Страница 25 из 83
Для того чтобы понять место «Хожения за три моря» в русской литературе и общественной мысли, нет необходимости делать из этого сочинения «экзотичное» повествование, в котором выражения горя и радости
27Текст этот, соответствующий разделу XVII приводимой нами схемы композиционного построения «Хожения за три моря» (см. ниже «Таблицу композиции „Хожения за три моря“»), совсем не был учтен Н. G. Трубецким (он оказывается между разделом 7 и 8 его схемы); он не может быть отнесен к «религиозно-лирическим отступлениям» и, находясь в середине повествования, имеет, вопреки построению Н! С. Трубецкого, весьма «динамический» характер (как и раздел XI, содержащийся между разделами 5 и 6 его схемы).
28Кучкин В. А. Судьба «Хожения за три моря...», с. 67—69.
сочинены задним числом для «большей драматизации рассказа». Не надо делать дипломата и «торгового разведчика» и из самого «грешного Афанасия». Его записки, рассматриваемые без каких-либо домыслов о их «государственном назначении» или скрытом смысле, достаточно драматичны и сами по себе.
* * *
История путешествия Афанасия Никитина изложена им ясно и просто. Он отправился из родной Твери в «Ширванскую землю» на Северном Кавказе, имея с собой путевые грамоты только от своего князя — великого князя Тверского Михаила Борисовича и от архиепископа тверского Геннадия; спустился Волгой мимо Калязинского монастыря, проехал Углич и добрался до Костромы, находившейся во владениях московского великого князя Ивана III; великокняжеский наместник отпустил его далее. В Нижнем Новгороде, также уже находившемся под властью Москвы, Никитин рассчитывал присоединиться к каравану московского посла в Ширван Василия Папина, но разминулся с ним и вынужден был поехать вместе с возвращавшимся из Москвы ширванским послом Хасан- беком. Под Астраханью Никитин и его товарищи были ограблены ногайскими татарами, а затем, на берегу Каспийского моря, — кайтаками. Купцы обратились к «ширваншаху» (главе Ширванского княжества), прося дать им хотя бы средства, «чем доити до Руси», но получили отказ. «И мы заплакав да разошлись кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли...» * Эта альтернатива понятна. Торговые операции того времени постоянно были связаны с кредитом; отправляясь в далекое и трудное путешествие, «гость» едва ли всегда мог иметь ту огромную сумму, которая нужна была для осуществления всех его заморских торговых операций; рассчитывая на доход, купец брал с собой не только свой, но и чужой товар, а иногда и деньги. Говоря о купцах своего каравана после ограбления, Никитин четко разделял их на две группы: те, «у кого что есть на Руси» — и кто, следовательно, не попадал в категорию должников, — и те, «кто должен». Первые пошли на Русь, вторые— «куды очи понесли». К какой из этих групп принадлежал сам Афанасий? Ясно, что ко второй— он пошел, «куда его очи понесли». Значит, на Руси он оказался бы в числе должников. Что ему грозило? Законодательство того времени, основанное на «Русской Правде» и позже оформленное в общерусских Судебниках 1497 и 1550 гг., отличало должника, «утерявшего» товар или деньги «безхитростно», в частности из-за захвата его враждебной «ратью», от должника злостного, например, пьяницы. «Безхитростный» имел право уплатить долг в рассрочку и без «росту» — процентов, но все же должен был уплатить сполна. А если денег не было? Тогда, оче^ видпо, вступало в силу то общее положение, которое сразу же применялось к должникам злостным: несостоятельнвш должник ставился на «пра
* Здесь и далее в статье цитируем текст Афанасия Никитина с упрощением орфографии, передавая «ѣ» как «е» и опуская конечный «ъ».
веж», т. е. подвергался унизительной процедуре публичного следствия, включавшего избиение, а затем выдавался истцу «головою до искупа», т. е. был обязан служить истцу в качестве холопа до тех пор, пока не расплатится с долгом. 29
Такая перспектива не привлекала Афанасия Никитина. Как и другие его товарищи-должники, он, «заплакав», стал искать каких-либо средств для возвращения на Русь хотя бы без долгов. Ограниченные возможности, которые возникали на Кавказе перед членами каравана Никитина, перечисляет он сам — одни остались в Шамахе (столице «Ширванской земли»), другие пошли в Баку (также принадлежавший «ширваншахам»). Афанасия «очи понесли» значительно дальше--он побывал и в Дербенте, и в Баку, затем морем добрался до иранского Чебо- кара, оттуда через «Гурмыз» (Ормузд) и Индийское море — в Индию.
Таков рассказ самого Афанасия Никитина об обстоятельствах его необычного путешествия; после краткого описания своего маршрута он переходит к основной части рассказа: «И тут есть Индийская страна...».
* * *
Одной из характернейших черт древнерусской литературы была присущая ей «этикетность» — древнерусский автор постоянно описывал не то, что действительно происходило с ним, а что должно было происходить согласно определенным литературным канонам. Свойственна была такая этикетность и древнерусскому биографическому жанру: образы святых в древнерусских житиях — это, по известному выражению В. О. Ключевского, не портреты, а иконы. 30Вовсе не является гарантией достоверности и повествование от первого лица в литературных памятниках: в таких повествованиях, например в «Сказании об Индийском царстве» - легендарном письме индийского «царя-попа» Иоанна византийскому императору, частично в сказочной «Повести о Вавилоне» XV в., в рассказе новгородцев, видевших «земной рай», включенном в летописное Послание Василия Федору о земном рае, от первого лица сообщаются явно фантастические и сказочные эпизоды.
Для читателя и исследователя, стремящегося установить фактическую достоверность таких рассказов (а не их культурно-историческое значение), подобные этикетные эпизоды являются явным доказательством их несоответствия исторической реальности. Но было бы неверно считать этикетную фантастичность общим свойством всей средневековой письменности: существовало множество видов этой письменности, где подобные
29См. Правую грамоту 1531 г. М. Кознакову по кабале в двух с половиной рублях. — Лихачев Н. П. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках, вып. II, № 14. СПб., 1895, с. 240—242. Ср.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Пг.; Киев, 1915, с. 399—400, прим. 1, с. 600; Зимин А. А. Традиции Правды Русской в Северо-Восточной Руси XIV—XV вв. — В кн.: Исследования по истории и историографии феодализма. К 100-летию со дня рождения академика Б. Д. Грекова. М., 1982, с. 196.
30К л ю ч е в с к и й В. О. Курс русской истории, ч. II. СПб.; М., 1906, с. 322.
черты отсутствовали, где рассказчик очень точно описывал то, что он действительно видел. Таковы многочисленные летописные рассказы XV века о реальных событиях — например, рассказ великокняжеской летописи об ослеплении Василия Темного, новгородский рассказ о поражении на Шелони в 1471 г. Так же документален и лишен черт этикетного вымысла рассказ монаха Боровского монастыря Иннокентия о последних днях его «старца» Пафнутия. Нет никаких сверхъестественных эпизодов, никаких элементов фантастического в деловой переписке древней Руси, например в берестяных грамотах. Практические цели повествования были здесь вполне определенными, и повествовательная манера в принципе не отличалась от манеры повествования человека нашего времени.
К каким из двух отмеченных типов повествования относится «Хоже- еие за три моря»? «Хожение» включает два явно легендарных рассказа — о птице «гукук» и «князе обезьянском», но это — изложение услышанных Никитиным («а сказывают...») индийских сказаний — тверской купец вовсе не выдавал себя за очевидца походов «князя обезь- янского» или деяний зловещей птицы гукук, испускающей изо рта огонь. Оп мог преувеличивать увиденное илй услышанное, делая поспешные обобщения — например, в рассказе об особом пристрастии «черных женотг> в стране «Чин и Мачин» к «гарипам» — чужеземцам: «А жены их ... спят с гарипы, да дают им алафу (жалованье. -- Я.Л.), да приносят с собою еству сахарную да вино сахарное, да кормят, да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже люди их черны велми...» (Л, л. 451). Но когда Никитин описывал то, что он действительно видел, он писал точно, деловито и выразительно. Означает ли эта простота изложения, что записки Никитина, как писал Л. С. Баранов, «сделаны наспех» и что ценить их надо «не за литературные достоинства»? 31 32Едва ли это справедливо. Возражая против определения стиля Никитина как «безыскусствегіного», Н. И. Прокофьев заметил недавно, что «если понимать „безыскусственность 44как ясность и простоту повествования и языка, то эта простота повествования, стиля и языка требовала не меньшего литературного умения, выучки и мастерства, чем риторически приукрашенный стиль типа „плетения словес 44. В простоте повествования Афанасий Никитин достиг высокого совершенства...» С2Здесь, очевидно, надо разграничивать различные явления литературного мастерства. Существует простота пушкинской прозы и простота такт: автобиографических рассказов, как, скажем, записки дворянина XVIII в. Андрея Болотова. Любой мемуарист прошел какую-то литературную школу. Но если он не обладает талантом рассказчика, то при самом иск рением стремлении описывать все, как есть, он запутается в подробностях, не сумеет найти нужных деталей и создаст, может быть, и правдивое, но мало выразительное повествование. Одаренный рассказчик, даже не имеющий специальной литературной выучки, опишет свои впечатления