Страница 22 из 83
Если Карамзин и Соловьев не находили определенного места Никитину в русской истории XV века, то А. Н. Пыпин отмечал своеобразный и уединенный характер «Хожения» в истории русской литературы: «Но сколько бы мы ни ценили его, произведение Афанасия Никитина, его историко-литературное значение остается темным и анекдотическим: оно было делом только его личной предприимчивости, и как оно не было вызвано в нашей письменности ничем предшествующим, так и потом не оставило следа». 4
Обширная статья И. И. Срезневского «Хожение за три моря Афанасия Никитина в 1466—1472 гг.» была, как мы уже отметили, первой работой, специально посвященной этому памятнику. Главная задача, которую ставил перед собой И. И. Срезневский — реальный комментарий к «Хо- жению»; И. И. Срезневским была предложена, на основе не очень ясных указаний Никитина о праздновании им «Великого дня (пасхи)» в «Гур- мызе» (Ормузде), датировка путешествия Никитина 1466— 1472 годами, которую, вплоть до последнего времени, воспроизводили все авторы, писавшие о «Хожении за три моря». Большое влияние на всю последующую литературу о «Хожении» имели и рассуждения И. И. Срезневского о первоначальном тексте или текстах памятника и его судьбе в русской письменности. Записки Никитина, писал Срезневский, «были не только переписываемы, но и включаемы даже в состав летописей, на
2Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1892, т. VI, с. 232—233.
3С о л о в ь е в С. М. История России с древнейших времен, кн. I, т. I—V, 2-е изд. СПб., б. г. (изд. «Общественная польза>к), стб. 1579—1580.
4Пыпин А. Н. История русской литературы, т. ІІ. СПб., 1898, с. 250.
ряду с другими важными историческими сказаниями, а может быть даже изменяемы переписчиками, если только из рук самого автора не вышли в нескольких разных видах». Здесь, как будто, исследователь предполагал две различные возможности — существование нескольких авторских редакций памятника или возникновение таких редакций под руками переписчиков — но далее И. И. Срезневский склонялся все-таки к мысли о разных авторских редакциях: «Во все ли свое путешествие вел Никитин записки, где начал их, где покончил? Определить трудно; но ясно, что вел их и в Индии, и, судя по различиям списков, не только писал их, но и переписывал, а переписывая, исправлял их или изменял. ..» 5
Эти догадки И. И. Срезневского, высказанные им в довольно осторожной форме, дали, однако, некоторый толчок двум своеобразным тенденциям, постоянно возникающим в литературе об Афанасии Никитине. Одна из этих тенденций заключается в стремлении «повысить» значение миссии Никитина, превратить его из купца, по собственной воле и под влиянием случайных обстоятельств решившегося предпринять «хожение» в далекие страны, в «своего рода торгового разведчика, узнававшего путь в страну чудес, в Индию, может быть тот путь, который по случаю каких-либо причин внутреннего характера закрыт примерно во второй половине XV в.» 6Важным аргументом в такого рода «государственной концепции» было то обстоятельство, которому придал несколько преувеличенное значение уже И. И. Срезневский, подчеркнувший, что записки Никитина «были. .. включаемы даже в состав летописей, наряду с другими важными историческими сказаниями». «Включаемы в состав летописей. . .» — это обстоятельство не могло не казаться исследователям многозначительным. «Не надо забывать, что рукопись Афанасия Никитина почти сейчас же после его смерти попала в руки лица, которое доставило ее в центр русской науки длй занесения целиком в русскую летопись. Факт говорит о том, что современники знаменитого путешественника оценили его подвиг и решили передать о нем потомству», — писал В. В. Богданов. 7Н. В. Водовозов увидел в факте помещения «Хожения» в летопись прямое доказательство официального характера миссии Никитина. Высказав предположение, что «московские власти, давая ему охранную грамоту для проезда с посольством, делали это потому, что Афанасий Никитин был небезызвестным для них человеком», Н. В. Водовозов затем указывал на обстоятельство, которое превращало его «предположение в уверенность». Книга Никитина, указывает он, была передана после его смерти дьяку великого князя Мамыреву, ведавшему посольскими делами. «Возможно только одно объяснение», — писал
5Срезневский И. И. Хожение за три моря Афанасия Никитина в 1466— 1472 гг. — Учен. зап. второго отделения АН, т/ II, вып. 2. СПб., 1856, с. 243, 260—265.
6Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях (XIV— XV вв.). М., 1966, с. ИЗ.
7Богданов В. В. Путешествие Афанасия Никитина д, Индию. Известия Всесоюзного Географического общества, т. 76, вып. 6, 1944, с. 366: Ср.:’Rapa но в Л. & Афанасий Нйкитип — первый русский путешественник в Индию. «Хождение за три моря». Калинин, 1939, с. 7.
Н. В. Водовозов, — «это просил сделать сам умиравший автор книги. Но и Афанасий Никитин вряд ли решился бы послать свою книгу в Москву, если бы у него не было уверенности в том, что к ней отнесутся с полным вниманием. Следовательно, он знал, что его книгу в Москве ждут. Только наличием предварительной договоренности между Афанасием Никитиным и дьяками московского великого князя можно объяснить на первый взгляд загадочный факт внесения «Хожения» Афанасия Никитина в такой официальный документ, каким в XV веке была русская летопись». 8Сходную мысль высказал недавно и Н. И. Прокофьев, особенно подчеркнувший роль, которую играл в сохранении и занесении в «хмосковский летописный свод» записок Никитина «дьяк посольского приказа», ведавший «всеми внешними делами Московского государства», Василий Мамырев: «Еще до Афанасия Никитина Василий Мамырев сам совершил путешествие по странам Ближнего Востока и описал эти страны. Надо полагать, что дьяк докладывал и о путешествии и о записках Афанасия Никитина царю Ивану III». 9
Взгляд на Никитина, как на фигуру государственного значения, получил наиболее последовательное отражение вне научной литературы — он был положен в основу кинофильма «Хождение за три моря», вышедшего на экраны в 1958 г. Важнейший сюжетный мотив фильма — борьба Афанасия Никитина с португальцем Мигуэлем (образ вымышленный, по как-то перекликающийся, очевидно, с историческим Васко де Гамой) за приоритет в открытии Индии. «Я расскажу всем, что не ты, а я дошел сюда первым. Я! Я!», — восклицает Мигу эль, учиняя бесконечные пакости Афанасию. 10
Но несмотря на широкую распространенность взгляда на путешествие Никитина, как на миссию, важную для государства, взгляд этот легко может быть опровергнут. Что представляла собой «летопись», в которую был занесен труд Никитина? После работ А. А. Шахматова и его продолжателей говорить о летописце вообще — «летописец включает», «летописец сообщает...» — едва ли возможно: летописи на Руси были разные, особенно в XV веке. Характер летописного свода, включившего «Хоже- ние за три моря», может считаться в настоящее время (главным образом, благодаря работам А. Н. Насонова) достаточно ясно установленным. «Хожение» входило в состав летописного свода 1518 г., отразившегося в Софийской II и Львовской летописях, однако впервые включил его в летопись, по всей видимости, пе непосредственный составитель свода 1518 г.: «Того же году обретох паписание Офонасия Тверитина
купца...», — записал под 1475 годом летописец; едва ли это мог сказать
8Водовозов Н. В. Записки Афанасия Никитина об Индии. Стенограмма публичной лекции. М., 1955, с. 10—11; ср.: Водовозов Н. В. История древней русской литературы. М., 1972, с. 196.
9П р о к о ф L е в Н. И. Предисловие. В кн.: Хождение за три моря Афанасия Никитина (1466—1472). Предисловие, подгот. текста, пер. и коммент. Н. И. Прокофьева. М., 1980, с. 8, 18—19.
10Аббас А., Смирнова М. Афанасий Никитин (литературный сценарий).— Искусство кино, 1965, № 7, с. 34—82.
о себе сводчик 1518 года, писавший 43 года спустя. Вероятнее всего, слова о нахождении «написания» принадлежали составителю предшествующего летописного текста, явно обнаруживаемого в своде 1518 г. в пределах до конца 80-х годов XV века. Но этот свод 80-х годов — протограф свода 1518 г. — вовсе не был официальной московской летописью. Совсем напротив: это был резко оппозиционный летописный свод, поддерживавший враждебных Ивану III деятелей, и в их числе умершего в 1489 г. митрополита Геронтия, и содержавший ряд неофициальных и неугодных великокняжеской власти рассказов. 11«Хожение за три моря», конечно, не было враждебно Ивану III, но и рассказом, включенным по приказу великого князя в «официальный» летописный свод, оно не было. Это был просто интересный памятник, каких сводчик 80-х годов XV века привлек немало. Неофициальный характер имела и другая версия «Хо- жения», сохранившаяся в Троицком сборнике конца XV в.: «Хожение» было помещено здесь вместе с Ермолинской летописью, но не входило в ее состав, а представляло собой самостоятельную часть того же сборника (находилась «при... летописи» по выражению И. М. Карамзина), да и сама Ермолинская летопись, составленная в начале 80-х годов на основе кирилло-белозерского свода 1472 г., была также совсем не официальной летописью. 12