбоносому было неудобно посмотреть, куда показал Кошачьи Усы. Он вынужден был провернуться на ногах, откинуться спиной к стойке, чтобы увидеть царского посланца.

– Ах ты... гнида! – задохнулся он от внезапного осознания всего значения услышанного. Оттолкнувшись от стойки, он привычно ловко выхватил саблю, широко шагнул и с размаху рубанул по пятну света возле локтя Удачи. Удар встряхнул стол, блюда и кружки. – Сначала баба его охмурила! Мы терпели. А теперь и царь туда же!? А ну, падло, раз так, плати за нас!