Жены и дочери

В общем, этот второй разговор наедине, состоявшийся по требованию, оказался не таким приятным, как первый. И мистер Гибсон весьма взбодрился, когда появилась необходимость продолжить объезд пациентов.

- Мы скоро придем к единодушию, я не сомневаюсь, — рассуждал он сам с собой, пока ехал. — Трудно ожидать, что наши мысли сразу же потекут в одном русле. И мне бы это не понравилось, — добавил он. — Было бы очень скучно и неинтересно слышать, как жена, словно эхо, повторяет твои собственные мысли. Ох-хо-хо! Я должен рассказать Молли об этом: милая маленькая женщина, интересно, как она это воспримет? В большей степени это сделано ради ее же пользы, — он погрузился в перечисление добродетелей миссис Киркпатрик и преимуществ, которые получит его дочь, от совершенного им шага.

Ехать сегодня в Хэмли было уже слишком поздно. Тауэрс и его окрестности располагались как раз в противоположном от Хэмли направлении. Поэтому только на следующее утро мистер Гибсон прибыл в усадьбу, рассчитав время своего визита так, чтобы он смог полчаса поговорить с Молли наедине, прежде чем миссис Хэмли спустится в гостиную. Он полагал, что его дочери понадобится сочувствие, когда она узнает то, что он должен был сообщить. И он знал, что никто кроме миссис Хэмли не сможет ее утешить.

Стояло погожее и жаркое летнее утро. Рабочие в одних рубашках собирали в полях ранний урожай овса. Пока мистер Гибсон медленно ехал вдоль полей, он смог рассмотреть их через высокие изгороди и даже услышать успокаивающий, равномерный звук падающих длинных полос скошенной травы. Казалось, что труженики слишком разгорячены, чтобы говорить. Собака, охранявшая их пиджаки и фляжки, лежала, тяжело дыша, с другой стороны вяза, под которым мистер Гибсон остановился на мгновение, чтобы понаблюдать и немного отсрочить разговор, который, он надеялся, пройдет хорошо. Через минуту доктор отругал себя за слабость и пришпорил лошадь. Он подъехал к усадьбе резвой рысью. Поскольку для обычного визита было еще рано, его никто не ждал — все конюхи были в полях, но для мистера Гибсона это не имело большого значения. Он выгуливал лошадь около пяти минут, прежде чем поставить ее в конюшню, ослабил подпругу, осмотрев ее, возможно, с ненужной тщательностью. Он прошел в дом через частную дверь и направился в гостиную, отчасти надеясь, что Молли будет в саду. Она была там, но из-за жары и слепящего солнца она не смогла остаться на открытом воздухе, поэтому вошла в дом через открытое окно гостиной. Измученная жарой Молли уснула в мягком кресле, шляпка и открытая книга лежали у нее на коленях, одна рука вяло свесилась вниз. Она выглядела очень нежной, молодой и невинной. Сердце отца затопила волна любви, когда он увидел ее.

- Молли, — нежно сказал он, приподняв свесившуюся маленькую загорелую руку и задержав ее в своей руке.

Молли открыла глаза, какое-то мгновение не узнавая отца. Затем во взгляде появилось осознание, и, вскочив, она бросилась ему на шею, восклицая:

- О, папа, мой дорогой, любимый папа! Почему ты пришел, пока я спала? Мне так нравится высматривать тебя.

Мистер Гибсон чуть побледнел. Он все еще держал Молли за руку и увлек ее за собой на диван, не говоря ни слова. Этого и не требовалось, она щебетала без умолку.

- Я встала так рано! Так приятно выйти из дома на свежий утренний воздух. Думаю, поэтому я такая сонная. Но разве это не великолепный жаркий день? Интересно, может ли итальянское небо, о котором говорят, быть голубее этого… того, что немного виднеется между дубами… вот!

Она выдернула руку и обеими руками повернула голову отца, чтобы он смог увидеть то самое небо, о котором она говорила. Ее поразила его необычная молчаливость.

- Ты получил весточку от мисс Эйр, папа? Как они все? Все еще болеют скарлатиной? Ты знаешь, папа, я думаю, что ты выглядишь не очень хорошо. Тебе нужно забрать меня домой, чтобы я позаботилась о тебе. Когда я могу поехать домой?

- Выгляжу не очень хорошо? Должно быть, это все твои фантазии, гусенок. Я чувствую себя необычайно хорошо, и я должен выглядеть хорошо, потому что… у меня есть для тебя новость, маленькая женщина, — он чувствовал, что разговор получается нескладным, но решил продолжать. — Догадайся, какая?

- Как я догадаюсь? — ответила Молли, но ее тон изменился, она была явно встревожена, словно инстинктивно что-то предчувствовала.

- Видишь ли, любовь моя, — сказал он, снова беря ее за руку, — ты находишься в таком затруднительном положении… девушка, взрослеющая в такой семье, как наша… молодые люди… с моей стороны это оказалось неисправимой глупостью. А я обязан так часто уезжать.

- Но есть мисс Эйр, — промолвила Молли, бледнея от усиливающегося неопределенного предчувствия того, что должно случиться. — Дорогая мисс Эйр, мне не нужен никто, кроме нее и тебя.

- Все же бывают такие времена, как сейчас, когда мисс Эйр не может быть с тобой. Она живет не с нами, у нее есть другие обязанности. Некоторое время я находился в большом затруднении, но, наконец, я предпринял шаг, который, надеюсь, сделает нас обоих счастливее.

- Ты снова собираешься жениться, — помогая ему, произнесла она тихим, бесстрастным голосом, мягко вынимая свою руку.

- Да. На миссис Киркпатрик… ты помнишь ее? В Тауэрсе ее зовут Клэр. Вспомни, как добра она была к тебе в тот день, когда тебя там забыли.

Молли не ответила. Она не могла подобрать слов для ответа. Она боялась вымолвить слово, чтобы чувство гнева, неприязни, возмущения — то, что накипело в ее душе — не нашло выход в слезах, криках, или что еще хуже в неистовых словах, которые никогда не забудутся. Словно кусок твердого грунта, на котором она стояла, откололся от края, и она падала в бескрайнюю пучину одна.

Мистер Гибсон заметил, что молчание было неестественным, и почти угадал его причину. Но он знал, что ей нужно дать время примириться с этой мыслью, и все еще верил, что этот шаг послужит ее возможному счастью. Кроме того, он чувствовал облегчение, что тайна раскрыта, и признание, которого он так опасался последние двадцать четыре часа, сделано. Он продолжал повторять все свои резоны для заключения этого брака — он уже знал их наизусть. — Она подходит мне по возрасту. Я не знаю точно, сколько ей лет, должно быть, около сорока. Мне бы не хотелось жениться на ком-нибудь помоложе. Ее глубоко уважают лорд и леди Камнор и их семья, что само по себе достоинство. У нее очень приятные и изысканные манеры… конечно, от общества, в котором она вращалась… а ты и я, гусенок, привыкли быть немного бесцеремонными, поэтому сейчас мы должны совершенствовать наши манеры.

Она ни слова не ответила на этот шутливый тон. Он продолжил:

- Она умеет вести дом… и экономна к тому же… поскольку в последние годы у нее была школа в Эшкоме и ей приходилось устраивать дела большого семейства. И последнее, но не менее важное, у нее есть дочь… примерно твоего возраста, Молли… которая, конечно, приедет жить с нами и станет прекрасной компаньонкой… сестрой… тебе. Молли по-прежнему молчала. Наконец, она произнесла:

- Поэтому меня отослали из дома, чтобы все можно было тихо устроить в мое отсутствие?

Она говорила с горечью в сердце, но эффект, произведенный этими словами, вывел ее из притворной безучастности. Мистер Гибсон вскочил и быстро вышел из комнаты, что-то бормоча про себя… она не слышала, что именно, хотя бежала за ним через темные каменные коридоры, к ярко освещенному двору, к конюшне.

- О, папа, папа…я не в себе… я не знаю, что сказать об этом отвратительном… противном…

Он вывел лошадь во двор. Она не знала, слышал ли он ее слова. Сев на лошадь, мистер Гибсон обернулся и мрачно посмотрел на нее:

- Думаю, что для нас обоих будет лучше, если я сейчас уеду. Мы можем наговорить друг другу слов, которые будет трудно забыть. Мы оба сейчас взволнованы. Завтра мы успокоимся. Подумав об этом, ты увидишь, что главный… самый важный мотив, я имею в виду… это твое благо. Ты можешь рассказать миссис Хэмли… я имею в виду, рассказала бы ей сама. Я снова приеду завтра. Прощай, Молли.