Страница 31 из 50
И тем более не мог быть неискренним в стихах. Да, кончина отца не вызвала ни жалости, ни тревоги, но это еще не все. Если в «Стихах о Прекрасной Даме» «светлая смерть», которую он «празднует», – все-таки условна, то в «Возмездии» она совершенно реальна. Тем не менее сын при виде мертвого отца вопрошает удивленно и разочарованно: «Где ж праздник Смерти?» А дальше, когда описываются похороны, звучит «радостный галдеж ворон».
И все-таки «сын любил тогда отца» – в первый, бесстрастно уточняет поэт, и, может быть, в последний раз. Любил и под воздействием этого нового чувства пересматривал свое отношение к родителю. «Для меня выясняется внутреннее обличье отца – во многом совсем по-новому, – писал он матери после похорон. – Все свидетельствует о благородстве и высоте его духа, о каком-то необыкновенном одиночестве и исключительной крупности натуры». Сын даже попытался снять с окоченелой руки и взять на память отцовское кольцо, но «с непокорных пальцев кольцо скользнуло в жесткий гроб».
Можно сказать, что смерть помогла ему обрести отца; ничего удивительного: по Блоку, смерть – это всегда не только и даже не столько потеря, сколько обретение. Он благодарен ей за это – благодарен настолько, что готов целовать ее след. «Смерть, целую твой след…» Этих слов, правда, нет в окончательном варианте стихотворения («Дух пряный марта был в лунном круге»), но в черновике они присутствуют. Написаны стихи через три месяца после варшавских похорон, в часовне на Крестовском острове; Блок очень редко обозначает место, где создано то или иное произведение, но в данном случае счел необходимым это сделать…
Варшава подарила ему не только отца (одновременно забрав его, и в этом не столько парадокс, сколько закономерность), она еще подарила ему сестру. «Запомним оба, – писал он, обращаясь к ней, – что встретиться судил нам Бог в час искупительный – у гроба».
Это была девочка от второго брака, уже давно распавшегося. Звали ее Ангелиной. К тому времени она прожила на свете целых семнадцать лет, но не подозревала о существовании своего единокровного брата, как, впрочем, и он о ней. Встретились и впрямь «у гроба», на похоронах – встретились, познакомились и явно пришлись друг другу по душе. «Моя сестра и ее мать настолько хороши, что я даже чувствую близость к ним обеим, – писал Блок жене. – Ангелина интересна и оригинальна, и очень чистая».
И все же… В Варшаве Блок смог увидеть отца в ином свете. Причем настолько, что не нашел ничего лучшего, как предаться единственному доступному способу – утопить свое позднее раскаяние в вине. Но при этом не забывая с немецкой точностью и методичностью записывать все похождения в дневнике. Итак, 6 января – «Напился»; 8 января – «Пьянство»; 9 января – «Не пошел к обедне на кладбище из-за пьянства»; 10 января – «У польки»; 12 января – «Пил»; 14 января – «Шампанское. „Аквариум“».
А поводом к излишним возлияниям послужили встречи со студентами отца. Именно в университете Блок узнал, что ученики буквально боготворили своего профессора, они создали целый культ и поклонялись ему. Поэт был невероятно удивлен, после рассказов матери и деда об отце, тем, с каким восхищением студенты рассказывали ему о покойном. Благодаря стараниям учеников вышел в свет сборник последних произведений отца, а вслед ему в типографии готовился второй том… Блока невероятно тронула такая преданность и любовь молодых людей.
В эти довольно напряженные дни Ангелина стала для измученного внутренними терзаниями Блока настоящим лучиком, согревающим его душу. Он посвятил ей очень трогательные строки:
Но все переживания поэта померкли перед известием, что отец оставил ему с сестрой на двоих восемьдесят тысяч рублей. Сумма весьма и весьма немалая по тем временам. Конечно, поэт никогда не бедствовал… В 1907 году, когда умер его тесть, знаменитый ученый Дмитрий Менделеев, Блоки получили весьма солидный капитал, пусть и значительно меньший, чем сейчас, но все же сумма была довольно приличная. И Блок, с трудом выносивший общество тестя при его жизни, смог с помощью денег покойного поправить свои материальные дела и даже немного привести в порядок Шахматово. Но… таких средств, как оставил ему отец, поэт не получал никогда. После похорон он сидел в кабинете отца, прикрыв глаза. Мысли беспорядочно блуждали… Да, теперь, вполне возможно, начнется совсем другая жизнь… Можно жить на широкую ногу, перестав считать каждую копейку, можно отправиться в путешествие, и для начала поехать в старушку Европу, исколесить вдоль и поперек Францию, добрую Германию, а потом махнуть в Англию. По губам Блока пробежала мечтательная улыбка, он словно наяву увидел все эти страны, которые давно мечтал посетить, чтобы впитать в себя их особую, мистическую ауру. Потом перед ним на какую-то долю секунды возникло лицо Любы, он подумал, что сейчас она, обожавшая антикварные лавки, может себе позволить купить любую понравившуюся мебель.
А еще необходимо перестроить шахматовский дом, прикупить скотину да сменить управляющего. Ведь имение это – его святыня, оно не должно исчезнуть, и нужно сделать все, чтобы здесь не воцарилось запустение. Блок упрямо мотнул головой. Он непременно приведет все в порядок, чтобы мать и тетка по-прежнему смогли проводить время за городом.
И тут по лицу Блока пробежала мрачная тень. Мать… Ее состояние становилось все хуже и хуже, эпилептические припадки учащались с каждым годом. Пребывание в лечебнице дало улучшение, но это был временный эффект. Она продолжала относиться ко всем, особенно к Любови Дмитриевне, с болезненным подозрением. Но самое ужасное то, что Александра Андреевна никак не может смириться с любовью Блока к жене, с его все растущей жизненной потребностью в ней… И при этом, а может быть именно поэтому, чтобы разорвать необходимость сына в той женщине, которая рядом с ним, она поощряла его похождения с другими. Она стала для Блока наперсницей в его «любовных» делах.
Нужно сказать, что Блок испытывал какое-то странное пристрастие к вокзалам и дешевым забегаловкам. А еще… К воде. Часто переезжая с квартиры на квартиру, он всегда жил поблизости к реке, или каналам, подальше от центра и богатых кварталов. Вода, залив необыкновенно притягивали его. Как и Достоевскому, ему нравились мрачные улочки, подозрительные закоулки, где поздними вечерами и ночами, он блуждал среди портовых и заводских рабочих из предместий, заходил в убогие пивные, где подавали только водку, пиво или чай. Позже он стал завсегдатаем ресторанов на окраинах Петербурга, где ночи напролет гуляли цыгане.
Вокзалы, где этот человек «без кожи», также слонялся иногда целыми днями, каждый раз вздрагивая от отъезжающего поезда, частенько садился в эти самые поезда и ехал куда-то. Например, в Парголово, Шувалово, на озеро. В этих прелестных местах петербуржцы обожали отдыхать летом, зимой же здесь расстилались роскошные поля снега, и именно тогда их и любил Блок. Ох, как же ему хотелось зарыться лицом в это белоснежное чудо и забыть обо всем на свете. А еще… Кататься на лыжах в полнейшем одиночестве, пытаясь привести свои мысли в порядок, и отрешиться от всех забот, которые тяжким грузом наваливались на него в Питере. Там, в этой оглушительной тишине, он находил успокоение, и нечто похожее на гармонию воцарялось в его душе.
Поездка в Варшаву подходила к своему логическому завершению, он возвращался в Петербург, сестра Ангелина ехала вместе с ним. Но еще до отъезда у него уже созрел замысел будущей гениальной поэмы «Возмездие», которая так и осталась в итоге незаконченной, но и того, что успел написать Блок, достаточно, чтобы понять, – перед нами истинный шедевр.
В предисловии к «Возмездию», написанном в 1919 году, так формулируется идея поэмы: «<…> род, испытавший на себе возмездие истории, среды, эпохи, начинает, в свою очередь, творить возмездие». Эта концепция взаимодействия родовой личности и истории прямо противоположна той, которая была популярна у писателей левой ориентации в начале XX века и получила свое воплощение, например, в романах М. Горького «Дело Артамоновых» и Т. Манна «Будденброки». В данных произведениях представители третьего поколения родов – это люди, не способные и не желающие продолжать «дело» рода, влиять на окружающих, время. Они – бездеятельные выродки. У Блока, как явствует из замысла поэмы, внук «деда-демона» – деятельный выродок, революционер.