Заговор князей

Данилка с трудом нагнал хозяина в конце улицы.

– Господи, что стряслось, – Филипп Алексеевич?! Уж не зарубил ли ты воеводу? – закричал он.

– Клянусь тарпаном, я был очень близок к этому!

– А куда мы так мчимся?

Филипп резко осадил коня.

– Действительно – куда?

– Вот и я спрашиваю.

– Ага! – вдруг сообразил что‑то Филипп. – Где тут торг, знаешь?

– Знаю. А что покупать будем?

– Не покупать, Данилко! Продавать! Коней наших будем продавать!

– Господь с вами, Филипп Алексеевич – таких коней! Зачем???

– Молчать и слушать! – грозно заревел Филипп и щелкнул плеткой. – Показывай дорогу!

В свои сорок восемь лет князь Оболенский‑Лыко был мускулист и силен, потому, что заботился о своем физическом здоровье, а поскольку его любимым развлечением была борьба, то он и занимался ею по часу ежедневно, для чего всегда, куда бы ни ехал, возил двух своих воинов, отменнейших борцов, попутно выполняющих обязанности его личных телохранителей.

Вот и сегодня, в первое утро пребывания в своей новой деревеньке Быково, князь, поднявшись, как обычно, с восходом солнца, повелел приготовить все необходимое для ежедневных борцовских состязаний.

Княжеский дом – единственный большой дом в деревне, обнесенный забором со всегда распахнутыми напротив высокого крыльца воротами, был выстроен в стиле охотничьего терема, и князь Борис Волоцкий в прошлые годы часто приезжал сюда поохотиться, но потом, когда земли вокруг постепенно перешли в собственность великого князя, стало ему тут как‑то неуютно, и он перестал здесь бывать, а со временем и вовсе забыл, что сельцо принадлежит ему, вспомнив о нем лишь после письма Иосифа.

На большую площадку между воротами и крыльцом слуги вынесли круглую мягкую подстилку, сшитую из нескольких слоев груботканого толстого полотна, женщинами Лук и Ржевы, где князь еще совсем недавно был наместником, и расстелили ее прямо на снегу.

Вокруг расселись, как всегда, все незанятые домашним хозяйством слуги и домочадцы, постоянно спорящие, кто кого сегодня поборет, а за их спинами стали робко появляться жители деревеньки, привлеченные невиданным доселе зрелищем.

Князь Оболенский и двое его борцов, по пояс голые в плотных холщевых штанах, затянутых широкими кушаками, и в коротких мягких кожаных сапожках без каблуков громко охая и похохатывая, обтирали свои могучие торсы выпавшим ночью снежком, сверкающим искорками морозца под лучами утреннего солнышка.

Князь Оболенский окинул взглядом зрителей и не увидел среди них своего любимца.

– А где Макар?

– Зайцев? – переспросил слуга. – А он недавно вышел, его с улицы позвали, сказали, брат приехал повидаться. Ну что, князь, начинать?

Князь кивнул, слуга ударил в специальный небольшой колокол, подвешенный на стояке, и борьба началась.

Сегодня князь Оболенский явно был в ударе, потому что ему удалось очень быстро победить первого из своих борцов, с которым обычно ему приходилось долго возиться, а иногда князь ему даже проигрывал.

Чтобы борцы состязались честно и не поддавались, он назначал им награду по десять ливонских грошей за каждую над ним победу и теперь мог быть уверен, что они будут стараться по‑настоящему и сполна применять все свое борцовское искусство.

Зрители восторженно гикали и свистели, приветствуя победу князя.

Но, если первого борца ему удавалось побеждать довольно часто, то со вторым это далеко не всегда получалось, однако сегодня князь, чувствуя себя в форме, надеялся на победу улыбаясь и снисходительно кивая головой собравшимся зрителям. Особенно бурно выражал свой восторг какой‑то деревенский верзила, на голову выше всех присутствующих, без шапки, в простой рубахе подпоясанной веревкой, в дырявых штанах, стоящий, как ни в чем не бывало, босиком на снегу.

Когда князь вступил в поединок со вторым борцом, этот верзила стал подпрыгивать, громко подбадривая князя криками, и яростно бил в ладоши. То ли его поддержка помогла, то ли, просто, князю сегодня, действительно, везло, но только ему довольно быстро и ловко удалось провести неожиданный прием, в результате чего второй телохранитель был повержен, князь был вне себя от восторга, а зрители ликовали, орали и кидали вверх шапки.

Верзила, горячо болевший за князя, протиснулся сквозь толпу и, поклонившись Оболенскому низко в ноги, обратился:

– Дозволь сказать тебе, князь, что ты самый лучший борец, каких я только видал, а я ведь и сам борьбой занимаюсь, так что толк в этом деле знаю!

– Благодарствую, любезный, – ответил польщенный князь, – мне сегодня и вправду очень повезло!

– О, князь! Это только начало! Поверь мне, – сегодня тебя ждет еще много удач!

– Ну что ж, хорошо бы! – князь окинул верзилу с ног до головы, – Так ты говоришь, сам борец!

– Но мне с тобой князь ни за что не тягаться! – снова низко поклонился тот.

– Ну, со мной‑то понятно, а почему б тебе не потешить народ и не побороться вот с этим молодцем, например, – и он указал на телохранителя который боролся с ним первым.

– Ладно, князь, попробую, раз на то твоя воля!

Он поплевал на руки и занял позицию на круглой подстилке.

Первый телохранитель князя снисходительно улыбнулся и неожиданным приемом схватил деревенского верзилу за рубаху и рванул на себя.

Тот, должно быть от неожиданности, смешно упал, неуклюже ухватив соперника за ногу и, увлекая его за собой, нелепо перевернулся через голову, не выпуская ноги противника.

Телохранитель князя заорал не своим голосом, верзила испуганно вскочил на ноги и изумленно стал озираться.

Его соперник попытался подняться на ноги но тут же упал, и, снова завыв от боли и волоча ногу, уполз с настилки, где его подхватили слуги и поддерживая под руки, повели в дом.

Князь хохотал до упаду, верзила недоуменно и растерянно разводил руками, а зрители орали от восторга.

– Ну, ты и борец! – держась за живот, сказал князь, – Ну и умора! – Давай еще с этим попробуй, – и поманил на подстилку второго телохранителя.

Тот угрюмо вышел, свирепо тараща глаза и явно намереваясь отомстить за своего товарища.

Верзила еще не успел встать в стойку, как борец ловко перебросил его через голову, так что он с размаху громко шлепнулся в снег за пределами подстилки.

Под неумолкающий хохот зрителей, он ошарашено поднялся и только ступил на круг, как был второй раз атакован и полетел на середину покрывала, растянувшись на животе.

Князь едва стоял на ногах от хохота, а народ вокруг зашелся до визга.

Могучий борец снова подошел к деревенскому верзиле, который, пошатываясь, едва поднялся на ноги. Второй телохранитель князя уже приготовился как следует швырнуть этого простака‑увальня наземь в третий и последний раз, как вдруг тот неожиданно провел какой‑то совершенно неизвестный прием, выставив вперед колено, о которое соперник так сильно ударился поясницей, что рухнул на подстилку, как подкошенный. Он несколько раз пытался подняться, но не смог, и был вынесен слугами на руках, под вопли и крики толпы, приветствующей победителя.

– Что ж ты наделал, умора?! – Хохоча, говорил князь, – ты же оставил меня без охраны, а главное с кем я буду по утрам бороться?

– Со мной князь, – ухмыльнулся верзила и вдруг заорал во весь голос – Слава князю Оболенскому!

– Слава! – закричала толпа.

– Да здравствует победитель – князь Оболенский! Й‑о‑х‑х‑о! – Снова заорал верзила и вдруг, крепко схватив князя одной рукой за шею, а другой за кушак, одним движением вскинул его вверх над своей головой, держа на вытянутых руках.

– Ура‑а‑а! – заорала толпа в восторге.

Но тут верзила, к изумлению присутствующих, держа князя по‑прежнему над головой, и расшвыривая своим могучим телом толпу, внезапно бросился к распахнутым воротам и исчез за ними. Он пробежал еще несколько шагов, а там поодаль за забором совершенно невидимая со двора, стояла крытая прочная кибитка на санях, запряженная двумя могучими лошадьми, дверца ее была распахнута, а на козлах в полной готовности поджидал Данилко.