Нарвский дьявол

Перед рассветом он въехал на постоялый двор в восточном новгородском предместье. Как только у конюшни снял с шеи и передал другому, усатому гонцу важное послание, свалился на охапку скошенной травы и тут же заснул. Двое рослых парней безмолвно, как глухонемые, проводили усатого гонца на свежей лошади за ворота, закрыли их. И под затихающий в направлении к Твери дробный перестук лошадиного галопа подхватили за руки и за ноги прибывшего от Нарвы, отнесли в сарай на сеновал, точно давно уже знали, что его бесполезно пытаться разбудить, заставить перейти туда самому.

Три дня спустя низкорослый гонец, одетый в синий кафтан, вишнёвые сапожки и такую же шапку, мчался по тверской дороге в виду московских пригородные селений. Он обгонял движущиеся навстречу повозки и телеги, гружённые продовольствием и военными припасами, отряды дворянской конницы при саблях, пищалях и пиках, редкие кареты. Они все казались поневоле суженной обочинами рекой, непрерывно текущей к неблизкому приграничью, а он сам – летящей оттуда вдоль этой реки птицей. Гонец пришпоривал и настёгивал лошадь, как может позволить себе только везущий очень важные вести государственного значения, и ему смотрели вслед, гадая, чей это вестовой и к кому направляется, к самому ли царю или к правительственным чиновникам, воеводам.

Он миновал дачные поместья знати, монастыри и показались большие слободские улицы. Стали встречаться кареты вельмож и московские конные дворяне, но главными на улицах были пешеходы. На него всё меньше обращали внимания, словно гонцы были естественной частью жизни большой столицы, и ему пришлось убавить скорость бега своей лошади. Оставляя позади харчевни и открытые лавки купцов, среди двухъярусных бревенчатых строений так же и каменные, он, наконец, выехал к Воскресенскому мосту и Красной площади.

У гонца был многолетний опыт наездника, лошадь его стала заметно выдыхаться и сбиваться на шаг лишь на подъезде к Кремлю. Стрельцы первого, Стременного полка усиленным дозором стояли во всех воротах, но в Кремль пропускали только через Боровицкие. К ним гонец и свернул. Десятник дозорной стражи Боровицких ворот узнал его, сразу распорядился пропустить внутрь главной крепости государства.

За кремлёвской стеной было людно. Сотни четыре старших детей знатных семей окольничих и бояр разбились на кружки поблизости от Теремного дворца. Они коротали время в ожидании царских поручений, исполнение которых было необходимым условием продвижения по государственной службе. В одних кружках обсуждались всяческие похождения. В других играли в бабки, в третьих звучно и сильно били по прижатой к ребрам ладони того, кто оказывался в круге и закрывал глаза, а он должен был отгадать ударившего – там часто смеялись неудаче отгадчика, который вынужден был снова закрывать глаза и ждать сильного удара, часто такого, что трудно было устоять на месте. В отведённом для ристалища месте слышались удары палок и лязг затупленных сабель.

Гонец конным шагом проехал вдоль крепостной стены к конюшенной стоянке, где надо было оставлять лошадей, привязывать их к длинной балке. Возле неё не меньше десятка юношей обступили седобрового царского сокольничего. Он удерживал на толстой перчатке взрослого сокола, когтистую лапу которого украшало широкое золотое колечко с неразличимой вязью. Высокий светловолосый юноша не сдержал желания погладить спину гордой птицы, и сокол вмиг вывернул шею, клюнул ему палец, рассёк до крови. Приятели коротко рассмеялась.

– Ты нос сунь! – посыпались насмешливые советы. – Главный палец сунь!

Клюнутый соколом тоже засмеялся, хотя кровь от ранки каплей поползла к ладони.

– Эй, никак собака в седле?! – раздался оттуда обидный оклик гонцу за усталую посадку.

Гонец сделал вид, что обращались не к нему, спешился, завязал поводья и торопливо направился в посольский приказ в обход Теремного дворца.

Из дверей царских палат вышел распорядительный окольничий, его подбитый горностаем бархатный кафтан указывал на княжеское происхождение.

– Трубецкой! – зычно позвал он.

Из разных кружков торопливо подошли двое молодых людей, тот, что отстал, оттолкнул плечом шедшего первым. Первый, не раздумывая, ударил обидчика кулаком в подбородок, и оба отскочили, схватились за рукояти коротких сабель в серебряных ножнах, готовые броситься друг на друга, как подросшие псы одного помёта. Стоящие у крыльца с бердышами в руках стременные стрельцы привычно схватили их под локти, растащили, как если бы подобные происшествия были нередким явлением.

– До утра в тюрьму! – спокойно распорядился окольничий и пальцем указал на стройного и красивого белокурого юношу, который подошёл к крыльцу последним. – Ты повезёшь царское послание воеводе.

Избранный юноша не скрывал улыбки оживлённого удовлетворения, что именно ему досталось поручение, легко поднялся на крыльцо и следом за окольничим, впереди гонца исчез в палатах.

Приняв от гонца письмо из Нарвы, тут же прочитав его, создатель постоянной посольской службы и Посольского приказа, его начальник Афанасий Лаврентьевич Ордин‑Нащокин подобрал другие из важных бумаг и сразу заспешил покинуть свою просто обставленную рабочую палату. Направился он к Теремному дворцу. Минуя охрану, вошёл внутрь царских помещений из особого входа, так как имел право доступа к царю без предварительного доклада. С высокомерной холодностью на умном лице он не замечал тех из встречных, кого считал бездарной обузой во власти, отвечая на приветствия только дельным на его взгляд чиновникам.

Псковский дворянин незнатного происхождения он привлёк к себе внимание молодого царя широкими знаниями и честной деловитостью в бытность псковским воеводой, а затем непосредственно в кремлёвской службе, и стал едва ли ни самым доверенным лицом Алексея Михайловича, за что повсюду наталкивался на многоликую неприязнь самого разного свойства. Ему шёл сорок шестой год, а, несмотря на зрелый возраст, он показал себя самым горячим сторонником решительных преобразований в государственном устройстве и внешней политике. Потому давно приобрёл множество врагов, как среди родовитых семей, непоколебимых ревнителей старых отношений, недовольных возвышением провинциального выскочки, который не оказывал большинству из них никакого уважения, так и малообразованной пробивной бестолочи в среде чиновников. Его тайная вражда с ними тлела постоянно, в любой момент готовая вспыхнуть открытым противоборством.

Он вышел к золочёной резной двери тронного зала, по сторонам которой застыли рослые красивые стрельцы во всеоружии. У окна, за заваленным бумагами широким столом думный дьяк гусиным пером выписывал царские распоряжения. Признавая взаимную неприязнь второстепенной в данном случае, Ордин‑Нащокин приблизился к нему, пошептал на ухо, и дьяк вертляво, но с сознанием собственного значения поднялся, взял у него письмо и скользнул в дверь. Ордин‑Нащокин прошёлся от стены к стене и обратно, и наконец думный дьяк опять открыл дверь, жестом пригласил войти, а сам наморщил лоб, вернулся за стол к прерванному писанию.

Четверо воевод и двое бояр, руководителей приказов, напрямую связанных с обеспечением войск разным вооружениями, направились к выходу, обошли Ордин‑Нащокина, как речное течение непоколебимый скалистый остров. Он вскользь отвечал на их знаки внимания и хмурился, так как возле царя оставался по‑мужски очень красивый, рослый стрелецкий голова Стременного полка Артамон Сергеевич Матвеев. Лицо Нащокина посветлело, когда царский любимец Матвеев стал с откровенным недовольством сворачивать на угловом столе карту военных действий, и он понял, что наступление начнётся по тому направлению, на котором он страстно и нетерпимо к чужим мнениям настаивал, из‑за чего и не был допущен до этого совещания. Матвеев явно медлил, не желал оставлять их наедине, будто ещё надеялся переубедить царя своим пониманием целей войны.

– Государь, – повышая голос, начал Ордин‑Нащокин, чтобы укрепить Алексея Михайловича в угадываемом им решении, – полученные из разных мест донесения, – он встряхнул бумаги, ткнул в них указательным пальцем свободной руки, – доказывают: надо воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Король Карл ослабил шведские силы в Ливонии, срочно перебрасывает часть войск на север Польши. Вы видели только что полученное сообщение из Нарвы. К польским берегам отправлены морем тысяча солдат и офицеров одного этого гарнизона. Надо начинать быстрое наступление на Ригу!