Тень тибета

– Спасайся! – истошно завопил подмастерье тибетец и первым бросился прочь от повозки.

За ним кинулся его товарищ. Одноногий на мгновение растерялся, затем неудачно спрыгнул на землю, споткнулся о колдобину и упал. Валун набирал скорость, подпрыгивал на выступах и срывал лавину камней поменьше – она с грохотом устремлялась по склону прямо к быкам и телеге. Одноногий в ужасе попытался живо подняться на четвереньки и упал опять. Бежать было поздно, и он с вытаращенными от страха глазами полез под дно повозки, которую дёргали вперёд отчаянно ревущие буйволы. Лавина камней обрушилась на телегу с грохотом, который заглушил треск дерева, раздавила, смяла телегу, опрокинула одного из быков. Второй рванулся, обломал разбитые оглобли и ринулся в сторону, чудом отделавшись только несколькими ударами падающих каменных осколков.

Через минуту, когда стук катящихся в беспорядке камней затих, то, что осталось от телеги, лишь вырванным с оси колесом жалко торчало из‑под обвала, который почти по всей ширине завалил дно пересохшего русла.

Дневное солнце поглотило большинство теней, будто насытилось ими, и неприступные вершины Крыши Мира засверкали в хрустально прозрачном воздухе, вытягиваясь к бесконечной сини Неба белоснежными пиками. Что им было за дело до страстей и преступлений тех, чья жизнь лишь ничтожное мгновение? И не всё ли им равно, когда и как эти мгновения прерываются?

Величавой и вечной была картина гор повсюду, куда только не обращался взор человека. Удача смотрел на неё холодно. Равнодушная к нему, любующаяся одной собой красота больше не трогала его. Так ему казалось, и он замкнулся в раковине своих переживаний, ссутулился под их тяжестью, с ощущением, будто за последние сутки постарел на десятки лет.

Он опустил взор к серому камню, обращённому к нему гладкой стороной. Камень был установлен на свежем холмике поверх утоптанной земли. На шершавой гладкой поверхности, на которую он посмотрел, был выбит крест, с нижней косой перекладиной под ровно поперечной, в точном соответствии с заранее приготовленным рисунком Одноногого.

На пригорке окраины долины, куда доносилось невнятное ворчание небольшого водопада, были только они четверо. Тибетец подмастерье стоял рядом, а сзади не спускали глаз со спины Удачи оба сопровождающие его с раннего утра ойрата, верные подельники Джучи. Кроме них, ни одного человека, ни одного животного не было видно в окрестностях, а из птиц лишь одинокий коршун точкой парил над долиной. Трудно было представить место, более удачное для погребения бренного тела, которое закончило свой земной путь, высвободив душу к новому перерождению, к новому странствию и к новой, быть может, тоже преждевременной смерти её очередной телесной оболочки. Законы сансары неумолимы и неподвластны человеку.

Случайной была эта смерть или нет, она вызывала подозрение у Удачи своей своевременностью. Больше ничто не удерживало его на Тибете, ничто не могло оправдать отказ от выполнения распоряжения Далай‑ламы отправиться на службу к другому Правителю. Он сам ездил разбирать завал камней, вынимал останки приёмного отца и видел, что на уступ южного склона ущелья можно было забраться с другой стороны горы и незамеченным снизу подтолкнуть валун на скат. Прошедшие несколько суток после гибели Одноногого были наполнены заботами, которые навалились на него, как единственного родственника, и он не имел времени и не хотел подумать об этом. Как бы там ни было, а Одноногого не вернуть. И только перед его могилой, которую он, очевидно, видел первый и последний раз, нахлынуло ощущение несправедливости и чувства вины, успокоить которые могла лишь месть.

– Кто был наверху ущелья? – повинуясь наитию, прошептал он, чтобы слышал подмастерье, но не услышали сообщники Джучи.

– Я ничего не видел, – испуганно вздрогнул подмастерье, но голос выдал его, он сказал неправду.

– Джучу? – холодно потребовал ответа Удача.

Подмастерье ни словом, ни жестом не подтвердил такой вывод, но и не опроверг, молча опустил голову, отошёл от него к запряжённой яком телеге, на которой были привезены тело, лопаты и могильная плита. Вопросов Удача больше никому не задавал, постояв, отвернулся от камня и направился к своему коню. За ним неотступно последовали оба ойрата, чьи лошади стояли там же.

Лошади с наездниками даже скорым шагом быстро оставляли неторопливо едущую телегу позади себя, потеряли её при объезде горы и без неё через полчаса возвратились в пригород Лхасы. Дом Одноногого Удача накануне, не торгуясь, продал индийскому купцу, а вырученные от продажи деньги отправил через лам на нужды монастыря в северо‑восточных предгорьях, где его вырастили и воспитывали монахи и где больше десяти лет жил Одноногий. Купец не медлил, уже, как хозяин, поселил в доме своего мастера по изготовлению изделий из серебра и золота. Этот мастер китаец был во дворе и ждал, чтобы Удача вывез свои пожитки. С его появлением китаец суетливо крутился рядом, как хозяйский пёс подозрительно высматривал, что он намеревался забрать, и не переставал вежливо кланяться.

Больше Удачу ничто не задерживало в этом доме. Он вынес заранее приготовленный вьюк с самыми необходимыми вещами, перекинул его на спину обеспокоенного отъездом коня. Оружия при нём не было, только длинный охотничий нож висел в поясном чехле, украшенном хвостом молодого барса. Он поправил под седлом потник и затягивал подпруги, когда в воротах появился коротышка в чёрной сутане француза. Сутана коротышке была велика. Торопясь подойти к Удаче, он поднимал её, выказывая при этом необычную озабоченность.

– Уезжаешь? – полюбопытствовал коротышка, хотя видно было, что на языке у него вертелся другой вопрос. Причмокнув от нетерпения, он без дальнейших предисловий строго проговорил: – А кто мне деньги привёзёт? Пиастр за каждого нового ка... като...?

Мучить память он не стал, уверенный, что Удача понимает, о чём речь.

– Неужели ты смог кого‑то обратить в католики? – вяло удивился Удача.

Коротышка указал за ворота. На улице стайка детей сбилась в кучу вокруг его дородной жены, а сбоку мрачно стояли оба его брата.

– Ты же язычник? – опять удивился Удача вполголоса. – Вы же все живёте с одной женой?

– Мы с ней теперь живём по очереди. У каждого получается по жене, – серьёзно возразил коротышка.

Удача поднялся в седло, но его коротконогий собеседник цепко схватился за поводья, потянул к себе.

– Ты не ответил.

– Кто тебе обещал, тот и привезёт.

Коротышку такой ответ почему‑то успокоил. Он заговорщически кивнул, мол, понимает, что есть тайны, о которых лучше пока не говорить.

– Когда ждать деньги? – всё же потребовал он ответа.

– Скоро.

Коротышка отпустил поводья, отступил, позволяя коню зашагать на улицу.

– За неё надо три пиастра! Она теперь как три жены! – громко сказал он в спину Удаче, который выезжал со двора мимо его жены, детей и братьев. Приподняв низ сутаны, засеменил следом. – Хорошая религия като... като...

Едва Удача выехал на улицу, сзади опять пристроились два всадника из ойрат. Конь сам остановился, повернул морду и заржал, как будто прощался с домом мастера. Но Удача не оборачивался.

– Ты что, больше не вернёшься? – вдруг крикнул от ворот коротышка.

Ответа он не услышал. Удача пришпорил коня, и тот после многодневного и сытного отдыха легко припустил по улочке прочь, к базару. Вскоре он выехал к площади напротив дворца Потала. Там собирались калмыки паломники и отряд их сопровождения. Главные ламы калмыков должны были получить последние наставления Далай‑ламы и вместе с пятью тибетскими ламами, посылаемыми к их племенам для отбора учеников, до полудня отбыть в долгий обратный путь на север, к прикаспийским степям, к городу Астрахани в устье Волги, к тамошнему воеводе русского царя.

Удача зачем‑то надеялся, что Джучу тоже отрядят для присмотра за ним и для охраны паломников. И испытал удовлетворение, когда оказалось, что тот был среди воинов сопровождения.